- Шпаги или пистоли?-льда в голосе капитана хватит на весь мировой океан.
- Капитан, я не буду драться,-выдыхает боцман.
- Ступайте. За невыполнение приказа во время боя вы проведете трое суток в карцере.
Все встало на свои места. Честь и трусость, обещания и предательство. Как по нотам. Я встал с кровати и почувствовал, как к голове накатывает приближавшееся похмелье. Ну нет уж, мне еще нужно сегодня поговорить с капитаном. Я выпил положенный мне стакан ледяной воды, обнаружившийся все так же на полу, и прилег обратно, наблюдая, как за иллюминатором гаснет солнце.
Продолжение
***
Грей захлопнул шкаф и на секунду замер, глядя на меня.
- Спасибо,- я положил вилку и нож на поднос.
Капитан кивнул и машинально перенес опустевшие тарелки в винную. Думаю, если бы он меня не кормил, то я давно бы уже умер с голоду – одним куском черствого хлеба в день я никак не наедался. Гостеприимство Грея вообще меня очень радовало: одна только возможность сбрить щетину любезно преподнесенным мне лезвием казалась чем-то заоблачным. Когда же он принес мне чистую белоснежную рубашку взамен той, что изрезал ножом вчера, я стал сомневаться, в плену я, или все же в гостях.
- Как Ваша рука?- напряженно поинтересовался Джеймс.
- В порядке.
- Покажите.
Я пожал плечами, стянул камзол и одной рукой закатал рукав. Повязка, наложенная Греем, в двух местах была испачкана бардовыми пятнами. Я вспомнил, как до прошлой ночи снимал полностью окровавленную, почти черную перевязь. Да, вы талантливый доктор. С таким капитаном, на кой черт вообще судовой лекарь нужен? Грей развязал узел, аккуратно снял повязку, и обмотал вокруг раны новую. Чем-то эта «забота» мне не нравилась. А точнее сказать, в такие минуты мне казалось, что капитан «Рояла» чересчур начинает походить на девушку. Я поморщился, отгоняя от себя такие странные мысли. Адмирал воспринял мою гримасу по-своему и хмыкнул:
- Потерпите, Мишель. Вы же офицер.
Вот уже несколько часов я ждал от него хоть слова о сегодняшнем инциденте с боцманом. Но британец говорил о чем угодно, но не о нем. Я никак не мог его понять. Ведь то, что произошло в тот день, было не по его вине. Грей сам до последнего был уверен в том, что последний бой развязал я. Виллиамс был его оправданием, преступником, нарушившим приказ. Так почему же он не говорит мне об этом? Почему он молчит, чертенок?
Капитан опустил рукав моей рубашки и сел в кресло напротив. Я не отрывал от него глаз, гадая, что заставляет его поступать так, а не иначе.
- О чем Вы думаете, адмирал?- вдруг спрашивает он.
- О Вас, Грей.
- Интересно,- его лицо оживляется,- А что именно тревожит Ваши мысли?
- Меня очень интересует,- ну, с Богом, ныряем,- почему Вы не рассказали о сегодняшнем Вашем разговоре с помощником.
Губы Джеймса сжимаются в тонкую линию. Попадание. Точно в цель.
- Никто не позаботился закрыть дверь в Вашу камеру, не так ли? И Вы решили прогуляться по кораблю?
- Нет, все намного проще: у Вас поврежден люк на потолке тюремного отсека.
- Ах да, точно,- вспоминает он и улыбается,- И Вы говорите по-английски…
- Да. Но я никак не могу понять, почему Вы промолчали, узнав правду? Это могло спасти Вашу честь, раз на самом деле виновны не Вы!…
- Честь,- сквозь зубы бросает адмирал,- Какая, к дьяволу, честь… Это моя и только моя вина, что большинство ваших кораблей не смогли уйти.
Мой слух ухватывается за слово «большинство». Так значит не все, значит, кто-то успел скрыться! Пусть один или два, но они смогли уйти. В моей душе рождается надежда. Несколько десятков не отнятых жизней, кто-то из моих доблестных матросов вернется в порта Франции!
- Это только на моей совести. Слово, нарушенное членом моей команды, нарушено мной, д’Арвэн.
Что-то дрогнул в моем сердце. Я понял. Я все понял. Как я все это время наблюдал за ним, копаясь в его душе и разуме, как я искал ответы на собственные вопросы, как я пытался понять, почему он поступил так подло в тот день, так и Джеймс старался разглядеть мотивы моих поступков. Мы учились понимать друг друга и стукались в стену чужой лжи, так долго путавшей нас обоих. Этот человек никогда не был изменником, более того: он берт на себя ответственность за предательство другого. Я никогда не встречал ничего подобного, море меня побери…
- И я готов драться с Вами на дуэли, если Вы сочли действия члена моей команды оскорбительными, так как он не дворянин…- Грей поднялся с кресла, взял со стола пистоль и протянул его мне.
Я встал, принял оружие из его рук, решительно выбросил за спину и поклонился. Удивленный до глубины души, Джеймс кинулся ко мне, заставляя разогнуть спину.
- Что Вы делаете?!
Мне остается только улыбаться.
- Адмирал, быть может Вы и мой враг, но знайте: в наше время честного врага можно встретить едва ли не реже, чем преданного друга. Мне ужасно жаль, что мы с Вами оказались по разные стороны баррикад… И если бы такова была воля судьбы, и я мог сражаться с Вами плечом к плечу, знайте, я счел бы это за честь.
Капитан шумно выдыхает и отходит от меня на несколько шагов. Поворачивается лицом к иллюминатору.
- А Вы помните, как мы стояли здесь несколько дней назад,- его голос стал мягче,- И Вы отдали мне свой пистоль?
- Да, конечно, я…- подняв взгляд на стекло, я вижу в нем свое отражение. Выходит и в тот день, когда я мог застрелить его, стоя вот тут же, на этом месте… Выходит Грей видел как я собираюсь стрелять… Видел и молчал.
Кусочки мозаики медленно складывались в целую картину. Оставленное у меня оружие никогда не было случайностью. Он умышленно не стал его забирать. Ведь знал же, что я стану стрелять, так почему, щенок британский?..
- Помните, я сказал, что дорого отплачу Вам за свою жизнь?- он поворачивается ко мне и улыбается одним уголком губ,- Я собираюсь сегодня сдержать свое слово. Думаю, обмен моей жизни на Вашу свободу будет равноценным?
- Что Вы хотите сказать,-я не верю своим ушам.
- Я отпущу Вас.
Коротко и ясно.
- Невозможно!
- Глупости,- махает рукой адмирал,- Слушайте меня внимательно. К рассвету корабль будет проплывать через Ла-Манш. Вы сядете на лодку с правого борта и отплывете в сторону Франции. Думаю, рука позволит Вам грести достаточно долго, чтобы преодолеть пролив.
Он либо шутит, либо издевается.
- Я никогда не понимал тонкого английского юмора. И это совсем не смешно.
- Я не смеюсь,- серьезно ответил Грей.
- Как? Ну как Вы себе это представляете?!- не выдерживаю я,- Это же невозможно, темный вас побери! Даже если Вы и правда меня отпускаете… да я не смогу вернуться, меня сочтут шпионом! Когда узнают, что я плыл на Вашем «Рояле» пленным и вдруг невредимый вернулся домой! Чушь. Ваши матросы быстро разнесут слухи, да и я каждый вечер сижу у Вас в каюте…
- Оставьте это мне. Я смогу устроить все так, что Вы вернетесь в Париж героем.
Тишина. Мне нечего сказать. Наверное, это сон. Или меня основательно контузило во время битвы.
- Зачем?- я не узнаю собственный голос.
- Никогда не задавайте мне такой вопрос. Зачем? А вот не знаю, зачем. Мне так хочется. Да потому что Вы единственный достойный противник, Мишель. Я не прочь еще разок встретиться с Вами на войне.
А, дьявол! Я падаю обратно в кресло. Все происходящее здесь - какой-то театр абсурда. Мысли путаются, в голове еще шумит от выпитого мною вчера. Я даже начинаю немного завидовать беспохмельному Грею, в странной позе стоящему у стола.
У меня появляется мысль, от которой я стараюсь избавиться уже которые сутки. Может быть, долго находясь в компании этого человека, и сам становишься безумцем? Да, наверное, я точно схожу с ума.
- А вот теперь,- он делает пару шагов ко мне,- теперь о чем Вы думаете?
Похоже, у меня на лице написано, что ни о чем хорошем точно. Я собираюсь с духом, и, решив, что лучший способ избавиться от навязчивой мысли – это произнести ее вслух, выдаю:
- О том, что Вы – женщина, Грей.
Сейчас он либо рассмеется и спросит о моем психическом здоровье, либо примет за оскорбление и вытащит на свет пару шпаг…
Но Грей не делает ни того, ни другого. Он застывает на месте.
- И давно Вы так решили?
-С тех пор как Вы принялись обо мне заботиться,- честно отвечаю я.
- Вот как…- произносит Джеймс не своим голосом. Рожденная в бою интуиция шепчет мне что-то тревожное, и в груди рождается смутное сомнение.
- Бред.- он поворачивается ко мне спиной,- Вас, видимо, сильно ударили по голове.
А вот черта с два! Не может мужчина так спокойно реагировать на такие слова!
Я поднимаюсь как можно тише, дабы он не услышал ни шороха ,и, шаг за шагом, подхожу к капитану сзади. Я спятил. Он убьет меня прежде, чем я сумею придумать себе достойное оправдание. Ну и к черту.
Моя рука касается ладони капитана, заставляя того вздрогнуть от неожиданности.
- Вы меня не обманете. Меня зовут Мишель Франсуа д’Арвэн. Я подданный французской короны, граф по происхождению и маркиз по заслуженному титулу. Добрый вечер, Джейн.
Фигура Грея замирает. Вот и все. Он поворачивается ко мне лицом.
Адмирал медленно поднимает руки и стягивает повязку.
Мне открываются его пронзительные карие глаза.
На пол падает форменный офицерский шейный платок, и Грей снимает с рук белые перчатки. Все так же медленно, он сбрасывает с плеч камзол и вешает его на спинку стула. Лента, стягивавшая волосы, падает рядом.
Мой Бог.
Этого просто не может быть.
Передо мной стоит девушка. Мужская рубашка неровно лежит на узких плечах, до этого спрятанных под широтой погон на военном камзоле. Тонкая шея, тонкие запястья, тонкие пальцы. Женские, красивые до невозможного, черты лица. Все то, что я принимал за красоту юношескую.
- Господи…- вслух шепчу я, уже не зная, кого поминать – Бога или лукавого…
Невозможно.
Несомненно, девушка. Пусть в высоких военных ботфортах и рубашке с широким рукавом, но девушка!
Она улыбается. Незнакомой, новой улыбкой, так непохожей на ухмылку Грея. Джейн переводит взгляд на стеклянный шкаф. Даже отсюда я вижу, что за его створками стоит нетронутый бокал вина с кусочком черного хлеба на нем. Старый военный обычай, ставить стакан за тех, кто уже не сможет из него испить…
Я поднимаюсь и подхожу ближе. За бокалом стоит портрет. Тусклыми красками смотрят с холста брат и сестра. Джеймс и Джейн. Они похожи как две капли воды, и спутать их так легко... Но брат намного старше, черты лица грубее… Но я все еще боюсь верить своим глазам.
- Я был прав.
Под рубашкой просвечивают перевязи, скрывающие грудь. А я принимал его привычку всегда ходить в форме за чопорность…
- Его убили пираты,- шепчет Джейн,- а я была в тот день рядом и пришлось взять командование на себя. Никто не заметил, что его убили одним из первых… Буря всех слепила.- продолжила она, сбиваясь,-он защитил меня своим телом. Я… нельзя было, чтоб на корабле поднялась паника… Нам удалось уйти. И когда обо всем узнали… Главнокомандующий, он решил, что нельзя разносить слух о смерти лучшего адмирала Британии. Боялся, что вы воспользуетесь этим и нападете с моря. Тогда он решил, что я должна стать Джеймсом на какое-то время. Я должна выиграть сражение и пленить Вас. Тогда они разрешат мне уехать из страны и сохранят в тайне позор моей семьи.
Она отвернулась и опустила голову.
Я точно сошел с ума. Ну и плевать!
Я подошел к Джейн сбоку, легонько обнял и прижал ее хрупкое тело к себе. Она не вырывалась, лишь спрятала лицо у меня на плече. Я понимаю, девочка, как тебе было тяжело. Могу себе представить, что сказал тогда командир. Женщина на корабле; женщина, управляющая кораблем – да они сочли это позором для себя. Я видел на ее скуле еще не сошедший отек, примерно двухнедельной давности, как будто кто-то сильно ударил ее по лицу. Русые пряди, разметавшиеся по плечам, были не просто отрезаны. Судя по всему, ее держали за волосы, а потом неровно рубанули по ним острой саблей.
- Тише, Джейн. Ничего страшного, все уже позади. Я горжусь Вашей стойкостью.
Я чувствовал ее слезы сквозь тонкую ткань рубашки. Джейн плакала без единого звука, лишь иногда под моими руками вздрагивала ее спина, да плечо промокало все сильнее. А я все продолжал говорить что-то несвязное, но утешительное.
Она мерзла. Не знаю, как я не замечал этого раньше, но тонкой фигурке в моих объятьях было холодно. Я накинул ей на плечи свой камзол и прижал девушку еще ближе, грея ее холодное тело своим. Вскоре она успокоилась. Я понимал, что теперь ее можно уже и отпустить, но мне ужасно не хотелось этого делать.
***
Глубже.
Глубже нырять, рассекая волны. Глубже дышать. Или жить глубже? Да и какая, впрочем, разница?
Все мы здесь гости. Шаг вправо, шаг влево - и вверх по еле сухому канату за пулей в затылок.
Что будет с вами завтра, сплетенные фигуры? Ничего.
Да кому, как не нам, офицерам, знать, что ни завтра, ни вчера нет. Нет прошлого и будущего. Есть только здесь и сейчас. Здесь, на тонких досках пола. Сейчас, под вальс догоравшей свечи. А завтра могут убить или предать забвению – и нет его, «завтра». Да, впрочем, суть даже не в этом.
А просто весь ваш высший свет – одно собрание болтливых интриганов, судачащих без дела на балах. Вы все мертвы; мертвы изначально. В вас нет души. Лишь жалкая, пустая оболочка. Пустые глаза, и сердца пустые. А вместо души – погоны, чины, да сплетни. Вы даже любите – с оглядкой. И слезы - напоказ, не соленые; пустые слезы. И уничтожать, топтать в грязь всех тех, кто не похож на вас. Как собаки, травят, травят.
Мальчишкой сбежал из дома. Граф д’Арвэн, живи да и радуйся, и вдруг в матросы. Знал ведь, на что идешь, знал. И побои переносил стойко, и голод выдержал и на колени не встал. И сам себе дорогу выбил. Не именем, а кровью, пролитой за Родину. А помнишь, как тяжело носить на себе не зарастающие раны, что так режет морская соль? Помнишь, как больно бьют сапоги капитана по ребрам? Помнишь, мальчик, как было: гори, ломайся, но выживи и спаси. Помнишь. Все ты помнишь.
Любить – так всей душой, до дрожи, до боли в висках.
Самое яркое пламя быстрее всего сгорает. Знаете?
И самые яркие звезды погаснут с рассветом. Но это потом, не сейчас. После.
А пока что живи. Живи, как она тебя жить научила – без пафосных слов, когда нужно один-единственный раз дать очередной сволочи в морду; без оглядки назад - ты же прошлого не воротишь, из пепла костер не взовьется обратно; без колебаний, а сразу, мгновенно - порывом, стрелой! Отбросьте чины, море всех без разбору топит. Нужно быть сильнее, нужно быть глубже, ярче и… искреннее. Море не терпит лжи. Давай на чистоту, хоть сам с собой, без патетики и высокого слога. Все то, что было – чертова погань. Согласен? Согласен. Когда вокруг абсурд и сумасшествие, как остро ты понимаешь, что вот оно - настоящее, живое существо. Мертвы напудренные лица дам и белые перчатки этих глупых никудышных генералов.
Понял наконец-то. Тогда можно и остановиться. Обернуться назад и отбросить былое. И к дьяволу все: к дьяволу Францию, за которую ты уже почти тридцать лет льешь кровь и ломаешь себе кости, Англию – к дьяволу, с ее королями – шутами, где умение ценить жизнь считается слабостью. К дьяволу.
Суть именно в этом. В искренности. Все перед Богом окажемся, так единственный закон нам – Честь и совесть.
Светает.
К черту.
Знаешь, что в последний раз вот так встречаешь рассвет.
- Я могу просить у Вас один последний подарок? – дрожащими губами. Что с тобой, душа оттаяла?
Она поднимет голову. Глаза, огромные, горящие. Настоящие, бездонные глаза.
- Конечно,- и улыбка. Из глубин души, и так же с Греевским озорным прищуром.
- Подарите мне последний поцелуй.
На ее лице не проскользнет и тени удивления. Лишь тело застынет на миг и озарится светом. Внутренним светом, теплым и до боли знакомым. Потухнет свеча, оставляя на память глухой полумрак рассвета.
Джейн закроет глаза.
Трепетно, будто боясь потревожить, он коснётся губами ее губ. Медленно-медленно… Вдохнуть запах русых волос. Как можно в море пахнуть теплом и светом? Как можно нести с собой тепло и свет, и вот так разбудить сердце?
Ее поцелуй на вкус как красное вино. Пьянящее, горячее и нежное. Коснуться щеки, чувствуя, как тело пронзает дрожь, а по спине прокатываются волны мурашек. Вы как ветер, за Вами не угнаться, не поймать и не приручить. Как воля и свобода. Что ветру клетки и замки, что ветру короли и маршалы? Лишь пустой звук, лишь напыщенные слова. А вот слово ветра ломает любые преграды. Как там было?.. «А верить слову ветра - безрассудство»? Безрассудство… я сошел с ума и не жалею. Лишь становясь для всех безумцем, ты становишься собой.
Тонкие пальцы зарываются в светлые адмиральские волосы. Девочка так свыклась с привычками брата, что теперь живет за них обоих. Эта наглая уверенность свойственна именно Джеймсу, но тебе уже все равно. И пусть поцелуй обречен на погибель – это и любовью- то не назвать, скорее единением душ и сплетением миров.
Продлить мгновение, не дыша, и не верить, что всему в этой жизни приходит конец.
Светает.
- Пора…
***
Тишину прервал неуверенный стук в дверь. Не суждено вам успеть попрощаться. Что бушует у тебя в груди, д’Арвэн? «К черту все, я вернусь во Францию, снаряжу флот и заберу Вас отсюда!»
Стук повторяется, и Грей кинется к двери, на бегу влезая в рукава чужого камзола. За дверью – матрос, высокий, светловолосый и подтянутый.
- Капитан, мы проплываем Ла-Манш.
Она кивнет и соберет волосы обратно в тонкий хвост. На голову ляжет шляпа, а левый глаз скроет темный контур повязки.
- Время, Мишель.
Француз кивнет. Губы еще горят, не успевшие забыть ее движений.
Трое выйдут из каюты, и Джейн захлопнет дверь. Такие тихие шаги, чуть ли не на цыпочках, в высоких сапогах до лодки на правом борту. Он не в силах оторвать от этого лица взгляд. Настолько искреннее и при этом нечеловеческое лицо…
Капитан и моряк помогут ему спуститься по канату, и Мишель спрыгнет на дно лодки. Кругом туман, густой и непроглядный.
- Прощайте, мой адмирал,- Грей поклонился ему в след,- Я прошу Вас только об одном, живите так, как Вам подскажет сердце и оставайтесь таким же честным человеком. На таких как Вы и держится этот прогнивший мир,- руки капитана отвязали промокший канат и лодка, покачиваясь, оттолкнулась от борта «Рояла».
Мишель взял весла в руки. Вот такое прощание, без обещаний, лишних слов и будущего. Все кончилось, так и не переступив границ уважительного «Вы».
Адмирал поднял глаза на корабль. Там, щурясь от восходящего солнца, просыпались матросы. Они не торопясь выходили на холодные доски британской палубы. Джейн скинула с плеч камзол вражеского адмирала, и, пока команда еще ничего не успела заметить, передала его светловолосому матросу, встав к самому краю палубы.
Сердце адмирала дрогнуло. Матрос накинул камзол и встал напротив нее.
Туман сгущался.
Команда стекалась к этим двоим, еще не соображая, что происходит.
Человек в камзоле французского адмирала достал из-за пояса револьвер, вытянул его в руке и опустил курок.
- ГРЕЙ!- безумный крик прокатился над морем.
В последний миг Мишель рванулся к Джейн, бросил весла! И непроглядный туман скрыл корабль от его глаз.
Тонкая фигурка с громким всплеском рухнула в пучину волн. На лице застыла последняя улыбка Джеймса Грея.
Еще один всплеск, и на другой стороне «Рояла» моряк во французском камзоле поплыл в сторону Британии, скрытый занавесом тумана.
На палубе матросы палили по нему вслепую, кричали, кто-то пытался рассмотреть среди волн тело адмирала.
Вдох.
Глубже! Мишель бросился в море. Нырял, хватал пустоту и тину, набирал еще воздуха в раскаивающиеся легкие и снова нырял. Туман, чертов туман!
В голове только одна мысль. Бессвязное странное «Нет».
Глубже! Глубже дышать, глубже нырять, жить глубже!
Позорные для офицера слезы вперемешку с соленой водой. Плевать! К дьяволу! Задыхается, но ныряет снова и снова.
Проклинает себя за немощность, вырывает из души последние силы.
От холодной воды сводит руки, но он не чувствует боли, только губы жадно глотают воздух. Глубже!!!...
***
- Адмирал, я, право, думал, Вы останетесь у этих британских тварей в плену хоть на неделю,- смеется маршал,- А Вы ухитрились выжить, сбежать и по дороге в Париж застрелить вражеского адмирала! Ну и везет Вам, чертенок,- он кладет руку Мишелю на плечо,- Что теперь собираетесь делать?
- Жить.
А ведь Вы сдержали свое слово, Грей. Я и правда вернулся домой героем.
- Что?- удивляется его собеседник.
- Жить, маршал,- сначала на его лице появляется улыбка. Странная, не своя. А потом комнату озаряет ни на что не похожий дьявольский смех.
Жить.
- Капитан, я не буду драться,-выдыхает боцман.
- Ступайте. За невыполнение приказа во время боя вы проведете трое суток в карцере.
Все встало на свои места. Честь и трусость, обещания и предательство. Как по нотам. Я встал с кровати и почувствовал, как к голове накатывает приближавшееся похмелье. Ну нет уж, мне еще нужно сегодня поговорить с капитаном. Я выпил положенный мне стакан ледяной воды, обнаружившийся все так же на полу, и прилег обратно, наблюдая, как за иллюминатором гаснет солнце.
Продолжение
***
Грей захлопнул шкаф и на секунду замер, глядя на меня.
- Спасибо,- я положил вилку и нож на поднос.
Капитан кивнул и машинально перенес опустевшие тарелки в винную. Думаю, если бы он меня не кормил, то я давно бы уже умер с голоду – одним куском черствого хлеба в день я никак не наедался. Гостеприимство Грея вообще меня очень радовало: одна только возможность сбрить щетину любезно преподнесенным мне лезвием казалась чем-то заоблачным. Когда же он принес мне чистую белоснежную рубашку взамен той, что изрезал ножом вчера, я стал сомневаться, в плену я, или все же в гостях.
- Как Ваша рука?- напряженно поинтересовался Джеймс.
- В порядке.
- Покажите.
Я пожал плечами, стянул камзол и одной рукой закатал рукав. Повязка, наложенная Греем, в двух местах была испачкана бардовыми пятнами. Я вспомнил, как до прошлой ночи снимал полностью окровавленную, почти черную перевязь. Да, вы талантливый доктор. С таким капитаном, на кой черт вообще судовой лекарь нужен? Грей развязал узел, аккуратно снял повязку, и обмотал вокруг раны новую. Чем-то эта «забота» мне не нравилась. А точнее сказать, в такие минуты мне казалось, что капитан «Рояла» чересчур начинает походить на девушку. Я поморщился, отгоняя от себя такие странные мысли. Адмирал воспринял мою гримасу по-своему и хмыкнул:
- Потерпите, Мишель. Вы же офицер.
Вот уже несколько часов я ждал от него хоть слова о сегодняшнем инциденте с боцманом. Но британец говорил о чем угодно, но не о нем. Я никак не мог его понять. Ведь то, что произошло в тот день, было не по его вине. Грей сам до последнего был уверен в том, что последний бой развязал я. Виллиамс был его оправданием, преступником, нарушившим приказ. Так почему же он не говорит мне об этом? Почему он молчит, чертенок?
Капитан опустил рукав моей рубашки и сел в кресло напротив. Я не отрывал от него глаз, гадая, что заставляет его поступать так, а не иначе.
- О чем Вы думаете, адмирал?- вдруг спрашивает он.
- О Вас, Грей.
- Интересно,- его лицо оживляется,- А что именно тревожит Ваши мысли?
- Меня очень интересует,- ну, с Богом, ныряем,- почему Вы не рассказали о сегодняшнем Вашем разговоре с помощником.
Губы Джеймса сжимаются в тонкую линию. Попадание. Точно в цель.
- Никто не позаботился закрыть дверь в Вашу камеру, не так ли? И Вы решили прогуляться по кораблю?
- Нет, все намного проще: у Вас поврежден люк на потолке тюремного отсека.
- Ах да, точно,- вспоминает он и улыбается,- И Вы говорите по-английски…
- Да. Но я никак не могу понять, почему Вы промолчали, узнав правду? Это могло спасти Вашу честь, раз на самом деле виновны не Вы!…
- Честь,- сквозь зубы бросает адмирал,- Какая, к дьяволу, честь… Это моя и только моя вина, что большинство ваших кораблей не смогли уйти.
Мой слух ухватывается за слово «большинство». Так значит не все, значит, кто-то успел скрыться! Пусть один или два, но они смогли уйти. В моей душе рождается надежда. Несколько десятков не отнятых жизней, кто-то из моих доблестных матросов вернется в порта Франции!
- Это только на моей совести. Слово, нарушенное членом моей команды, нарушено мной, д’Арвэн.
Что-то дрогнул в моем сердце. Я понял. Я все понял. Как я все это время наблюдал за ним, копаясь в его душе и разуме, как я искал ответы на собственные вопросы, как я пытался понять, почему он поступил так подло в тот день, так и Джеймс старался разглядеть мотивы моих поступков. Мы учились понимать друг друга и стукались в стену чужой лжи, так долго путавшей нас обоих. Этот человек никогда не был изменником, более того: он берт на себя ответственность за предательство другого. Я никогда не встречал ничего подобного, море меня побери…
- И я готов драться с Вами на дуэли, если Вы сочли действия члена моей команды оскорбительными, так как он не дворянин…- Грей поднялся с кресла, взял со стола пистоль и протянул его мне.
Я встал, принял оружие из его рук, решительно выбросил за спину и поклонился. Удивленный до глубины души, Джеймс кинулся ко мне, заставляя разогнуть спину.
- Что Вы делаете?!
Мне остается только улыбаться.
- Адмирал, быть может Вы и мой враг, но знайте: в наше время честного врага можно встретить едва ли не реже, чем преданного друга. Мне ужасно жаль, что мы с Вами оказались по разные стороны баррикад… И если бы такова была воля судьбы, и я мог сражаться с Вами плечом к плечу, знайте, я счел бы это за честь.
Капитан шумно выдыхает и отходит от меня на несколько шагов. Поворачивается лицом к иллюминатору.
- А Вы помните, как мы стояли здесь несколько дней назад,- его голос стал мягче,- И Вы отдали мне свой пистоль?
- Да, конечно, я…- подняв взгляд на стекло, я вижу в нем свое отражение. Выходит и в тот день, когда я мог застрелить его, стоя вот тут же, на этом месте… Выходит Грей видел как я собираюсь стрелять… Видел и молчал.
Кусочки мозаики медленно складывались в целую картину. Оставленное у меня оружие никогда не было случайностью. Он умышленно не стал его забирать. Ведь знал же, что я стану стрелять, так почему, щенок британский?..
- Помните, я сказал, что дорого отплачу Вам за свою жизнь?- он поворачивается ко мне и улыбается одним уголком губ,- Я собираюсь сегодня сдержать свое слово. Думаю, обмен моей жизни на Вашу свободу будет равноценным?
- Что Вы хотите сказать,-я не верю своим ушам.
- Я отпущу Вас.
Коротко и ясно.
- Невозможно!
- Глупости,- махает рукой адмирал,- Слушайте меня внимательно. К рассвету корабль будет проплывать через Ла-Манш. Вы сядете на лодку с правого борта и отплывете в сторону Франции. Думаю, рука позволит Вам грести достаточно долго, чтобы преодолеть пролив.
Он либо шутит, либо издевается.
- Я никогда не понимал тонкого английского юмора. И это совсем не смешно.
- Я не смеюсь,- серьезно ответил Грей.
- Как? Ну как Вы себе это представляете?!- не выдерживаю я,- Это же невозможно, темный вас побери! Даже если Вы и правда меня отпускаете… да я не смогу вернуться, меня сочтут шпионом! Когда узнают, что я плыл на Вашем «Рояле» пленным и вдруг невредимый вернулся домой! Чушь. Ваши матросы быстро разнесут слухи, да и я каждый вечер сижу у Вас в каюте…
- Оставьте это мне. Я смогу устроить все так, что Вы вернетесь в Париж героем.
Тишина. Мне нечего сказать. Наверное, это сон. Или меня основательно контузило во время битвы.
- Зачем?- я не узнаю собственный голос.
- Никогда не задавайте мне такой вопрос. Зачем? А вот не знаю, зачем. Мне так хочется. Да потому что Вы единственный достойный противник, Мишель. Я не прочь еще разок встретиться с Вами на войне.
А, дьявол! Я падаю обратно в кресло. Все происходящее здесь - какой-то театр абсурда. Мысли путаются, в голове еще шумит от выпитого мною вчера. Я даже начинаю немного завидовать беспохмельному Грею, в странной позе стоящему у стола.
У меня появляется мысль, от которой я стараюсь избавиться уже которые сутки. Может быть, долго находясь в компании этого человека, и сам становишься безумцем? Да, наверное, я точно схожу с ума.
- А вот теперь,- он делает пару шагов ко мне,- теперь о чем Вы думаете?
Похоже, у меня на лице написано, что ни о чем хорошем точно. Я собираюсь с духом, и, решив, что лучший способ избавиться от навязчивой мысли – это произнести ее вслух, выдаю:
- О том, что Вы – женщина, Грей.
Сейчас он либо рассмеется и спросит о моем психическом здоровье, либо примет за оскорбление и вытащит на свет пару шпаг…
Но Грей не делает ни того, ни другого. Он застывает на месте.
- И давно Вы так решили?
-С тех пор как Вы принялись обо мне заботиться,- честно отвечаю я.
- Вот как…- произносит Джеймс не своим голосом. Рожденная в бою интуиция шепчет мне что-то тревожное, и в груди рождается смутное сомнение.
- Бред.- он поворачивается ко мне спиной,- Вас, видимо, сильно ударили по голове.
А вот черта с два! Не может мужчина так спокойно реагировать на такие слова!
Я поднимаюсь как можно тише, дабы он не услышал ни шороха ,и, шаг за шагом, подхожу к капитану сзади. Я спятил. Он убьет меня прежде, чем я сумею придумать себе достойное оправдание. Ну и к черту.
Моя рука касается ладони капитана, заставляя того вздрогнуть от неожиданности.
- Вы меня не обманете. Меня зовут Мишель Франсуа д’Арвэн. Я подданный французской короны, граф по происхождению и маркиз по заслуженному титулу. Добрый вечер, Джейн.
Фигура Грея замирает. Вот и все. Он поворачивается ко мне лицом.
Адмирал медленно поднимает руки и стягивает повязку.
Мне открываются его пронзительные карие глаза.
На пол падает форменный офицерский шейный платок, и Грей снимает с рук белые перчатки. Все так же медленно, он сбрасывает с плеч камзол и вешает его на спинку стула. Лента, стягивавшая волосы, падает рядом.
Мой Бог.
Этого просто не может быть.
Передо мной стоит девушка. Мужская рубашка неровно лежит на узких плечах, до этого спрятанных под широтой погон на военном камзоле. Тонкая шея, тонкие запястья, тонкие пальцы. Женские, красивые до невозможного, черты лица. Все то, что я принимал за красоту юношескую.
- Господи…- вслух шепчу я, уже не зная, кого поминать – Бога или лукавого…
Невозможно.
Несомненно, девушка. Пусть в высоких военных ботфортах и рубашке с широким рукавом, но девушка!
Она улыбается. Незнакомой, новой улыбкой, так непохожей на ухмылку Грея. Джейн переводит взгляд на стеклянный шкаф. Даже отсюда я вижу, что за его створками стоит нетронутый бокал вина с кусочком черного хлеба на нем. Старый военный обычай, ставить стакан за тех, кто уже не сможет из него испить…
Я поднимаюсь и подхожу ближе. За бокалом стоит портрет. Тусклыми красками смотрят с холста брат и сестра. Джеймс и Джейн. Они похожи как две капли воды, и спутать их так легко... Но брат намного старше, черты лица грубее… Но я все еще боюсь верить своим глазам.
- Я был прав.
Под рубашкой просвечивают перевязи, скрывающие грудь. А я принимал его привычку всегда ходить в форме за чопорность…
- Его убили пираты,- шепчет Джейн,- а я была в тот день рядом и пришлось взять командование на себя. Никто не заметил, что его убили одним из первых… Буря всех слепила.- продолжила она, сбиваясь,-он защитил меня своим телом. Я… нельзя было, чтоб на корабле поднялась паника… Нам удалось уйти. И когда обо всем узнали… Главнокомандующий, он решил, что нельзя разносить слух о смерти лучшего адмирала Британии. Боялся, что вы воспользуетесь этим и нападете с моря. Тогда он решил, что я должна стать Джеймсом на какое-то время. Я должна выиграть сражение и пленить Вас. Тогда они разрешат мне уехать из страны и сохранят в тайне позор моей семьи.
Она отвернулась и опустила голову.
Я точно сошел с ума. Ну и плевать!
Я подошел к Джейн сбоку, легонько обнял и прижал ее хрупкое тело к себе. Она не вырывалась, лишь спрятала лицо у меня на плече. Я понимаю, девочка, как тебе было тяжело. Могу себе представить, что сказал тогда командир. Женщина на корабле; женщина, управляющая кораблем – да они сочли это позором для себя. Я видел на ее скуле еще не сошедший отек, примерно двухнедельной давности, как будто кто-то сильно ударил ее по лицу. Русые пряди, разметавшиеся по плечам, были не просто отрезаны. Судя по всему, ее держали за волосы, а потом неровно рубанули по ним острой саблей.
- Тише, Джейн. Ничего страшного, все уже позади. Я горжусь Вашей стойкостью.
Я чувствовал ее слезы сквозь тонкую ткань рубашки. Джейн плакала без единого звука, лишь иногда под моими руками вздрагивала ее спина, да плечо промокало все сильнее. А я все продолжал говорить что-то несвязное, но утешительное.
Она мерзла. Не знаю, как я не замечал этого раньше, но тонкой фигурке в моих объятьях было холодно. Я накинул ей на плечи свой камзол и прижал девушку еще ближе, грея ее холодное тело своим. Вскоре она успокоилась. Я понимал, что теперь ее можно уже и отпустить, но мне ужасно не хотелось этого делать.
***
Глубже.
Глубже нырять, рассекая волны. Глубже дышать. Или жить глубже? Да и какая, впрочем, разница?
Все мы здесь гости. Шаг вправо, шаг влево - и вверх по еле сухому канату за пулей в затылок.
Что будет с вами завтра, сплетенные фигуры? Ничего.
Да кому, как не нам, офицерам, знать, что ни завтра, ни вчера нет. Нет прошлого и будущего. Есть только здесь и сейчас. Здесь, на тонких досках пола. Сейчас, под вальс догоравшей свечи. А завтра могут убить или предать забвению – и нет его, «завтра». Да, впрочем, суть даже не в этом.
А просто весь ваш высший свет – одно собрание болтливых интриганов, судачащих без дела на балах. Вы все мертвы; мертвы изначально. В вас нет души. Лишь жалкая, пустая оболочка. Пустые глаза, и сердца пустые. А вместо души – погоны, чины, да сплетни. Вы даже любите – с оглядкой. И слезы - напоказ, не соленые; пустые слезы. И уничтожать, топтать в грязь всех тех, кто не похож на вас. Как собаки, травят, травят.
Мальчишкой сбежал из дома. Граф д’Арвэн, живи да и радуйся, и вдруг в матросы. Знал ведь, на что идешь, знал. И побои переносил стойко, и голод выдержал и на колени не встал. И сам себе дорогу выбил. Не именем, а кровью, пролитой за Родину. А помнишь, как тяжело носить на себе не зарастающие раны, что так режет морская соль? Помнишь, как больно бьют сапоги капитана по ребрам? Помнишь, мальчик, как было: гори, ломайся, но выживи и спаси. Помнишь. Все ты помнишь.
Любить – так всей душой, до дрожи, до боли в висках.
Самое яркое пламя быстрее всего сгорает. Знаете?
И самые яркие звезды погаснут с рассветом. Но это потом, не сейчас. После.
А пока что живи. Живи, как она тебя жить научила – без пафосных слов, когда нужно один-единственный раз дать очередной сволочи в морду; без оглядки назад - ты же прошлого не воротишь, из пепла костер не взовьется обратно; без колебаний, а сразу, мгновенно - порывом, стрелой! Отбросьте чины, море всех без разбору топит. Нужно быть сильнее, нужно быть глубже, ярче и… искреннее. Море не терпит лжи. Давай на чистоту, хоть сам с собой, без патетики и высокого слога. Все то, что было – чертова погань. Согласен? Согласен. Когда вокруг абсурд и сумасшествие, как остро ты понимаешь, что вот оно - настоящее, живое существо. Мертвы напудренные лица дам и белые перчатки этих глупых никудышных генералов.
Понял наконец-то. Тогда можно и остановиться. Обернуться назад и отбросить былое. И к дьяволу все: к дьяволу Францию, за которую ты уже почти тридцать лет льешь кровь и ломаешь себе кости, Англию – к дьяволу, с ее королями – шутами, где умение ценить жизнь считается слабостью. К дьяволу.
Суть именно в этом. В искренности. Все перед Богом окажемся, так единственный закон нам – Честь и совесть.
Светает.
К черту.
Знаешь, что в последний раз вот так встречаешь рассвет.
- Я могу просить у Вас один последний подарок? – дрожащими губами. Что с тобой, душа оттаяла?
Она поднимет голову. Глаза, огромные, горящие. Настоящие, бездонные глаза.
- Конечно,- и улыбка. Из глубин души, и так же с Греевским озорным прищуром.
- Подарите мне последний поцелуй.
На ее лице не проскользнет и тени удивления. Лишь тело застынет на миг и озарится светом. Внутренним светом, теплым и до боли знакомым. Потухнет свеча, оставляя на память глухой полумрак рассвета.
Джейн закроет глаза.
Трепетно, будто боясь потревожить, он коснётся губами ее губ. Медленно-медленно… Вдохнуть запах русых волос. Как можно в море пахнуть теплом и светом? Как можно нести с собой тепло и свет, и вот так разбудить сердце?
Ее поцелуй на вкус как красное вино. Пьянящее, горячее и нежное. Коснуться щеки, чувствуя, как тело пронзает дрожь, а по спине прокатываются волны мурашек. Вы как ветер, за Вами не угнаться, не поймать и не приручить. Как воля и свобода. Что ветру клетки и замки, что ветру короли и маршалы? Лишь пустой звук, лишь напыщенные слова. А вот слово ветра ломает любые преграды. Как там было?.. «А верить слову ветра - безрассудство»? Безрассудство… я сошел с ума и не жалею. Лишь становясь для всех безумцем, ты становишься собой.
Тонкие пальцы зарываются в светлые адмиральские волосы. Девочка так свыклась с привычками брата, что теперь живет за них обоих. Эта наглая уверенность свойственна именно Джеймсу, но тебе уже все равно. И пусть поцелуй обречен на погибель – это и любовью- то не назвать, скорее единением душ и сплетением миров.
Продлить мгновение, не дыша, и не верить, что всему в этой жизни приходит конец.
Светает.
- Пора…
***
Тишину прервал неуверенный стук в дверь. Не суждено вам успеть попрощаться. Что бушует у тебя в груди, д’Арвэн? «К черту все, я вернусь во Францию, снаряжу флот и заберу Вас отсюда!»
Стук повторяется, и Грей кинется к двери, на бегу влезая в рукава чужого камзола. За дверью – матрос, высокий, светловолосый и подтянутый.
- Капитан, мы проплываем Ла-Манш.
Она кивнет и соберет волосы обратно в тонкий хвост. На голову ляжет шляпа, а левый глаз скроет темный контур повязки.
- Время, Мишель.
Француз кивнет. Губы еще горят, не успевшие забыть ее движений.
Трое выйдут из каюты, и Джейн захлопнет дверь. Такие тихие шаги, чуть ли не на цыпочках, в высоких сапогах до лодки на правом борту. Он не в силах оторвать от этого лица взгляд. Настолько искреннее и при этом нечеловеческое лицо…
Капитан и моряк помогут ему спуститься по канату, и Мишель спрыгнет на дно лодки. Кругом туман, густой и непроглядный.
- Прощайте, мой адмирал,- Грей поклонился ему в след,- Я прошу Вас только об одном, живите так, как Вам подскажет сердце и оставайтесь таким же честным человеком. На таких как Вы и держится этот прогнивший мир,- руки капитана отвязали промокший канат и лодка, покачиваясь, оттолкнулась от борта «Рояла».
Мишель взял весла в руки. Вот такое прощание, без обещаний, лишних слов и будущего. Все кончилось, так и не переступив границ уважительного «Вы».
Адмирал поднял глаза на корабль. Там, щурясь от восходящего солнца, просыпались матросы. Они не торопясь выходили на холодные доски британской палубы. Джейн скинула с плеч камзол вражеского адмирала, и, пока команда еще ничего не успела заметить, передала его светловолосому матросу, встав к самому краю палубы.
Сердце адмирала дрогнуло. Матрос накинул камзол и встал напротив нее.
Туман сгущался.
Команда стекалась к этим двоим, еще не соображая, что происходит.
Человек в камзоле французского адмирала достал из-за пояса револьвер, вытянул его в руке и опустил курок.
- ГРЕЙ!- безумный крик прокатился над морем.
В последний миг Мишель рванулся к Джейн, бросил весла! И непроглядный туман скрыл корабль от его глаз.
Тонкая фигурка с громким всплеском рухнула в пучину волн. На лице застыла последняя улыбка Джеймса Грея.
Еще один всплеск, и на другой стороне «Рояла» моряк во французском камзоле поплыл в сторону Британии, скрытый занавесом тумана.
На палубе матросы палили по нему вслепую, кричали, кто-то пытался рассмотреть среди волн тело адмирала.
Вдох.
Глубже! Мишель бросился в море. Нырял, хватал пустоту и тину, набирал еще воздуха в раскаивающиеся легкие и снова нырял. Туман, чертов туман!
В голове только одна мысль. Бессвязное странное «Нет».
Глубже! Глубже дышать, глубже нырять, жить глубже!
Позорные для офицера слезы вперемешку с соленой водой. Плевать! К дьяволу! Задыхается, но ныряет снова и снова.
Проклинает себя за немощность, вырывает из души последние силы.
От холодной воды сводит руки, но он не чувствует боли, только губы жадно глотают воздух. Глубже!!!...
***
- Адмирал, я, право, думал, Вы останетесь у этих британских тварей в плену хоть на неделю,- смеется маршал,- А Вы ухитрились выжить, сбежать и по дороге в Париж застрелить вражеского адмирала! Ну и везет Вам, чертенок,- он кладет руку Мишелю на плечо,- Что теперь собираетесь делать?
- Жить.
А ведь Вы сдержали свое слово, Грей. Я и правда вернулся домой героем.
- Что?- удивляется его собеседник.
- Жить, маршал,- сначала на его лице появляется улыбка. Странная, не своя. А потом комнату озаряет ни на что не похожий дьявольский смех.
Жить.
-
-
13.06.2013 в 00:37-
-
13.06.2013 в 00:37