Торговец мечтами

[writermustwrite]

Название: Торговец мечтами
Аннотация: Англия, 19 век. Талант, ещё больший талант, зависть - и чувство вины. Печальная история двух братьев-художников, столкнувшихся с неоднозначным мистическим персонажем.

Теперь, когда всё уже позади, мной начинает овладевать нехорошее чувство, что осталось мне недолго… Наверное, это чувство просто рождено тоской и безысходностью, владеющими мною в последнее время. Прошло уже много-много лет с начала этих трагических событий, сломавших всю жизнь мне и ещё одному человеку, поэтому мне кажется, что всё не может просто вот так закончится. Когда столько страдаешь, страдание становится единственной привычной формой существования. Поэтому, когда оно отступает, никак не можешь к этому привыкнуть…
Впрочем, зачем я себя утешаю?..
Я ведь прекрасно знаю, что для меня оно только начинается.
А всё ведь началось с него. С Торговца Мечтами.
Я помню ту хмурую ноябрьскую ночь 1873 года, когда впервые услышал о нём. Отец рассказывал мне про Торговца Мечтами, сосредоточенно смешивая порошок и масло для краски… Отец был знаменитым художником, он стал им ещё тогда, когда мы не жили в Лондоне. Моё детство прошло в провинциальном английском городке, немного захолустном, но тихом и довольно милом. Тогда мне было всего лет восемь-десять, не больше, но я уже начал осваить дело своего отца. Я уже умел смешивать краски и рисовать угольным карандашом. А несколько раз отец даже учил меня писать темперой.
Отец гордился мной, а я, в свою очередь, любил его больше всех на свете. В детстве я был готов на всё ради его улыбки или одобрительного кивка. А отец мечтал о том, что бы я стал его достойным наследником. И я успешно исполнял его мечту.
Наш маленький дом был миром гармонии. Это были дни абсолютного счастья.
О, если б я только знал, как горько мне придётся расплачиваться за них в ближайшем будущем!.. Я бы наслаждался каждым мгновением вдвойне! Но пршлого не вернуть.
В тот вечер за окном журчал дождь, и пламя свечей плясало на лице моего отца. В свете огонька его седые волосы отсвечивали рыжеватым, и казалось, будто пепел времени слетел с давно поседевшей головы, и волосы снова зарделись озорной рыжиной, как давным-давно, несколько десятков лет назад. Его глубоко посаженные глаза блестели, как два тёмных камня. Ещё я помню его руки. Такие широкие, они казались неуклюжими, громоздкими, словно их вырезал из дерева неумелыми ручонками начинающий ученик-столяр. Помню, я всегда поражался, как такие грубые руки умеют творить такие необыкновенно красивые вещи…
Вы поймёте, о чём я говорю, вы видели его картины. Они сейчас занимают самые почётные места в знаменитых лондонских галереях…
Так вот, он готовил смесь для краски и рассказывал мне о Торговце Мечтами. Он сказал, что это не человек, и не ангел, и не дьявол. Никто до сих пор не знает, кто он. Но он является к самым страдающим, в минуту полного отчаяния. Но только к тем, кто тревожится не из-за своей судьбы, а из-за судьбы другого человека. И он предлагает сделку – он исполняет самую сокровенную мечту того, за кого у тебя болит сердце. А взамен…
Тут отец почему-то замолчал.
«Что взамен, папа?» - спросил я, когда молчание затянулось.
«Взамен он забирает твою мечту, - ответил отец. – Самую дорогую и сокровенную… Он забирает её себе, и она никогда не исполняется».
Я задумался о том, какая моя мечта может быть самой сокровенной. Пока в этом мире был только один человек, за которого я был готов отдать её – мой отец. Но я мечтал лишь о том, что бы он мог гордиться мной. И он мечтал о том же самом. И что бы я смог предложить Торговцу Мечтами, я вись он ко мне? Ничего. Для этого мне нужно было обрести мечту, отдельную от мечты моего отца. Но разве может случиться что-то такое, что сможет разъединить наши с ним стремления?
И именно в этот миг, словно судьба решила посмеяться над моими мыслями, раздался стук в дверь.
Стук, который перевернул всю мою жизнь…
Отец открыл дверь. Сначала он никого не увидел, и решил, что над ним подшутили. Но тут чья-то маленькая ручка ухватила его за штанину. Он посмотрел вниз и увидел маленького мальчика, лежащего на пороге нашего дома. Мальчик был совсем малышом, примерно одного со мной возраста. Тогда он выглядел ужасно.
На нём были какие-то рваные лохмтья, насквозь мокрые от дождя, и потемневшие, как мне тогда казалось, о грязи, а на самом деле – от крови… Он прошептал в каком-то полузабытьи «О, сэр, умоляю вас, помогите мне, сэр…» и лишился чувств. Отец поднял его на руки и отнёс в дом. Там он раздел его, и я не смог удержаться от вскрика. Всё тело ребёнка было покрыто ужасными кровоточащими ранами.
«Присмотри за ним, - сказал отец. Он был бледен, но голос его звучал твёрдо. – Я иду за доктором. Молись Богу, что бы он не лишал жизни это невинное создание!» Так он сказал мне и скрылся в темноте дождливой ночи.
А я остался один на один с умирающим мальчиком. Тогда мне безумно хотелось удержать его от смерти. Но, как назло, все молитвы вдруг исчезли у меня из головы! Я не знал, что делать. Тогда, повинуясь какому-то внезпному порыву, я схватил его за покрытую синяками руку и горячо зашептал, что бы он не уходил… Я, как умел, своим нелепым детским языком расписывал ему всю красоту нашего мира и все радости жизни. Рассказывал ему о рассветах и закатах, о ласковых дождях и горячем солнце, о родителях, друзьях, братьях, сёстрах, о рисовании… Я не знал, чем ещё удержать его от смерти. И поэтому рассказывал обо всём, что привязывало к жизни меня.
В один момент, когда его дыхание стало немного слабее, мой взгляд упал на окно, и я вздрогнул. Мне показалось, что там промелькнула какая-то большая белая тень…
Но в следующую секунду дверь распахнулась, вошли отец и доктор. Я и думать забыл об этой тени. Доктор засуетился, стал накладывать ему повязки… Отец послал меня на кухню, заварить какие-то травы… Не помню уже, но мы всю ночь отчаянно бились за жизнь случайно попавшего к нам ребёнка. Позже я узнал, что по дороге доктор отдал распоряжение селянам обыскать все дороги в поисках раненых людей – он был уверен, что где-то неподалёку остались и его родители. Но никого так и не нашли.
Под утро утомлённые отец и доктор уснули. А я остался сидеть возле кровати мальчика. Не знаю, почему, но я чувствовал какую-то отвественность за него с того момента, как отец оставил меня присматривать за ним. Я сидел и смотрел на его измученное, отощавшее личико. Теперь щёки его порозовели и дыхание выровнялось. Смерть отступила под нашим отчаянным натиском.
Я пытался догадаться, что же такого ужасного случилось с этим ребёнком и его родственниками. И думал, что же будет дальше. Но я не боялся – я знал, что мой отец поступит достойно.
И вдруг его глаза распахнулись. Он увидел меня и растерянно уставился прямо мне в глаза. А я просто замер от неожиданности. Так мы, наверное, просидели несколько минут, пока мальчик слабым голосом не попросил воды. Я немедленно кинулся исполнять его просьбу. На кухне я увидел, что за окном уже вовсю светает.
Я принёс ему стакан и графин с водой. Он много и жадно пил, не говоря ни слова. Когда вода в графине закончилась, он попросил ещё. Я снова побежал на кухню за водой. Так он выпил пять графинов, а когда я пошёл за шестым, то увидел, что вода в ведре кончилась. Почему-то у меня не хватило духу будить прислугу, и я сам попытался вытащить ведро, собираясь принести из колодца ещё воды. Своей вознёй я разбудил отца.
Едва проснувшись, отец немедленно разбудил доктора, а сам отправился к колодцу.
Какое-то время я рассеянно бродил рядом с комнатой, где лежал больной. Я не входил, потому что боялся помешать взрослым.
Однако вскоре отец с доктором сами вышли. Вид у них был озадаченный. Отец подозвал меня к себе и очень серьёзно спросил:
- Скажи, Кристоф, ты говорил с этим ребёнком?
- Да, - ответил я, не менее озадаченный.
- И что же он сказал тебе?
- Ничего особенного. Просто попросил воды, и всё.
Отец с доктором мрачно переглянулись.
- Что-то случилось? – сдержанно спросил я, хотя внутри у меня всё звенело от любопытства.
- Мы пытались расспросить его о случившемся, - пояснил отец. – Но мальчик ничего не помнит. Абсолютно ничего! Ни прошлой ночи, ни своих родителей, ни даже их титула. Он словно потерял всю память о преженей жизни. Единственное, что нам удалось узнать, так это его имя – Джонатан.
- Конечно, потеря памяти не столь уж редкое явление, - заметил доктор, хмурясь и протирая очки. – Но вам с вашим почтенным отцом это обстоятельство создаст немало проблем. Однако есть и хорошие новости – жизни мистера Джонатана уже ничто не угрожает. Конечно, он потерял много крови, но уход и хорошее питание скоро поднимут его на ноги.
На этой ноте отец и доктор расстались, порешив, что обратятся с этим делом в полицию.
Полиция так же пребывала в растерянности. Тела его родителей так и не нашли, и личность мальчика так и не установили.
В конце концов, отец оставил его жить в нашей семье и дал ему нашу фамилию.
Так у меня появился младший брат.
В детстве мы были неразлучны. Когда он ещё лежал в постели, мы непрерывно поддерживали наше общение. Я часто показывал ему свои рисунки, и восхищение, сиявшее в его глазах, покорило меня. Я всегда был исключительно самовлюблённым человеком.
Мы много говорили, и в итоге стали настоящими друзьями. Поначалу казалось, что счастье в нашем доме расцветало пуще прежнего. Но не прошло и полугода, как его сладостные побеги начали стремительно вянуть.
Спустя три месяца после того, как Джонатан поднялся на ноги, он неожиданно заявил, что так же желает учиться ремеслу художника. Отец принял его просьбу с восторгом, а я лишь снисходительно улыбнулся. Моя гордыня не позволила мне отнестись к его желанию всерьёз. Я даже помыслить не мог, что этот ребёнок сможет когда-нибудь сравняться со мной.
Однако первые же его работы повергли нас с отцом в изумление. Джонатан рисовал ничуть не хуже меня. Отец восторженно отозвался о его таланте. Мальчик с сияющим взглядом обратился ко мне… но зависть тронула моё сердце, и я лишь холодно процедил «неплохо». Джонатан сразу же сник. Казалось, моё мнение волнует его гораздо больше отцовского.
Это было только начало. Спустя месяц упорных тренировок Джонатан не только догнал меня в мастерстве, но и превзошёл. У него действительно был настоящий талант. Он был художником от природы.
Казалось бы, меня должно было это радовать, но каждый успех приёмного брата приводил меня в неописуемый гнев.
Отец уделял нам поровну своего внимания, но мне всегда казалось, что Джонатану он уделяет больше. Не передать словами, что я чувствовал, когда отец увлечённо рассматривал его рисунки. В такие минуты мне хотелось сделать что-то ужасное.
Когда же к нам приходили гости, они всегда восхищались работами Джонатана несравненно больше, чем моими. Это ранило меня едва не до слёз. Я чувствовал себя униженным.
Прошло семь лет с момента нашей первой встречи, когда я вдруг окончательно и бесповоротно понял, что мне никогда не превзойти Джонатана. К тому моменту мы уже давно переехали в Лондон, и мы с братом поступили в художественную школу. Я прикладывал огромные усилия, стремясь обогнать Джонатана. Наверное, во всей школе не было учеников лучше нас. По технике мы уже давно сравнялсь, но дело было не в этом.
Сами по себе мои работы были безупречными, но рядом с картинами Джонатана они выглядели как чучело рядом с живой птицей. Они были слишком техничными, заученными, искусственными. Джонатан несколько отходил от академических правил, и всё же его картины были наполены необъяснимой живостью. Они были свежи и энергичны, словно созданное художником пространство «дышало». Нарисованные цветы благоухали, от неба веяло прохладой, а на деревьях словно плясали солнечные лучи. Я в толпе многих других с завистью смотрел на эти работы, каждая из которых выглядела отдельным миром, созданным заботливыми руками Джонатана.
Самое обидное, что ему, в отличае от меня, не приходилось прикладывать для этого никаких усилий. Каждая картина будто сама по себе рисовалась его кистью. Какая-то неведомая сила управляла руками этого юного творца, а он напевал и улыбался, небрежно нанося мазок за мазком…
Всё резко изменилось в нашей семье. Я стал вспыльчивым и раздражительным, был дерзким с отцом и грубым с Джонатаном. Отец сильно постарел за это время, и не мог защититься от моих безжалостных нападок. Джонатан всегда защищал его, проявляя при этом этом удивительную мягкость по отношению к нам обоим. Но каждое его слово, произнесённое с теплотой и сочувствием, выводило меня из себя стократ сильнее, чем самое страшное оскорбление.
Я ненавидел Джонатана.
Нет и не будет в мире человека, которого я бы ненавидел так, как его. Он отнял у меня всё!.. Любовь и внимание отца, моё достоинство, мою бескорыстность в работе. Хуже всего было то, что он делал это совершенно ненамеренно. Краем сознания я понимал, что он заслуживает всё это гораздо больше, чем я. Следовательно, я не имел права его ненавидеть. Но я слабый человек. Мне было проще винить во всём Джонатана, чем признать собственные недостатки и попытаться их исправить.
Но однажды случилось нечто совершенно удивительное. В нашу школу пришёл владелец элитной галереи. Он обладал необыкновенно утончённым вкусом. Все знали, что в его галерее выставляются лишь лучшие из лучших. Как мы узнали позже, он решил приобрести себе парочку произведений юных талантов, как образец ученической работы. Нагрянул он неожиданно. Ни студенты, ни заведующие нашей школой не успели как следует подготовиться. Он попросил отобрать работы пяти лучших учеников.
Учителя подняли суету. Такая неожиданная честь почти напугала их. Учеников и работы выбирали несколько спонтанно, но среди них оказались, разумеется, и мы с Джонатаном.
И когда этот человек ходил вдоль импровизированной галереи, он вдруг остановился напротив моей работы! Сердце моё отсчитало не меньше десяти гулких ударов прежде, чем он объявил, что покупает эту картину. Он спросил, кто автор этой работы, и, услышав мой голос, назвал цену. Услышав её, я чуть не потерял сознание. Это были очень большие деньги, обычно так платили только профессиональным мастерам! Дыхание моё сбилось, я не мог выговорить ни слова. Покупателя смутило моё молчание, он подумал, что я не хочу продавать картину и предложил повысить цену.
- О чём вы говорите, сэр! – воскликнул я. – Я с радостью подарю вам свою работу, ведь оказанную вами честь невозможно оценить никакими деньгами!
Он улыбнулся горячности «черезмерно пылкого юноши», как он назвал меня, и сказал, что всё-таки хотел бы выразить своё уважение таланту хотя бы финансовой поддержкой.
Я был безмерно счастлив. Деньги я взял, но отдал их в фонд учебного заведения. Они не имели для меня никакого значения. Крупная сумма согревала моё безмерное самолюбие, и это всё, что мне было нужно.
Вся школа кинулась меня поздравлять. Преподаватели – с гордостью, соученики – кто с искренней радостью, кто с завистью. Но последнее чувство мне было даже приятно. Мне льстили эти завистливые взгляды, мне было приятно осознавать, что эти люди понимают, насколько я выше их. Боже, каким же я был ничтожеством!.. Ну почему же всемилостивый Господь не сжалился над свои рабом и не открыл ему глаза раньше?!. О, жестокий рок!
Но среди всей этой толпы выделился лишь один человек. Это был Джонатан. Протиснувшись ко мне, он крепко пожал мне руку, а на его устах играла радостная и открытая улыбка! «Как я счастлив, Кристофер! Я всегда знал, что ты – лучший!» Вот что он сказал мне.
Меня словно ударили.
Я был уверен, что он завидует мне, злится, что оказался позади! Я хотел, что бы чувствовал себя униженным, обделённым, как я в своё время! Но нет! Ничего подобного! Он действительно искренне радовался за меня – сильнее, чем кто-либо в этой толпе. Да как он смеет радоваться моим успехам?! Во мне будто проснулся дьявол. Ярость вскипела с такой силой, что я едва сумел сдержать её. Наверное потому, что в это момент я вдруг понял, что в всех своих страданиях виноват только я сам. Вовсе не талант Джонатана, а мои собственные слабость, зависть и самолюбие делали меня несчастным.
Но у меня так и не хватило сил признать это.
И я возненавидел Джонатана ещё сильнее.
Когда мы вернулись домой, Джонатан, не силах сдержать своего восторга, побежал докладывать отцу о моём блестящем успехе. Я так же явился к нему, сдержанный и полный достоинства. Отец не выказал ни радости, ни удивления. Он лишь спросил, какую из своих картин я продал. Я описал её. Отец вспомнил, что видел эту работу, и хмуро покачал головой. Ни похвалы, ни тёплого слова я от него так и не дождался.
Я почувствовал прилив горького разочарования. Единственный человек, чьё одобрение мне действительно было нужно, так и не выказал его. Зато Джонатан трещал без умолку, расхваливая меня на все лады. Я был готов разрыдаться от досады. Ну почему всё не так, как должно быть!
Впоследствии оказалось, что эта картина была лишь началом моей шумной карьеры. Год спустя я снова увиделся с этим владельцем галереи. Я готовился стать выпускником, и он предложил купить у меня ещё несколько работ. Более того, он успел рассказать обо мне многим знакомым ценителям искусства, они все были впечатлены моей работой, и кое-кто уже подумывал о заказе. Я пришёл в восторг. А владелец сказал, что я самый одарённый молодой человек из всех, что ему встречались, и предложил постоянное сотрудничество.
Надо ли говорить, что я согласился?
Отцу, который неожиданно начал слабеть день ото дня, всё это почему-то не нравилось. Когда я самодовольно рассказывал о своих перспективах, он всегда молчал и неодобрительно покачивал головой. Я никак не мог понять, в чём причина такого поведения, но расспрашивать не осмеливался.
Зато Джонатан так и сиял. Казалось, это были не мои заслуги, а его. Он по-прежнему смотрел на мои работы с таким же восторгом, как и в первые дни нашего знакомства. А я по-прежнему злился на него, и на все его восхищённые отзывы отвечал лишь холодной вежливостью.
Джонатан окончил школу не так блестяще, как я, но тоже с успехом. Он был, фигурально выражаясь, на втором месте. Учителя так же хвалили его, но теперь, когда по школе поползли слухи о моей связи с владельцем элитной галереи, всё внимание доставалось мне. Я чувствовал себя настоящим Богом среди студентов, которые по-прежнему завидовали мне и восхищались мной.
И лишь над Джонатаном я никак не мог возвыситься. Ничто не могло опорочить это чистое сердце, и его детская радость не вызывала у меня ничего, кроме бессильной досады. Да простит Господь мою грешную душу!
После школы мы немедленно принялись за работу. Заказы и покупатели так и посыпались на меня. Я рисовал портреты влиятельнейших людей, и все салоны считали огромной честью приобрести мои работы. Не прошло и двух лет, а я уже был невероятно знаменит, не смотря на юный возраст. Я считался одним из самых лучших художников Лондона, и моя слава затмила даже славу отца.
Что до Джонатана, он так же писал портреты, но людей куда более низших сословий, и его работами интересовались лишь салоны и галереи среднего уровня. Для меня до недавнего времени это было абсолютным феноменом. Мне было больно смотреть на работы Джонатана, потому что эти были настоящие произведения. Шедевры с большой буквы. В них ощущалось прикосновение самого Бога. Мои работы были просто жалким ремеслом по сравнению с его картинами! И всё же вся слава доставалась мне, а не ему. Не будь моё сердце так отравлено к тому времени, я бы мог по-настоящему восхищаться Джонатаном, как художником. Но даже сквозь пелену зависти я не мог не видеть, что его работы стократ более достойны всеобщего восхищения, чем мои!
В чём же дело, недоумевал я тогда, неужели у общества настолько испорченный вкус?..
Хотя это меня мало волновало. Постопенно меня перестала волновать и завоёванная слава. Я же ясно видел свою бездарность рядом с талантом Джонатана, и мне было всё равно, что остальные не желают этого замечать.
Впрочем, лишь один человек видел превосходство Джонатана надо мной. Это был мой отец. Наконец-то я понял, чем он был так недоволен, когда узнавал о моих успехах.
Я так жаждал его восхищения, внимания, похвалы! Это был единственный что-то значащий для меня зритель. Но я не получал от него ничего. Все отцовские чувства он перекинул на приёмного сына.
Верно говорят, что больнее всего может лишь тот, кого по-настоящему любишь. Осенью 1886 года отец нанёс мне самый страшный удар.
Всю жизнь он хранил тонкое ювелирное изделие – кольцо с печатью в виде причудливого узора. Когда я был ребёнком, мы с ним могли подолгу разглядывать этот витьеватый рисунок, и каждый раз видели что-то новое. Однажды отец сказал, что отдаст мне это кольцо, когда я стану настоящим художником. Я пообещал себе сделать всё для того, что бы отец смог осуществить своё намерение.
И вот, летом 1886 года, неожиданно дала знать о себе чахотка, всю жизнь слабо тлевшая в теле отца. Он начал страшно кашлять, сначала простым кашлем, затем – с кровью.
Нас с Джонатаном серьёзно обеспокоило состояние отца, мы начали тратить огромные деньги на лекарства, докторов и сиделок для него. В ответ на все наши старания он лишь печально улыбался, и пытался уговорить не расходовать денег понапрасну. Но мы его, естественно, не слушали.
Не смотря на наши усердия, отец буквально таял на глазах. Последние два месяца своей жизни он провёл в постели.
В конце октября наступил тот печальный день, когда отец понял, что пришло его время покинуть этот мир. Ни врачи, ни лекарства уже не смогли бы ничего изменить.
Я и Джонатан с грустью провожали отца в последний путь, вместе сидя у его постели. Его сильно лихорадило, и он почти всё время пребывал в забытьи. Но в один момент, перед самой кончиной, он внезапно открыл глаза и посмотрел на нас с удивительной ясностью во взоре.
- Любимые мои Джонатан и Кристофер, - проговорил он слабым голосом. – Видит Господь, как тяжело мне разлучаться с сыновьями, дороже которых для меня нет никого на свете. Вы – единственное, что привязывает меня к этому миру, и лишь моя неизмеримая любовь к вам делает это прощание несвоевременным. Но я простой смертный, и не могу противиться Всеотцу, призвавшему меня к себе. Поэтому сейчас я должен сказать вам «прощайте»! Однако прежде, чем наступит этот горький миг, я хочу кое-что сделать. Кристофер, принеси мне резную шкатулку твоей матери.
Я исполнил приказание, и отец взял шкатулку дрожащими руками. Моё сердце подпрыгнуло в груди, когда я увидел в его старых пальцах то самое резное кольцо. Огромным усилием я заставил себя сохранить внешнее спокойствие. Неужели сейчас наступит момент, о котором я мечтал всю жизнь?..
И какое же я испытал горькое разочарование, когда отец протянул это кольцо растерянному Джонатану!..
- Я пообещал отдать это кольцо сыну, когда он станет настоящим художником, - молвил отец. – И им стал ты, Джонатан. Поэтому я передаю его тебе.
- Ради всего святого, отец, я не могу его взять! – сказал Джонатан. – Простите мне такую дерзость, но я уверен, что не заслуживаю этой чести. Настоящим художником стал мой почтенный брат, а не я!
Отец перевёл взгляд на меня, и глаза его погрустнели.
- Мальчик мой Кристофер, - сказал он печально. – Было время, когда я не сомневался, что однажды ты получишь это кольцо. Но гордыня и чувство превосходства погубили твой талант. Ты разучился рисовать ради искусства, ты стал рисовать только ради публики. Но истинный художник должен слушать Бога, а не человека. Если бы ты не гонялся за славой, не кичился своим даром, я бы с гордостью мог назвать тебя своим наследником. Но я ухожу с надеждой, что однажды тебе опостылят пустые рукоплескания, и ты сумеешь открыть свой настоящий талант! А потому не омрачай душу умирающего отца своим гневом, и прости мне мой поступок.
С этими кроткими словами он передал кольцо Джонатану.
Я не мог злиться на отца. И, как обычно, перекинул свои чувства на приемного брата. Он даже поёжился, словно почувствовав мою ненависть.
- Ныне же я оставляю вас, сыновья мои, - сказал отец почти шёпотом – настолько он был слаб. – Любите ваших родных и близких, чтите память ушедших родителей, и проживите эту жизнь скромно и достойно. Я буду молиться за вас – даже после смерти.
Так он произнёс свои последние слова и закрыл глаза. Не прошло и минуты, как дыхание его остановилось.
В тот день мы больше не разговаривали с Джонатаном. Я метался по своей комнате. Боль и отчаяние бушевали в моей душе. Скробь по ушедшему отцу мешалась с досадой. Я разочаровал его, и у меня уже не будет шанса исправить это! А виноват во всём Джонатан. Если бы он не появился в нашей семье, этого не случилось бы!
В таких мыслях, полных печали и гнева, я провёл тяжёлую одинокую ночь.
Последующие три дня мы с Джонатаном были заняты организацией похорон, и мне было не до ненависти к младшему брату. Однако на сердце у меня было тяжело.
Нам не повезло – в день похорон разыгралась настоящая буря, поэтому они вышли короткими и сумбурными. Священника почти не было слышно из-за шума ветра и дождя, гости не смогли даже как следует попрощаться с умершим. Ливень хлестал со страшной силой, в тёмных тучах гремел гром и сверкали молнии. Цветы, которые принесли на отцовскую могилу, разлетались в разные стороны под порывами ветра.
Мы с братом вернулись домой поздно вечером, промокшие, усталые и совершенно опустошённые. Не переодеваясь, мы прошли в гостиную, и рухнули там на кресла. Подоспевшя домохозяйка даже не сделала замечания, что наша мокрая одежда портит обивку – настолько подавленный у нас был вид. Она принесла нам по чашке горячего чая, но мы к нему не притронулись. Мы просто сидели молча, погружённый каждый в свои невесёлые мысли.
Тишина становилась гнетущей, и Джонатан сказал:
- Мне будет не хватать нашего отца.
Я ничего не ответил, но старая ненависть вдруг кольнула меня в сердце.
- Хотя он и завещал нам чтить его память, - грустно продолжал Джонатан, - я всё же не могу принять его бесценный дар. Я не считаю его щедрые похвалы справедливыми. Настоящим художником, которым наш род будет гордиться, стал ты, а не я. Поэтому я хочу отдать то, что по праву принадлежит тебе!
Он пдошёл ко мне и протянул кольцо.
Какое-то время я сидел, как громом поражённый. На секунду меня охватило раскаяние за то, что я злился на этого благородного и бескорыстного человека, но лишь на секунду. А когда она прошла, мне на глаза словно красная пелена упала. Все прежние тёмные чувства нахлынули на меня с новой силой.
Я вскочил с кресла и ударил Джонатана по руке. Кольцо со звоном улетело в угол. Я ожидал всплеска злости со стороны Джонатана, но посмотрел на меня испуганно и растерянно, словно недоумевая, чем он вызвал мой гнев.
Этот невинный взгляд взбесил меня ещё больше.
- Да как ты смеешь! – вскричал я. – Ты издеваешься надо мной?! Хочешь, что бы твоё милосердие всё время напоминало об оскорблении, которое отец нанёс мне перед смертью?! Лучше радуйся тому, что ты добился своего – вся любовь единственного человека, который что-то значил для меня, досталась тебе!
Это были жестокие слова, но в тот момент я был непомерно рад их жестокости.
- О чём ты говоришь, Кристофер? – болезненно спросил Джонатан. – Я никогда этого не хотел!
- Не смей мне врать! – бросил я в ответ. – Ты всегда слушался только отца и потокал его требованиям! Ты выслуживался перед ним! Ты никогда не пытался стать истинным, настоящим художником, и все тёплые слова, которые сказал тебе отец, были пустой лестью, благодарностью за твою собачью покорность! Я один из лучших художников Лондона! Я настоящий преемник семьи Моррисонов! А ты – всего лишь жалкий подкидыш, плод мягкосердечия моего отца, и тебе никогда не сравняться со мной! Никогда, понял?!
- Всё не так, Кристофер! – с отчаянием сказал Джонатан, но ничто уже не могло остановить моего безумия.
- Я ненавижу тебя, Джонатан! Лучше бы ты умер в тот день, когда мы нашли тебя!
Джонатан бросился ко мне, желая то ли ударить, то ли молить о прощении. Но я стремительно выбежал из комнаты, захлопнув дверь. Первое, что я увидел – лестница, ведущая наверх, в комнату моего отца. Я побежал по ступеням. Я не знаю, чего мне хотелось в тот момент. Мой разум отключился, и телом управляла лишь охватившая меня злоба. Я услышал хлопок двери и голос Джонатана, который звал меня, но я не слушал. Я пребывал в какой-то неистовой эйфории. Ярость подарила мне абсолютную свободу, вдруг освободив от всех страхов. Мне хотелось совершить что-то ужасное, безумное.
Окна в отцовской комнате были настежь распахнуты. Я услышал гром бушевавшего ливня за окном. Ставни громко хлопали от порывов ветра, лёгкие занавески так и плясали. Ведомый странным бесовским чувством, почти весельем, я перекинул ноги через подоконник и очутился на покатой крыше. Она была мокрой и скользкой, и всё же каким-то чудом мне без труда удавалось сохранять равновесие. Мои сапоги скользили по черепице, но без страха делал шаг за шагом. Вокруг меня ревел ветер, грохотал гром, а небо сверкало зарницами. Я подставил лицо режущим струям ливня и засмеялся. Я не боялся ничего! В своём гневе, безумстве и неистовстве я словно слился с этой бурей, я был един с нею, я стал её частью!
Я стоял на крыше, мокрый до нитки, раскинув руки и смеялся, смеялся страшным хохотом, словно сам Сатана вселился в мою душу – хотя, наверное, так и было. Мне хотелось целиком отдаться разъярённой стихие, разделить с ней свои горькие чувства и обрушить их на грешную землю с такой же неумолимой силой! Я почти ничего не видел, ослеплённый дождём, и всё же продолжал упорно идти вперёд и вперёд, пока не услышал отчаянный крик:
- Кристофер!
Я обернулся, вздрогнув от неожиданности, и едва не упал с крыши. Позади, всего в двух шагах от меня, стоял Джонатан. Мокрые волосы облепили его лицо, его шатало от порывов ветра, но в глазах горел упрямый огонь. Он протянул мне руку.
- Кристофер, остановись! Ты что, хочешь погибнуть?! Возьми меня за руку и пойдём обратно домой!
Я рассмеялся ему в лицо.
- Отец лишил меня дома, когда объявил своим наследником какое-то безродное отродье!
Я думал, что такое оскорбление пробудит наконец гнев в его сердце. Но ничто не могло заставить Джонатана проникнуться ненавистью! С изумлением я увидел жалость в его глазах. Это напугало меня.
- Пожалуйста, прекрати, - мягко попросил Джонатан. – Ты же знаешь, что говоришь неправду. Пойдём домой, брат! Ну же!
По небу прокатился оглушительный раскат грома. Даже я вздрогнул, но Джонатан по-прежнему спокойно стоял и протягивал мне руку. Я по-настоящему испугался его сочувствия, как демон боится церковного креста. Я сделал два шага назад и беспомощно крикнул ему:
- Отойди! Оставь меня!..
- Я не брошу тебя, - покачал он головой. – Послушай, Кристо…
Он не договорил. Маленький кусочек черепицы треснул под его ногой, и Джонатан соскользнул вниз. Прежде, чем упасть, он как-то беспомощно взмахул руками, пытаясь удержать равновесие. Две секунды я видел его развевающийся плащ, а затем услышал страшный звук, слышный даже свозь грохот бури – стук тела об землю. Я стоял на крыше, не видя ничего, кроме его поломанной фигуры на земле, и не мог поверить в случившееся.
Внезапно я услышал пронзительный крик. Кричала одна из служанок, выглянувшая в окно и увидевшая Джонатана на земле. Этот крик привёл меня в чувство. Заметив меня на крыше, она бросила на меня полный ужаса взгляд и скрылась.
А со всей возможной поспешностью добрался до окна, забрался в дом и помчался во двор, где лежал Джонатан. Он был весь в крови, но его грудь слабо вздымалась. Я подхватил его на руки и бросился на дорогу. Каждая секунда была на счету, а нам нужно было как-то добраться до доктора. Дорогу размыло, и я мог идти с трудом, от тяжести бесчувственного тела у меня онемели руки. Внезапно сквозь завесу ливня я увидел небольшой экипаж, запряжённый двумя лошадьми. Я бросился чуть ли не под копыта, кучер едва успел натянуть поводья. Дверца открылась, и оттуда выглянул благочестивого вида седой мужина. Упав перед ним на колени, я взмолился о помощи. Он оказался добрым человеком, и согласился отвезти нас с братом к дому доктора.
Прислуга долго не хотела пускать меня к доктору – ведь было уже далеко за полночь, - но вид умирающего Джонатана тронул её, и он согласилась разбудить своего господина. Доктор пришёл незамедлительно. Быстро окинув взглядом Джонатана, он велел мне подождать в гостиной, а сам отнёс его к себе в кабинет.
До самого утра я просидел в доме доктора ни жив, ни мёртв. В душе моей не осталось уже ни злости, ни скорби, только ужасное чувство вины, терзающее мою грудь раскалённым ножом. Когда доктор пришёл ко мне, уже занимался рассвет, но утро было серям и пасмурным – дождь так и не кончился.
Вид у доктора был очень усталый.
- Я сделал всё, что мог, - сказал он печально. – Но не хочу тешить вас призрачными надеждами. Повреждения слишком серьёзные, и вряд ли пациент протянет ещё хотя бы сутки. Сейчас слишком опасно подвергать тело передвижениям, поэтому пока он останется у меня. Вы тоже можете пожить здесь какое-то время, пока ситуация не прояснится.
Я поблагодарил доктора, как мог и вышел на улицу. Как мне хотелось, что бы дождь смыл всё горе прошлой ночи!
Я немного отошёл от дома, упал в придорожную грязь и разрыдался. Я привык считать, что ненавижу Джонатана, но я никогда не желал ему смерти. Я знал, как он любит жизнь и окружающий мир. Он не заслужил такого! Ну почему так случилось?! Я должен был умереть, а не он!
Так я думал, лёжа в грязной луже, позабыв о всяком достоинстве, и плача, как маленький ребёнок. Я уже не знал, что должен делать и чувствовать.
Как вдруг услышал глубокий, ясный голос над собой:
- Господь устроил человеческую душу слишком сложно. Люди не могут понять даже сами себя, что уж говорить о других?..
В изумлении я поднял голову и посмотрел на стоящего перед собой человека. Он был очень высоким. На нём был белый плащ, на котором не было ни единого пятнышка грязи, несмотря на дождь. На голове – такая же белоснежная широкополая шляпа, и длинные волосы его тоже были такими белыми, что нельзя их было назвать даже седыми. Его лицо закрывал широкий шёлковый шарф, поэтому я мог видеть лишь тёмные глаза непонятного цвета. Я был так потрясён, что даже перестал плакать.
- Кто вы? – робко спросил я незнакомца. – Вы – ангел, явившийся за безгрешной душой моего брата?..
Тот рассмеялся, и от его смеха меня бросило в дрожь.
- Нет, - сказал он. – Но однажды я был ангелом-хранителем твоего брата, и спас ему жизнь.
- Кто же вы? – повторил я свой вопрос.
- Сдаётся мне, ты догадываешься, - усмехнулся белый незнакомец. – Ты много слышал обо мне, и однажды нам даже довелось увидеться. Тогда, в тот день, когда Джонатан стал твоим братом, ты видел меня. Помнишь?
Я вспомнил белую тень, мелькнувшую за окном, и меня затрясло.
- Вы – Торговец Мечтами? – с трепетом сказал я.
Он снова рассмеялся.
- Верно. Это я. Неожиданно, правда?
- Но зачем вы пришли? – спросил я беспомощно. – Зачем вы пришли ко мне – разбитому и сломленному человеку, которому уже нечего желать и нечего предложить взамен?
- Ах, вот как ты говоришь, - сказал Торговец Мечтами. – Ну что ж, тогда я тебе кое-что расскажу. Возможно, после этого ход твоих мыслей несколько изменится.
Ты неспроста увидел меня в тот день. Я ведь связан с твоим братом очень давно – и тогда я пришёл, что бы исполнить контракт, заключённый с его отцом.
- С отцом Джонатана? – недоумённо переспросил я.
- Да. Он происходит из богатого и знатного рода. Но мальчик родился смертельно больным. Никакие доктора не могли ему помочь, и стало ясно, что через несколько лет он умрёт. Джонатан случайно узнал об этом за год до встречи с тобой. Тогда ему было всего семь лет. Он схватил своего отца за руку и заплакал, говоря, что не хочет умирать. Отцовское сердце разрывалось на части от боли, но он ничего не мог сделать. Ночью он никак не мог уснуть, и вслух воскликнул, что готов продать душу дьяволу за спасение своего сына. Я услышал это, и явился к нему – я ведь всегда прихожу к отчаявшимся.
Но его душа была мне не нужна. Мне нужна была его мечта, взамен за которую я исполнил мечту его сына исцелиться и прожить целую жизнь. И он отдал мне свою мечту. Он всегда мечтал, что бы все близкие ему были живы и счастливы.
В тот день, когда я исполнял договор, все родственники и близкие отцу Джонатана люди погибли. По разным причинам – у кого-то был пожар в поместье, кто-то обанкротился и покончил собой. Поэтому у самого Джонатана не осталось никого. На экипаж их семьи в тот вечер напали грабители и убили родителей Джонатана. Самому мальчику удалось спастись. Я великодушно лишил его воспоминаний об ужасной участи его родственников, что бы он мог начать жизнь заново, без оглядки в прошлое.
Так он попал к вам.
И первый человек, с которого началась его новая жизнь – это ты, Кристофер Моррисон. Именно ты поддержал его волю к жизни, когда он ещё был без чувств. Именно тебя он увидел первым, когда открыл глаза. Именно ты стал его источником всех его радостей, когда он был прикован к постели. Ты подарил ему новый смысл жизни – рисование.
И он любил тебя, больше всех на свете. Наверное, даже больше, чем ты любил своего отца.
- Но почему?! – не сдержавшись, воскликнул я. – Почему меня, а не отца?! Ведь он сделал для Джонатана гораздо больше меня!
- Потому что любовь не выбирает. Она просто приходит, и всё. И ты, сам того не зная, сделал для Джонатана больше, чем кто-либо другой, даже отец. И он любил тебя всем сердцем, чисто и бескорыстно. Но он видел, как ты несчастен рядом с ним. Джонатан знал, что ты мечтаешь превзойти его. Он очень хотел, что бы ты был счастлив. И я пришёл к нему. Джонатан заключил со мной контракт, продав свою мечту в обмен на исполнение твоей.
- Что же это была за мечта? – с ужасом спросил я, уже понимая, каким будет ответ.
- Он мечтал, что бы ты любил его, так же, как и он тебя, - сказал Торговец Мечтами. – И его мечта, как ты сам понимаешь, не исполнилась. Но он отдал её зря – потому что ты сам не понимал, чего хочешь. Я дал тебе всеобщий почёт и признание, пусть и незаслуженные. Но оказывается, тебе и их было мало! На самом деле ты хотел поменяться с Джонатаном местами. Ты хотел быть настоящим талантом, пусть и не признанным, а Джонатана мечтал видеть в качестве завистника. Но я не мог отобрать ни талант Джонатана, ни чистоту его прекрасного сердца. Такие вещи не в моей власти. Поэтому он отдал самое дорогое зазря. Чернота твоей души разрушила все его светлые стремления.
Торговец Мечтами вздохнул, и его глаза наполнились непередаваемой грустью.
- А ты ведь знал, что сам во всём виноват, Кристофер. Знал – но что-то в тебе упорно сопротивлялось этому знанию. Тебе всего-то и нужно было, что избавиться от своей бессмысленной зависти. Но ты пожелал быть слепым. Так расплачивайся же.
- Прошу вас, смилуйтесь надо мной! – простонал я, окончательно сломленный этим ужасным рассказом. – Зачем вы здесь? Чего вы хотите?
- Хочу дать вам шанс спасти свою грешную душу, мистер Моррисон. В Джонатане до сих пор тлеет желание жить и быть счастливым.
- Я бы хотел попросить вас исполнить его мечту, - сказал я. – Так же, как я бы хотел попросить вас исполнить его прежнюю мечту о моей любви. Но чем же я могу заплатить?! Мне уже нечего желать, кроме смерти!
- Не лгите мне, да и самому себе тоже, - сказал Торговец Мечтами. – Я ясно вижу все ваши мечты. Вы хотите вернуться домой вместе с Джонатаном и начать всё заново. Вы хотите рисовать – пусть не так хорошо, как раньше, но честно и оригинально, как Джонатан. Вы хотите быть счастливым и жить в согласии вместе с единственным родным человеком. В обмен на всё это я могу исполнить желания Джонатана, и избавить вас от вечных угрызений совести, благо что она у вас ещё осталась. Но готовы ли вы на такую жертву?
- Я в любом случае обречён на страдания, - ответил я. – Так пусть же хоть Джонатан будет спасён! Пожалуйста, отнимите у меня всё, что вы перечислили, но сделайте моего брата счастливым!
- Хорошо, - задумчиво ответил Торговец Мечтами. – Я вновь спасу ему жизнь. Но, учитывая то положение, в котором вы окажитесь, ваша любовь будет ему в тягость. Поэтому, что бы избавить Джонатана от мучений, я избавлю его от любви к вам. Так вы потеряете единственного человека, которому вы дороги. Вы согласны, мистер Моррисон?
- Да, - с отчаянием сказал я, опустив голову. – Заберите у меня всё, только сделайте Джонатана счастливым!
В этот момент Торговец Мечтами посмотрел на меня с теплотой и даже сожалением.
- Вы хороший человек, Кристофер. Мне искренне жаль, что мне придётся так с вами поступить, отняв даже последнюю радость в жизни. Протяните руки.
Я хотел уже покорно исполнить его приказание, но в последний момент сказал:
- Могу я задать последний вопрос?
- Что ж, задавайте.
- Скажите, кто вы?
Его взгляд снова погрустнел.
- Я тот, кто думал, что сможет сделать людей счастливыми. Я знал, что бесполезно исполнять желания самих людей – почти все хотят денег или власти. Но я подумал, что если я стану исполнять желания тех, кто им дорог, то помогу стать им чище. Однако плата за такой бескорыстный поступок оказалась слишком жестокой. Мои стремления оказались ошибкой, и поэтому я прекращаю свою деятельность. Мне придётся отправиться к вышестоящим и держать ответ за свои самонадеянные поступки. Так что человечество больше никогда не увидит Торговца Мечтами.
Он печально усмехнулся.
- Благими намерениями вымощена дорога в ад. Истоки зла лежат в добродетели, как бы страшно это не звучало. Ваш брат прекрасный человек – но именно его доброе сердце, за которое многие были готовы отдать самое дорогое, погубило стольких людей. Лучше никогда ему не знать об этом. Простите меня, Кристофер, от имени всех несчастных, в чью жизнь я посмел вмешаться. А теперь, протяните руки – и да поможет вам ваш Бог!
Не было ни боли, ни крови – просто вместо привычных кистей рук у меня вдруг оказались обрубленные культи.
Вот и всё. Не нужно отнимать у художника ни кистей, ни красок, что бы он перестал быть художником.
Это оказалось лишь началом. Вскоре доктор с изумлением заявил, что Джонатану стало гораздо лучше, и ничто не угрожает его жизни. Моим рукам он ничуть не удивился – оказывается, он с самого начала запомнил меня именно с такими руками. Похоже, таинственный Торговец Мечтами мог управлять ещё и памятью людей. Я не желал злоупотреблять гостеприимством благородного доктора, и отправился домой.
Там меня уже ждала полиция. Оказывается, её вызвала служанка, которая видела меня на крыше.
Был суд, и меня обвинили в попытке намеренного убийства. За это меня приговорили к десяти годам каторжной работы. Я плохо понимаю, в чём она будет заключаться – ведь у меня теперь нет рук. Так же, как я понял, меня лишают наследства моего отца. Так что я буду молиться о том, что бы эти десять лет тянулись подольше – ведь когда меня отпустят, мне будет некуда идти.
Похоже, мне придётся закончить жизнь нищим на улицах Лондона, вымаливая милостыню у прохожих.
Последний раз я видел Джонатана в суде. Он взглянул на меня всего один раз, и я поразился незнакомой холодности, мелькнувшей в его глазах. Сумеет ли он сохранить ту чистоту сердца, которой обладал раньше? Или я убил в нём всё хорошее той роковой ночью?
По окончании суда ко мне подошёл один из присяжных и сказал, что м-р Моррисон, мой младший брат, интересуется, не нужно ли мне что-то передать из дома? Я хотел было попросить бумагу, кисти и краски, но затем вспомнил о своих бесполезных культях и лишь покачал головой. Присяжный кивнул и исчез.
С тех пор я ничего не слышал о Джонатане.
Надеюсь, он счастлив.
А я сижу в холодной тюремной камере, и то и дело хочу потереть друг о друга руки, что бы согреться, а потом вспоминаю, что их у меня теперь нет. Наверное, я не скоро смогу к этому привыкнуть.
Да, Торговец Мечтами сдержал своё обещание – он действительно отобрал у меня всё.
И теперь единственное, о чём мне остаётся молиться, так это о том, что бы моя вера в Джонатана никогда не угасла. Потому что, не смотря ни на что, у меня всё же осталась одна-единственная мечта.
Не пожалеть о выборе, который я сделал.