От автора: Попытка пересказать классическую сказку. Самое начало, продолжение - не последует.
Зима в тот год была хуже, чем все предыдущие: лютый холод промораживал до сердцевины даже камни, и они раскалывались на части от самых легких прикосновений. Что говорить о людях?
Холод, казалось, поселился во всех и вся: служанки смотрели кристальными взглядами, синими, чистыми и равнодушными, как полуденное январское небо; доспехи стражей звенели льдом; по ночам, подражая вьюге, дико выли собаки на псарне, пугая людей до нервной дрожи; даже руки Короля, прежде ласковые и теплые, теперь казались ей ледяными и жесткими; сама Королева, стирая по утрам иней с зеркал, ловила пристальный взгляд собственного отражения, такой же колючий и злой, как и снег за окнами.
Зима была всюду, и в огромном замке было не согреться: не спасали ни камины, в которых ревело пламя, плюясь исками на каменные полы, ни горячее вино со специями, которое грели в жарких медных котлах, ни пестрые шали, чьи краски выцветали и тускнели от холода, ни даже поцелуи Короля - они были сухи и равнодушны, и Королева часто плакала тайком, оставаясь в одиночестве, и слезы, скатываясь со щек, падали на пол крохотными сверкающими льдинками.
читать дальшеБлизился конец декабря, Королева была на сносях и должна была вот-вот родить.
Самой себе она казалась слишком грузной и медленной, и это тревожило Королеву, даже больше чем равнодушие супруга и зима, которая глядела со дна глаз любого в замке. Королеве казалось: она спит, она бредет сквозь темную воду, и вместо людей ее окружают призраки, темные тени, оборотни. Сны держали ее цепко, обнимали холодными руками и делали еще тяжелее, холод густел и тек вокруг, словно река, и вода поднималась все выше, выше с каждым днем, заливая замок, до самого неба - саму Королеву уже давно накрыло с головой и теперь она, задыхаясь, плыла сквозь темноту, отбрасывая деловитые руки слуг, внутри которых свилась драконом зима.
Иногда, когда становилось совсем невыносимо, Королева поднималась до утра, и тяжело ходила по комнате, кутаясь в плед и не зажигая свечей. Она дожидалась рассвета, который приходил все позже и позже, но все-таки - приходил.
Днем, в рассеянном бледном свете, глухие вод отступали, стекая в щели, и уносили за собой кошмары, и призраки казались живыми людьми.
Днем, под тусклым зимним солнцем, мир был безопасен.
Все, что ей было позволено теперь, в последние месяцы - вышивание.
Королева сидела у окна, глядя наружу: там были бесконечные поля, занесенные снегом, и мрачная черная тень леса, который закостенел в безмолвии до самой весны.
Она наблюдала эту картину день за днем, слушала мертвенную тишину, приходившую с молчаливых полей, и по стежку расшивала распятый на пяльцах шелк шелковыми же нитями. Осенью они казались яркими и живыми, но теперь потускнели, то ли от времени, то ли от холода.
Королева шила днями напролет: летели по бледному голубому шелку птицы с белыми крыльями; по заснеженному лесу неслись благородные олени, спасаясь от Дикой Охоты; смотрели золотыми глазами драконы, пронзенные черным копьями серебряных рыцарей. Она с отчаянием пронзала иглой ткани, стежок за стежком придавая объем своим тревожным снам, но сколько бы красных, зеленых и желтых нитей не шло на рукоделие, зима была повсюду. Вьюга налетала на белых облачных птиц, кружила их и уносила в темноту; пронзенный стрелами олень падал на землю и снег пропитывался алой кровью; по доспехам рыцаря поднимался иней.
Королева отбрасывала пяльцы и бессильно комкала прозрачными пальцами подол платья.
В ее комнатах, несмотря на холод, было душно - или ей так казалось.
Королева часто распахивала окна, вымораживая остатки тепла, но сама давно уже не мерзла. Она садилась ближе к свету, принимаясь за вышивание, пока ветер заносил в комнаты снег. Служанки, приходившие проведать госпожу, с испуганными криками кидались захлопывать окна, и разжигать потухший огонь, а Королева безучастно наблюдала за их суетой, пока у ее ног медленно таял снег.
В этот раз она тоже открыла окно, прямо в бледное утро, и ветер сходу кинул на черный деревянный подоконник пригоршню колючего снега.
Королева села ближе и принялась за рукоделие, крепко сжимая иглу в костенеющих пальцах.
Стежок за стежком, пока комнату заносило снегом, пока огонь в камине отчаянно метался, затухая.
Боль Королева почувствовала не сразу. Только когда закончилась нить и пришлось отвлечься от рукоделия, она заметила, что укололась.
С пальцев капала кровь: живая, яркая, - хотя раньше ей казалось, что по венам течет черня вода вперемешку со льдом.
Кровь падала на снег, и пылала красным солнцем, и контраст белого и алого казался Королеве самым восхитительным, что могло бы быть на свете: ее кровь грела смертный холод, в котором она жила, кажется, долгие годы.
Королева знала, что дитя в ее утробе будет ребенком зимы: снежным, белым, и волосы его будут чернее эбенового дерева, чернее зимнего неба. Но, глядя на горящие алые капли на снегу, Королева думала также, что внутри младенец будет красным от крови, и пожелала, чтобы эта кровь была видна на бледном безмятежном лице.
- С лицом белым как снег, волосами черными как эбеновое дерево и губами алыми, кровавыми. - Прошептала Королева и поднялась, чтобы закрыть окно.
Королева разродилась в начале января.
Схватки начались глубокой ночью, и придворный лекарь, поднятый с постели, так и не успел сменить ночную рубашку на что-либо более пристойное: Королеве было тяжело и он не мог отвлечься ни на минуту.
Дитя пришло в мир на рассвете.
Утро загоралось над шпилями Вороньих Башен, - кроваво-красное, тревожное утро: кто-то, казалось, полоснул когтями по тяжелому, грузному небу, вспоров ему брюхо, и сквозь редеющие облака разливало багровый свет поднимающееся солнце. Темнота отступала.
Когда Королеве дали на руки завернутую в пеленки девочку, женщина жадно вглядывалась в маленькое сморщенное личико, пока еще уродливое, словно смятые простыни, красное и по-звериному подвижное. От сердца отлегло: ее дитя не ребенок зимы.
Но девочка открыла глаза и посмотрела на мать долгим, пристальным взглядом, безмятежным, слово январский полдень.
Королева беззвучно разрыдалась.