[writermustwrite]

Мир после ядерной войны. Новая цивилизация. Генетическая программа, начатая тысячу лет назад, движется к завершению.

За десять дней до летнего солнцестояния, когда жара все нарастает, загоняя людей в прохладные подземелья, ночью в небесах начинается шторм прозрачных цветных сияний. Огни до неба, в которых танцует Темная Госпожа. Зеленые, синие, бирюзовые ее шелка. Почти для всех жителей Города Темная Госпожа — всего лишь взбалмошная богиня летних ночей, покровительница юности, которая с легкостью пустится в пляс с яссиром, вышедшем на дорогу. Вот только закружит она с такой же легкостью, и не пощадит, не пожалеет, не поцелует в лоб перед тем, как тело скроется под песками мужа ее, Господина Пустыни.
Девушки молятся Темной Госпоже до рождения ребенка.
Мужчины жаждут встречи с ней вечно.
И только самые умелые из яссиров откапывают в своей генетической памяти воспоминание о маленькой девочке Мари, которая всю жизнь прожила на станции Проекта Пустыни, и умерла ради Проекта Пустыня в искалеченном ядерной войной мире.
Умерла, чтобы исполнилась мечта.
Чтобы Проект стал явью.

За десять дней до летнего солнцестояния рашад Али приглашает к себе второго по силе яссира, чтобы погрузиться в транс и вспомнить, воскресить в себе тысячелетний давности разговор.
Пустыня живет традициями, уже тысячу лет Пустыня за десять дней до летнего солнцестояния вновь вспоминает, ради чего начиналась генетическая программа. Многие верят, что она вот-вот закончится, что его сын будет Мессией, что при их жизни сказки, которые кормилицы рассказывают девочкам и бесплодным мальчикам, станут былью.
Али до зубовного скрежета хочет, чтобы все оставалось по-прежнему: бури, аасимы на стенах, боги Великой Пустыни, приходящие во сны.
Но Али — рашад, а это значит, что он ведет генетическую программу к финалу, назначает отцов и матерей, следит за здоровьем детей. Не может отступить от заложенного в его гнилые гены стремления завершить Проект.
Сегодня ночью Али узнает, сколько поколений осталось до появления Мессии.

Яссира зовут Шерил, они знакомы уже давно, и сегодня Али чувствует приближение Шера, вкус его разума издалека. Кисловатый, настоянный, очень терпкий.
Али слышал от отца, что другие рашады видят мысли людей цветным комком. Но его, Али, дальтонизм и проблемы со зрением ведут к совсем другому типу восприятия.
Иногда Али хочется узнать, какова на вкус кожа Шера.
Яссир одет в свободные брюки, рубашку и высокие ботинки. На голове намотан тюрбан. Это поколение уже почти опустошило довоенные склады, ха. Но яссиры, соколы, единственные, кто может совершать долгие путешествия по Пустыне, всегда были чем-то лучшим, чем простолюдины.
Али усмехнулся.
Он тоже был чем-то лучшим.
Шер перебирал в руках четки. Четыре из одиннадцати бусин уже были раскрошены и потеряны. Шерил сумел пережить четыре бури. Четыре путешествия. Он видел два живых и три мертвых Города, считая родной Оранжевый.

Шер уходит из дома Али следующим утром. Легко поднимается с низкого топчана, натягивает четки на запястье — яссир чувствует, что еще в одной бусине появилась слабина. Такие ночи можно считать почти полноценной бурей.
Шерил быстро осматривает жилище рашада — захламленное, бесхозное настолько, что его можно назвать логовом. Порядок, пожалуй, только в книгах и бумагах. Только в тех областях, которые не нужны рашадам, хранящим знание о настоящем, и яссирам, лелеющим тысячелетнюю историю Пустыни.
Одна книга оказалась сдвинута со своего места и небрежно брошена рядом. Шер берет в руки толстый том с железными уголками на обложке, листает, поморщившись. Осторожно возвращает все на свои места — многолетняя привычка, в Пустыне не должно оставаться следов твоего присутствия, во всем мире не должно оставаться следов твоего присутствия — и уходит. Его ждут дела, самое важное из которых — воспитание самого сильного яссира Оранжевого города, мальчишки на четыре года младше Али.

Рашад вытягивается на топчане и вжимается в стену. Парень кусает запястье. Ему снятся кошмары. Ему всегда снятся кошмары. В зыбкой дреме видений он понял, что Шер ушел, что на оставшиеся несколько часов сна — никакой поддержки, никакого спокойного прикосновения к затылку, ничего, что помогло бы сбежать от Безымянного бога, следующего за каждым рашадом по пятам, до рождения и после смерти.
К полудню жизнь в городе затихает, сворачивается ленивыми змеями в двориках и за стенами домов. Али ждет этого времени с нетерпением. Люди исчезли, скрылись, и теперь можно выйти на солнце, прижаться затылком к белым стенам домов, коснуться ярких стеклянных плиток на них, обозначающих генетические последовательности.
Щуриться, разглядывая сквозь ресницы слепяще-яркое солце.
Радоваться.
Али даже задремал, и ему привиделся встрепанный старик-ученый, который держал на руках младенца с отсохшей левой ручкой и затянутыми бельмами глазами. И столько любви было в глазах старика, столько обожания и чистой веры в будущее, что хотелось верить: это ребенок будет жить в новом, лучшем мире.
Али вздрогнул от прикосновения к плечу: перед ним стояла женщина в простом платье-абайя и смотрела прямо в глаза.
И небо, казалось, светилось в ее взгляде.
Али зажмурился и помотал головой.