Глаз нарисованной птицы

[writermustwrite]

Аннотация: сказка-полусказка.

- Вот! – Анечка плюхнула на стол уже пятую, кажется, папку. Папки она таскала с дачи, древние, картонные на веревочных завязках. Это казалось невероятным кощунством – ее рисунки стоило перевозить в золотых шкатулках, отделанных бриллиантами. Когда я сказал это вслух, Анечка обозвала меня дураком, потому что золотые коробки чертовски тяжелые. В отличие от картонных папок. И чтобы возить по горам золотые ларцы, ей пришлось бы нанимать караван осликов и погонщика к ним, так как ее саму ни один осел не слушается. А погонщик будет пить, горланить песни и грязно к ней приставать.
В общем, ослом оказался я. Пришлось признать, что да, папки намного удобнее, и не любить их молча.
Зато их содержимое можно было любить и молча, и вслух.

Она приехала сегодня утром, а узнал я это днем, когда спросонья споткнулся о рюкзак в коридоре. Хитрюга, кинула вещи и ускакала. А вернулась, когда ушел уже я. Так что увиделись мы только к вечеру. Казалось бы, после пары месяцев одиночных приключений самое время самозабвенно разговаривать, превращая их в приключения-на-двоих. Но кому – разговоры, а у нас всегда все начиналось с просмотра рисунков. С моими городскими набросками мы уже разобрались, и теперь на кухонном столе разворачивались горы как они есть. На закате, на рассвете, ночью. В дождь и солнце. Вверх, вниз, лес, скалы. Реки воды и реки камней. Иногда неожиданные напоминания о людях: горсти домиков, рассыпанные по склону, пушистые комочки – стада овец. Пара портретов. Анечка сказала, что рисунков пять подарила вот в таких вот деревушках, и я уже привычно отмахнулся от легкой досады.
Небо. Тонкие горные тропинки. Большое озеро с нескольких ракурсов. Анечка заваривала чай, я смотрел на горы, горы смотрели на меня. Опять стадо овечек. Иногда в небе пролетали птицы.
Я перевернул страницу. Горы взглянули на меня, и Анька вдруг потянулась к папке, будто пытаясь отобрать.
- Ой, а это так…
Я краем сознания отметил, что она смутилась, а на удивление сознания уже не хватило.
Горы смотрели на меня. Синее-синее небо, но не синей перьев птицы, присевшей на мертвое дерево. Я застыл, будто полгода ходил по горам в надежде увидеть ее, и все, о чем мог мечтать теперь - как бы не спугнуть жданное-нежданное чудо. Она наклонила голову, будто чистила крыло, следя на самом деле черным внимательным глазом. И я терял голову, как каждый, когда на него смотрят горы.
Налетел порыв ветра, хлестнул песком по глазам, а я мог позволить себе лишь немного сощуриться. Если она сейчас расправит крылья, поймает ветер… Если я не умру после этого на месте…
- Знаешь, я ведь не рисую иллюстрации, - задумчивый голос Анечки переплелся со свистом ветра в ушах. – Но там была бабушка, что-то типа старейшины в деревне, я ночевала у нее в доме. В общем, вечером у нее собирались дети, штук шесть, это все дети деревни, и она рассказывала им сказки. – Анечка помешала чай ложечкой, металл звякнул о стекло, и птица приподняла голову. – Мне, как всегда, достался кусочек о несчастной любви. Девушку отдали за одного бога, она полюбила второго и бегала к нему на свидания. Тогда ревнивый муж отправил ее на землю и превратил в птицу. А любовник был чем-то типа небесного свода. Так что бедняжка оказалась ближе к нему, чем кто-либо из живущих на земле, но достичь все равно не могла.
По небу плыли облака. Птица могла долететь до них, но этого было мало. Толку от этих облаков было столько же, сколько от белых и пушистых стад овец.
Я, не глядя, по памяти, вытащил из стопки на столе рисунок и угадал – озеро, большое горное озеро, кусочек небосвода, пролившийся наземь.
- Умничка! – широко улыбнулась Анечка. – Да, именно вода и отражение. Девушка-птица договорилась с хозяйкой одной из долин, и та позволила небосводу частично спуститься вниз. Получилось озеро, оно сейчас так и называется в переводе с местного, Озеро Неба. А в качестве платы гостеприимная хозяйка взяла глаз птицы, представляешь?
Синяя птица издала протяжный крик, издали ответило эхо. Тихонько стукнула поставленная на стол чашка.
- В общем, ночью на меня что-то нашло, и получилась эта картинка. Это просто кошмар - рисовать ночью, при свечах! У них же там электричества нет вдали от городов. Я цвета больше по памяти с палитры брала, ужас, утром вообще боялась смотреть, что вышло.
Я присмотрелся – черное дерево, шершавые скалы, редкие пучки пожухлой от ветра травы. Безупречно лазурные перья. Кокетка ты, Анечка, все в порядке с цветами.
По озеру побежала рябь, разбивая отражение пиков.
- Бабушка, когда увидела этот рисунок, стала меня яростно обнимать, почти задушила. Они ведь считают, что эта синяя птица там до сих пор где-то шляется, и увидеть ее – хорошая примета. Даже не хорошая, а, как бы сказать, важная. Предвещает какое-то великое свершение. Не то чтобы жители тихих деревушек считали благом великие изменения, но, раз предвещает – надо уважать.
Предвещаешь? – посмотрел я. Предвещаю, - наклонила голову птица.
- Я еще как-то удачно попала в стиль их старых рисунков, так что бабушка была уверена, что пернатая явилась ко мне во сне. И предвестила. – Анька, ухмыляясь, откинулась на спинку стула. – А потом она выдала что-то вроде, что явиться-то явилась, но вроде как не мне, а кому-то, кто картинку потом увидит. И знаешь что, дорогой, судя по твоему виду, тебе как раз только что… предвестили.
Я промычал что-то утвердительное. Вода озера успокоилась, по скалам мелькнула чья-то тень. Синяя птица переступила лапами по черной ветке, и я опять ужаснулся пониманию, что она может улететь в любую секунду. Но не улетает. Почему-то.
- Анечка, солнышко, скажи мне, чем кончается та легенда? – Я рискнул поднять глаза, но далось мне это с ощутимым трудом.
Анька подозрительно сощурилась и, как в начале, потянулась к листам.
- Знаешь, дорогой, дай-ка сюда… - Я резко отстранился, сам того не ожидая. Птица чуть расправила крылья, чтобы удержаться на качнувшейся ветке, недовольно крикнула.
Анька очень серьезно на меня смотрела и молчала. Затем уронила веское:
- Я ревную.
Ох, не дай боги кому-то оказаться в такой ситуации, когда на тебя одновременно смотрят горы и ревнующая жена.
Я смог лишь сказать им «извини», одно на двоих. Анька демонстративно вышла.
Тут же вернулась, таща на кухню рюкзак. Стала в нем рыться и говорить:
- Дальше грустно. Когда бог-небо уже разлился озером по долине, пришел ревнивый муж, отобрал плату, то бишь глаз, и бросил в воду. Хозяйка не поняла, что за ерунда, и, раз сделка не выполнена, запретила птице спускаться к воде. А сейчас в этом озере добывают редчайший черный жемчуг. Меня немного поучили за ним нырять, холодно невероятно. Сама ничего не достала, конечно. Но зато мне подарили несколько штук, вот.
Она протянула мне мешочек. Внутри томно поблескивали жемчужины. Черные, как птичьи глаза.
Опять засвистело в ушах, взметнулась пыль. Анька мрачно на меня смотрела. Кухня, наша семейная кухня, лампа над столом, городская ночь за шторами. Еще немного – и эти шторы качнутся от ветра, свистящего в горах за тысячи километров отсюда.
- Ну, я пошел?
- Иди, иди. Бабушке в деревне привет передай, что ли, она порадуется.