Предисловие
Прибывала в состоянии кататонии творчества в течении 4-х лет. Прошу на суд.
Система
Система – серый механизм, заключенный в прямоугольную постройку, обтянутую трубами и напичканную небольшими окнами, и кишащими внутри людьми. Они подобно муравьям, копошатся в Системе, запирая других муравьев.
И рядом с ней стояла Марь, мало чем отличаясь от прочих. На ней были белые одежды, и на мир ее глаза смотрели безучастным взглядом. Но она стояла рядом, у входа, пока все прочие муравьи корчились в муках, сидя в своих клетках. Со временем ее ждало то же самое.
Их всех ожидало одно и то же: периодические потери сознания, возврат в реальность и снова падение в пропасть.
Что-то незаметно упало на ее волосы. Небольшой желтый лист. Ей это нравилось. И даже пытки лекарствами не доставляли ей неприятностей – надо уметь играть по правилам, чтобы получать удовольствие. Санитар коснулся ее руки – пришло время возвращаться внутрь. Марь аккуратно вытащила лист из волос и стала подниматься по ступеням.
Теперь у нее было много времени, чтобы все обдумать. По сути, именно желание разобраться в себе приводило в Систему новых муравьев. А Марь сидела на подоконнике и смотрела вдаль. Пусть все они верят в то, что делают. Пусть собирают свой разум по крупицам – Система любит свои винтики сильнее, нежели они сами любят ее. Конечно, некоторые сомнения одолевали Марь по началу: белые свободные одежды могут позволить быстрее зажить лишь телесным ранам, а вот разум… Разуму требуется постоянная подпитка. Но, благо, выход был найден сам собой: пару процедур с электричеством и уже сложно сказать, что предшествовало ее решению тут оказаться.
И вовсе ни к чему говорить каждому о том, что сложно забыть.
Так проходил день за днем. Иногда ее выпускали на прогулки, за отличное поведение. И Марь знала, что никто из прочих муравьев не считает это достижением. Что для них 20 минут на улице? Еще одно воспоминание, погруженное в суету разума. Или пресловутый глоток свободы… Впрочем, свобода – это способность остановиться. И для Мари эти 20 минут были лишь подтверждением личной победы и не более того.
Но этот желтый лист… Независимо от всех ее желаний, от полусонного состояния, от отказа вспоминать, Марь знала: это знак. И пускай ее лицо на мгновение отразило эмоции, пускай она утерла невидимые слезы. Все это следует забыть и не думать. Потому что чем сильнее чего-то желаешь, тем дольше ждешь. Но внутри заныло и захотелось не думать, нет, а пережить это.
Когда в комнату принесли обед, Марь сидела на подоконнике. Впервые за долгое время, ей казалось, что она живет… как будто этот день – последний. И чем-то он был счастливым.
Желтый лист отправился в книгу, рядом с цветочным горшком (с недавнего времени, цветок, растущий в нем, практически засох, сбрасывая листья день ото дня). Никакого смысла в чтении Марь уже не видела – только созерцание происходящего за окном имело смысл. Потому что оно не проникнет внутрь без разрешения, зато ты можешь смотреть на него сколь душе угодно. И где-то в глубине ее сознания все еще трепетали воспоминания… Нет, не стоит. Все это плод больного воображения, поэтому она в Системе, в закрытой комнате и белых одеждах. Поэтому там, за окном происходит что-то интересное, а на прикроватной тумбочке стоит тарелка с похлебкой. И пускай никто и никогда не потревожит ее покой. И все же…
Но вот она заметила, что ветер робко коснулся веток, стоящего напротив дерева. Он как будто взял за руку и повел за собой… «Мне что-то ждет» - подумала Марь. Санитар забрал остывшую похлебку.
Тем временем над другом конце города прогремел первый вымпел.
«Вот так, не успев оглянуться и понять, что происходит, ты уже оказываешься в людском потоке. Тебя тащит за руки невидимые проводники, а на шее твоей ошейник» - или что-то подобное нашептывал сосед Мари в толпе. Их вели в запасной корпус Системы, поскольку старый с позапрошлого вечера перестал существовать: в начале верхние этажи подверглись бомбардировке, а затем нижние охватил огонь. Но Система продолжала жить, ибо ни один муравей не пострадал, а значит, бессмысленность террористического акта была на лицо.
Марь безучастно смотрела на белые пятна и лысые затылки, кои ровным относительно ровным строем двигались на северо-запад. Недавно охватившие ее ощущения развеялись с сигналом тревоги, и теперь она не задумывалась, а шла вперед. Нечто изменилось: грязь под ногами, машины с небрежными водителями, прочие прохожие в будничных одеждах и с масками на лице – все это будоражило сознание муравьев. Мари казалось, что оно единственное объединяющее звено в этой цепочке потерянных белых пятен. Но только теперь ее одежда стала серой из-за кишащей жизни вокруг, а в руке все еще была книга с листом.
Определенно, в Системе должны быть несущие конструкции, в противном случае прочие элементы со временем утеряют связи. Что мешало ей стать одной из них? Пожалуй, отсутствие цели. И какая жалость, что их путь лежал через вокзальную площадь – ныне заброшенную, грязную площадку с кучей недовольных жертв теракта.
Марь посмотрела в сторону разрушенных стоянок. И бунт начался.
Теракты не были основной работой Дримера. По правде сказать, он опасался браться за дело, если одним из условий был теракт. Но сейчас речь шла не о работе, а о старом долге. Дример не любил Город, хотя был в нем трижды: в первый раз из любопытства юного странника, второй – для проверки себя на прочность, а вот про третий свой визит он рассказывать не любил – не было в нем никакого ценного содержания для Просветленных учеников. Да и в самом деле, разве у правильного скитальца нет тайн?
И стоило ему лишь приблизиться к окраине Города, как необходимость теракта появилась сама собой: он настолько сильно ненавидел их обоих, что они были созданы друг для друга. А еще он не любил сантименты, долгие прощания и пустые разговоры. Но, всякий раз наставляя Просветленных, старался прослыть радушным хозяином и миролюбивым воином. И тот факт, что его считали очень ранимым и добрым, вызывал в нем отвращение.
Но Город будто бы не заметил его приезда: он продолжал праздно разлагаться в своей суматохе. И Дример в очередной раз отмахнулся от мысли об этом суеверии: «Это место знает, что ты и кто ты. И оно само решит, что с тобой делать», что и спровоцировало первый вымпел.
Как-то непривычно тихо было на улицах после теракта. Дример шел сквозь толпу, ожидая услышать хотя бы одно восклицание. Но жители напрочь игнорировали два дня чужака, одетого по-дорожному, бредущего наперекор толпе. «Как будто им вообще все равно, как будто ничего не было! Я не смогу долго находится тут, среди них» - чужаку было не по себе, от нехватки согревающего зелья по телу бежала дрожь, а причина, из-за которой он тут оказался, даже не пожелала стать явной.
Внезапно он замер. Потому что стоял в центре вокзальной площади. Как и тогда, в свой последний визит. Как и потом, в ряде кошмарных снов, тиранивших его рассудок последние ночи. Как и в воспоминаниях, о которых он больше никому не расскажет. «Она почти не изменилась. Все такая же пустующая в своем величии. Единственное место в Городе, с которым мне было жаль расставаться» - машинально прошептал он, закрыв глаза. И пускай внутри все съежилось и вновь выплескивается на поверхность, пускай все вокруг погружается в омут его мыслей – единственную способность, из-за которой к нему обращались Просветленные, ибо только он умел воссоздавать такие картины. Пускай-пускай стираются грани и забытые детали вспыхивают ярким сиянием…
После того, как все закончилось, он не сразу заметил, что расположен в белом кольце измученных муравьев и разбитых несущих конструкций.
- Что здесь случилось? – громко спросил он, закрыв глаза на еще одно суеверие.
Но ни одна живая душа (если у собравшихся вообще были души) не ответила ему. И лишь безмолвный взгляд муравья, ранее шедшего с Марью, устремился в сторону разрушенной Системы.
Там, на самом-самом верху полуразвалившегося здания стояла Марь. Весь ее нынешний облик воплощал в себе скорее Хранителя Системы, нежели ее пациента: строгий силуэт, поглощенный черным цветом резко выделялся на фоне молочно-серого неба. Марь специально надвинула фуражку на глаза: теперь никто не смог бы спутать ее взгляд.
Но время пока не пришло… «Впрочем, что значит время для того, кто живет сейчас, не разграничивая ни дня, ни ночи? Для того, кто смотрит в окно, зная, что за спиной ничего не происходит? Наивная, сломанная игрушка, деталь в декорации, которую легко забыть» - ее слова звучали как бы между прочим – «Но стоит лишь почуять, убедится, что ветер сменил направление и время становится частью механизма, важной деталью, способной довести тебя до кульминации»
«А затем следует помнить, что большинство людей воспринимают эту деталь как товар» - и она знала наверняка, что ее теперь слышат.
Ее вполне бы устроило молчание, то, что способно предрасположить к дальнейшей беседе, или голос, пусть даже с гневом. Но между ними была гнетущая тишина. Марь почувствовала, как что-то жжет ей пальцы, которые сжимали книгу. Она подумала о том, как долго сможет выдержать это и какими ожогами отделается. Возможно, дома осталось средство от них. Но ведь ее так давно там не было.
Тишина сгущалась над ее головой грозовыми тучами, но Марь смотрела вдаль, сжимая книгу. И вот кто-то дотронулся до руки, потом плеча, обнял и дежурно поприветствовал. «Интересно, при любых других обстоятельствах в этих жестах находилась бы искренняя радость? Или трогательная нежность?»
- Какая разница?
- Мне любопытно.
- Мы уже это обсуждали.
- Нет.
Она услышала глубокий вздох. Пускай позлится – это полезно для кровообращения.
- Я не знаю, как тебе это объяснить. Ты не хочешь меня понять вот и все.
- Конечно.
И между ними снова воцарилась мертвая тишина. «Как странно.. я могла бы столько всего рассказать ему, объяснить, подарить. Не моргнув и глазом, отдать все свои мысли. Но не буду. И дело явно не в том, что ему не интересно».
- Был на площади?
- Да. Немногое изменилось с тех пор. Я думал, вы что-нибудь с ней сделаете.
- Это никому не нужно. К тому же я была занята.
- То, чем ты была занята никогда, не приносило людям пользы. А ведь какой потенциал в тебе заложен! Но нет, чем ты занялась, когда я ушел?
- Не помню, что было до моего прихода сюда.
- Именно. Ты ничем не занималась, а вместо этого смотрела в окно. А где же тяга к жизни, к свободе? Вот поэтому нас и не стало…
- Не думаю. Мы – это намного длиннее того периода, что ты находился рядом.
- Мы не будем этого обсуждать сейчас!
- Зря.
Дример сел, свесив ноги за край. Бесполезность дискуссии была на лицо: либо она специально не хочет понимать, либо – на самом деле. Никогда не было видно разницы. Всегда одни домыслы, загадки, версии. Вот от чего он устал – от тех знаний, которыми обладала она, но никогда не делилась с ним. Хотя.. может и это был обман и ничего в ее голове не было.
- А помнишь, я хотела показать тебе дом? Погулять по саду с тобой, покормить птиц?
Ты еще тогда забавно заметил, что никогда-никогда не поднимешься в мою личную комнату в качестве еще одного воспоминания. Ты всегда хотел чувствовать себя в безопасности…
- Это было давно. Тебе не следует это помнить. Мы все решили.
- Во-первых, это решил ты, а во-вторых, я согласия не давала – Марь аккуратно стала за его спиной, - Ты еще укорял меня, что я занимаюсь ерундой, копя хлам в своей памяти. Не так ли? Тсс!
Он нехотя посмотрел на нее. Теперь, когда лицо Мари было прям над ним, оно не казалось расстроенным. Наоборот, от него исходило тепло, а в глазах играли огоньки. Она становилась особенно красивой, когда смотрела именно так, с прищуром. Но он не жалел, что оставил ее тут одну – слишком хороша и притворна была подобная красота, что-то таилось внутри…
- Нууу, не бойся – тихо сказала Марь, наклоняясь к нему.
Сейчас, еще мгновение и он отвернется, закроется руками, и она не сможет сделать того, что задумала. Именно к этому его готовили столько времени. И хоть он все равно сел к ней спиной, а не попросил сразу то, зачем пришел, Дример был уверен: Марь не сделает ему ничего плохого. Вера его защитит.
Но между тем, Марь внезапно зависла на полпути и стала громко смеяться.
- Неужели ты решил, что я тебя поцелую? Какой же ты все-таки наивный мечтатель!
И ее смех пробил сгустившуюся тишину. Дример вскочил и встал перед ней в полный рост, но она не разогнулась, а наоборот, стала оседать на колени. Что-то хрупкое определенно было ей близко, что-то такое, чем она никогда не умела пользоваться. Неизвестно, чего бы удалось ей достичь, имей она определенную слабость, свойственную прекрасному полу… Но нет, подобное она редко себе позволяла.
- Помоги мне, пожалуйста. – в ее голосе звучала слабость.
Теперь он точно знал, что Марь ему ничего не сделает, поэтому он аккуратно помог ей выпрямиться, разрешив обнять. Иначе бы она упала… И снова поранилась бы из-за него, как тогда, давным-давно… Или это было вчера? Площадь, полная народу, начинающийся дождь, их последний разговор. Дример не хотел прогонять накатившиеся воспоминания: в подобном месте можно себе позволить в последний раз пережить их и убедиться, что поступил правильно. Вот она как тогда стоит и смотрит на него огромными, уставшими глазами. Ему когда-то казалось, что живые огоньки в ее глазах никогда не погаснут, но нет, тогда они были уже мертвы, а вместо них находилась печаль. «Мы все решили. Сходи на реабилитацию» - были его последние слова. Он знал, что вера лечит, только не был уверен до конца в ее решении…
…Между тем, настоящая Марь начала дурачится: припала лицом к его груди, и едва слышно прошептала: «Я запомню тебя таким». И прежде чем он пришел в себя, почувствовал крепкие, тесные объятья, сковавшие его полностью. Она обманула его! Дример сделал попытку оттолкнуть ее, высвободится, но кольцо объятий сжимало его все сильней. Он попытался еще раз увидеть ее лицо, чтобы выразить всю скопившуюся ярость, но ее нигде не было. Только сжимающееся кольцо, духота, безысходность. Огонь уже охватил его позвоночник, и боль хлестала по нервам, внезапно кольцо стало огромным, во весь его рост куполом и сдало сдавливать его и сверху. Последнее, что бы он хотел увидеть - ее лицо, но нет, оно исчезло… все вокруг изменилось и мир показался более красочным, что ли…
Когда превращение закончилось, Марь приподнялась, опираясь на правую руку. Вся она с головы до ног была покрыта пеплом, а рядом стоял уже знакомый горшок с растением, на котором появились новые зеленые листы. Она медленно встала, осмотревшись, нашла взглядом фуражку, стряхнула здоровой рукой пепел с одежды.
- Вот теперь нам пора домой. – И звон от каждого ее шага огласил Систему.
***
Могло показаться, что в Дебрях ее уже давно никто не ждал, однако, стоило Хозяйке появиться, как дом медленно стал оживать. «Пожалуй, я поставлю тебя здесь» - и горшок оказался на полу в прихожей. «Ты только не скучай – я еще покажу тебе дом, а потом обязательно высажу в сад. Около любимой яблони» - и, поцеловав один из зеленых листов, Госпожа отправилась наверх, в свою комнату.
Прибывала в состоянии кататонии творчества в течении 4-х лет. Прошу на суд.
Система
Система – серый механизм, заключенный в прямоугольную постройку, обтянутую трубами и напичканную небольшими окнами, и кишащими внутри людьми. Они подобно муравьям, копошатся в Системе, запирая других муравьев.
И рядом с ней стояла Марь, мало чем отличаясь от прочих. На ней были белые одежды, и на мир ее глаза смотрели безучастным взглядом. Но она стояла рядом, у входа, пока все прочие муравьи корчились в муках, сидя в своих клетках. Со временем ее ждало то же самое.
Их всех ожидало одно и то же: периодические потери сознания, возврат в реальность и снова падение в пропасть.
Что-то незаметно упало на ее волосы. Небольшой желтый лист. Ей это нравилось. И даже пытки лекарствами не доставляли ей неприятностей – надо уметь играть по правилам, чтобы получать удовольствие. Санитар коснулся ее руки – пришло время возвращаться внутрь. Марь аккуратно вытащила лист из волос и стала подниматься по ступеням.
Теперь у нее было много времени, чтобы все обдумать. По сути, именно желание разобраться в себе приводило в Систему новых муравьев. А Марь сидела на подоконнике и смотрела вдаль. Пусть все они верят в то, что делают. Пусть собирают свой разум по крупицам – Система любит свои винтики сильнее, нежели они сами любят ее. Конечно, некоторые сомнения одолевали Марь по началу: белые свободные одежды могут позволить быстрее зажить лишь телесным ранам, а вот разум… Разуму требуется постоянная подпитка. Но, благо, выход был найден сам собой: пару процедур с электричеством и уже сложно сказать, что предшествовало ее решению тут оказаться.
И вовсе ни к чему говорить каждому о том, что сложно забыть.
Так проходил день за днем. Иногда ее выпускали на прогулки, за отличное поведение. И Марь знала, что никто из прочих муравьев не считает это достижением. Что для них 20 минут на улице? Еще одно воспоминание, погруженное в суету разума. Или пресловутый глоток свободы… Впрочем, свобода – это способность остановиться. И для Мари эти 20 минут были лишь подтверждением личной победы и не более того.
Но этот желтый лист… Независимо от всех ее желаний, от полусонного состояния, от отказа вспоминать, Марь знала: это знак. И пускай ее лицо на мгновение отразило эмоции, пускай она утерла невидимые слезы. Все это следует забыть и не думать. Потому что чем сильнее чего-то желаешь, тем дольше ждешь. Но внутри заныло и захотелось не думать, нет, а пережить это.
Когда в комнату принесли обед, Марь сидела на подоконнике. Впервые за долгое время, ей казалось, что она живет… как будто этот день – последний. И чем-то он был счастливым.
Желтый лист отправился в книгу, рядом с цветочным горшком (с недавнего времени, цветок, растущий в нем, практически засох, сбрасывая листья день ото дня). Никакого смысла в чтении Марь уже не видела – только созерцание происходящего за окном имело смысл. Потому что оно не проникнет внутрь без разрешения, зато ты можешь смотреть на него сколь душе угодно. И где-то в глубине ее сознания все еще трепетали воспоминания… Нет, не стоит. Все это плод больного воображения, поэтому она в Системе, в закрытой комнате и белых одеждах. Поэтому там, за окном происходит что-то интересное, а на прикроватной тумбочке стоит тарелка с похлебкой. И пускай никто и никогда не потревожит ее покой. И все же…
Но вот она заметила, что ветер робко коснулся веток, стоящего напротив дерева. Он как будто взял за руку и повел за собой… «Мне что-то ждет» - подумала Марь. Санитар забрал остывшую похлебку.
Тем временем над другом конце города прогремел первый вымпел.
«Вот так, не успев оглянуться и понять, что происходит, ты уже оказываешься в людском потоке. Тебя тащит за руки невидимые проводники, а на шее твоей ошейник» - или что-то подобное нашептывал сосед Мари в толпе. Их вели в запасной корпус Системы, поскольку старый с позапрошлого вечера перестал существовать: в начале верхние этажи подверглись бомбардировке, а затем нижние охватил огонь. Но Система продолжала жить, ибо ни один муравей не пострадал, а значит, бессмысленность террористического акта была на лицо.
Марь безучастно смотрела на белые пятна и лысые затылки, кои ровным относительно ровным строем двигались на северо-запад. Недавно охватившие ее ощущения развеялись с сигналом тревоги, и теперь она не задумывалась, а шла вперед. Нечто изменилось: грязь под ногами, машины с небрежными водителями, прочие прохожие в будничных одеждах и с масками на лице – все это будоражило сознание муравьев. Мари казалось, что оно единственное объединяющее звено в этой цепочке потерянных белых пятен. Но только теперь ее одежда стала серой из-за кишащей жизни вокруг, а в руке все еще была книга с листом.
Определенно, в Системе должны быть несущие конструкции, в противном случае прочие элементы со временем утеряют связи. Что мешало ей стать одной из них? Пожалуй, отсутствие цели. И какая жалость, что их путь лежал через вокзальную площадь – ныне заброшенную, грязную площадку с кучей недовольных жертв теракта.
Марь посмотрела в сторону разрушенных стоянок. И бунт начался.
Теракты не были основной работой Дримера. По правде сказать, он опасался браться за дело, если одним из условий был теракт. Но сейчас речь шла не о работе, а о старом долге. Дример не любил Город, хотя был в нем трижды: в первый раз из любопытства юного странника, второй – для проверки себя на прочность, а вот про третий свой визит он рассказывать не любил – не было в нем никакого ценного содержания для Просветленных учеников. Да и в самом деле, разве у правильного скитальца нет тайн?
И стоило ему лишь приблизиться к окраине Города, как необходимость теракта появилась сама собой: он настолько сильно ненавидел их обоих, что они были созданы друг для друга. А еще он не любил сантименты, долгие прощания и пустые разговоры. Но, всякий раз наставляя Просветленных, старался прослыть радушным хозяином и миролюбивым воином. И тот факт, что его считали очень ранимым и добрым, вызывал в нем отвращение.
Но Город будто бы не заметил его приезда: он продолжал праздно разлагаться в своей суматохе. И Дример в очередной раз отмахнулся от мысли об этом суеверии: «Это место знает, что ты и кто ты. И оно само решит, что с тобой делать», что и спровоцировало первый вымпел.
Как-то непривычно тихо было на улицах после теракта. Дример шел сквозь толпу, ожидая услышать хотя бы одно восклицание. Но жители напрочь игнорировали два дня чужака, одетого по-дорожному, бредущего наперекор толпе. «Как будто им вообще все равно, как будто ничего не было! Я не смогу долго находится тут, среди них» - чужаку было не по себе, от нехватки согревающего зелья по телу бежала дрожь, а причина, из-за которой он тут оказался, даже не пожелала стать явной.
Внезапно он замер. Потому что стоял в центре вокзальной площади. Как и тогда, в свой последний визит. Как и потом, в ряде кошмарных снов, тиранивших его рассудок последние ночи. Как и в воспоминаниях, о которых он больше никому не расскажет. «Она почти не изменилась. Все такая же пустующая в своем величии. Единственное место в Городе, с которым мне было жаль расставаться» - машинально прошептал он, закрыв глаза. И пускай внутри все съежилось и вновь выплескивается на поверхность, пускай все вокруг погружается в омут его мыслей – единственную способность, из-за которой к нему обращались Просветленные, ибо только он умел воссоздавать такие картины. Пускай-пускай стираются грани и забытые детали вспыхивают ярким сиянием…
После того, как все закончилось, он не сразу заметил, что расположен в белом кольце измученных муравьев и разбитых несущих конструкций.
- Что здесь случилось? – громко спросил он, закрыв глаза на еще одно суеверие.
Но ни одна живая душа (если у собравшихся вообще были души) не ответила ему. И лишь безмолвный взгляд муравья, ранее шедшего с Марью, устремился в сторону разрушенной Системы.
Там, на самом-самом верху полуразвалившегося здания стояла Марь. Весь ее нынешний облик воплощал в себе скорее Хранителя Системы, нежели ее пациента: строгий силуэт, поглощенный черным цветом резко выделялся на фоне молочно-серого неба. Марь специально надвинула фуражку на глаза: теперь никто не смог бы спутать ее взгляд.
Но время пока не пришло… «Впрочем, что значит время для того, кто живет сейчас, не разграничивая ни дня, ни ночи? Для того, кто смотрит в окно, зная, что за спиной ничего не происходит? Наивная, сломанная игрушка, деталь в декорации, которую легко забыть» - ее слова звучали как бы между прочим – «Но стоит лишь почуять, убедится, что ветер сменил направление и время становится частью механизма, важной деталью, способной довести тебя до кульминации»
«А затем следует помнить, что большинство людей воспринимают эту деталь как товар» - и она знала наверняка, что ее теперь слышат.
Ее вполне бы устроило молчание, то, что способно предрасположить к дальнейшей беседе, или голос, пусть даже с гневом. Но между ними была гнетущая тишина. Марь почувствовала, как что-то жжет ей пальцы, которые сжимали книгу. Она подумала о том, как долго сможет выдержать это и какими ожогами отделается. Возможно, дома осталось средство от них. Но ведь ее так давно там не было.
Тишина сгущалась над ее головой грозовыми тучами, но Марь смотрела вдаль, сжимая книгу. И вот кто-то дотронулся до руки, потом плеча, обнял и дежурно поприветствовал. «Интересно, при любых других обстоятельствах в этих жестах находилась бы искренняя радость? Или трогательная нежность?»
- Какая разница?
- Мне любопытно.
- Мы уже это обсуждали.
- Нет.
Она услышала глубокий вздох. Пускай позлится – это полезно для кровообращения.
- Я не знаю, как тебе это объяснить. Ты не хочешь меня понять вот и все.
- Конечно.
И между ними снова воцарилась мертвая тишина. «Как странно.. я могла бы столько всего рассказать ему, объяснить, подарить. Не моргнув и глазом, отдать все свои мысли. Но не буду. И дело явно не в том, что ему не интересно».
- Был на площади?
- Да. Немногое изменилось с тех пор. Я думал, вы что-нибудь с ней сделаете.
- Это никому не нужно. К тому же я была занята.
- То, чем ты была занята никогда, не приносило людям пользы. А ведь какой потенциал в тебе заложен! Но нет, чем ты занялась, когда я ушел?
- Не помню, что было до моего прихода сюда.
- Именно. Ты ничем не занималась, а вместо этого смотрела в окно. А где же тяга к жизни, к свободе? Вот поэтому нас и не стало…
- Не думаю. Мы – это намного длиннее того периода, что ты находился рядом.
- Мы не будем этого обсуждать сейчас!
- Зря.
Дример сел, свесив ноги за край. Бесполезность дискуссии была на лицо: либо она специально не хочет понимать, либо – на самом деле. Никогда не было видно разницы. Всегда одни домыслы, загадки, версии. Вот от чего он устал – от тех знаний, которыми обладала она, но никогда не делилась с ним. Хотя.. может и это был обман и ничего в ее голове не было.
- А помнишь, я хотела показать тебе дом? Погулять по саду с тобой, покормить птиц?
Ты еще тогда забавно заметил, что никогда-никогда не поднимешься в мою личную комнату в качестве еще одного воспоминания. Ты всегда хотел чувствовать себя в безопасности…
- Это было давно. Тебе не следует это помнить. Мы все решили.
- Во-первых, это решил ты, а во-вторых, я согласия не давала – Марь аккуратно стала за его спиной, - Ты еще укорял меня, что я занимаюсь ерундой, копя хлам в своей памяти. Не так ли? Тсс!
Он нехотя посмотрел на нее. Теперь, когда лицо Мари было прям над ним, оно не казалось расстроенным. Наоборот, от него исходило тепло, а в глазах играли огоньки. Она становилась особенно красивой, когда смотрела именно так, с прищуром. Но он не жалел, что оставил ее тут одну – слишком хороша и притворна была подобная красота, что-то таилось внутри…
- Нууу, не бойся – тихо сказала Марь, наклоняясь к нему.
Сейчас, еще мгновение и он отвернется, закроется руками, и она не сможет сделать того, что задумала. Именно к этому его готовили столько времени. И хоть он все равно сел к ней спиной, а не попросил сразу то, зачем пришел, Дример был уверен: Марь не сделает ему ничего плохого. Вера его защитит.
Но между тем, Марь внезапно зависла на полпути и стала громко смеяться.
- Неужели ты решил, что я тебя поцелую? Какой же ты все-таки наивный мечтатель!
И ее смех пробил сгустившуюся тишину. Дример вскочил и встал перед ней в полный рост, но она не разогнулась, а наоборот, стала оседать на колени. Что-то хрупкое определенно было ей близко, что-то такое, чем она никогда не умела пользоваться. Неизвестно, чего бы удалось ей достичь, имей она определенную слабость, свойственную прекрасному полу… Но нет, подобное она редко себе позволяла.
- Помоги мне, пожалуйста. – в ее голосе звучала слабость.
Теперь он точно знал, что Марь ему ничего не сделает, поэтому он аккуратно помог ей выпрямиться, разрешив обнять. Иначе бы она упала… И снова поранилась бы из-за него, как тогда, давным-давно… Или это было вчера? Площадь, полная народу, начинающийся дождь, их последний разговор. Дример не хотел прогонять накатившиеся воспоминания: в подобном месте можно себе позволить в последний раз пережить их и убедиться, что поступил правильно. Вот она как тогда стоит и смотрит на него огромными, уставшими глазами. Ему когда-то казалось, что живые огоньки в ее глазах никогда не погаснут, но нет, тогда они были уже мертвы, а вместо них находилась печаль. «Мы все решили. Сходи на реабилитацию» - были его последние слова. Он знал, что вера лечит, только не был уверен до конца в ее решении…
…Между тем, настоящая Марь начала дурачится: припала лицом к его груди, и едва слышно прошептала: «Я запомню тебя таким». И прежде чем он пришел в себя, почувствовал крепкие, тесные объятья, сковавшие его полностью. Она обманула его! Дример сделал попытку оттолкнуть ее, высвободится, но кольцо объятий сжимало его все сильней. Он попытался еще раз увидеть ее лицо, чтобы выразить всю скопившуюся ярость, но ее нигде не было. Только сжимающееся кольцо, духота, безысходность. Огонь уже охватил его позвоночник, и боль хлестала по нервам, внезапно кольцо стало огромным, во весь его рост куполом и сдало сдавливать его и сверху. Последнее, что бы он хотел увидеть - ее лицо, но нет, оно исчезло… все вокруг изменилось и мир показался более красочным, что ли…
Когда превращение закончилось, Марь приподнялась, опираясь на правую руку. Вся она с головы до ног была покрыта пеплом, а рядом стоял уже знакомый горшок с растением, на котором появились новые зеленые листы. Она медленно встала, осмотревшись, нашла взглядом фуражку, стряхнула здоровой рукой пепел с одежды.
- Вот теперь нам пора домой. – И звон от каждого ее шага огласил Систему.
***
Могло показаться, что в Дебрях ее уже давно никто не ждал, однако, стоило Хозяйке появиться, как дом медленно стал оживать. «Пожалуй, я поставлю тебя здесь» - и горшок оказался на полу в прихожей. «Ты только не скучай – я еще покажу тебе дом, а потом обязательно высажу в сад. Около любимой яблони» - и, поцеловав один из зеленых листов, Госпожа отправилась наверх, в свою комнату.
Вопрос: Понравилось?
| 1. Отправляйся назад, в свой ступор и забудь дорогу к клавиатуре | 2 | (20%) | |
| 2. Ничего-ничего, потренируешься, так совсем молодец будешь | 4 | (40%) | |
| 3. Работа не в моем вкусе, но ты молодец | 3 | (30%) | |
| 4. Попала в точку, молодец, что взялась и написала | 1 | (10%) | |
| 5. Прочие варианты | 0 | (0%) | |
| Всего: | 10 | ||
@темы: проза
-
-
26.12.2011 в 23:23красиво, даже хитро написано. Понятности и умысел уравновешивают запутанность повествования и внезапные появления персонажей.
Психично, всё странно и приятно перескакивает с места на место.
Я рад, что Вы выбрались из творческой комы. Добро пожаловать обратно в мир пишущих.
Обещайте писать и выкладываться здесь, чтобы я мог с нетерпением ждать Ваших новых произведений
-
-
26.12.2011 в 23:26Надеюсь, мои Музы меня не покинут)