И все же, кто ты? Ты задаешься подобным вопросом спустя три тысячи абсолютных книг. Прочитав миллионы строк-смыслов, ты не написал ни одной своей. Почему?
На шумных школьных лестницах, проводя дороги в жизнь пальцем по высохшим перилам, ты занимал свое сознание прекрасными образами о выходе в жизнь. Ты мечтал о том, как станешь писателем, словно многоуважаемый Федор Михайлович, и женские руки будут протягивать бокалы с тонкими ножками, наполненные важностью и великолепием любимой профессии.
читать дальшеМечтал о том, как из-под твоего изящного пера станут выходить характеры героев последних дней, острословные диалоги будут удивлять читательские умы, а страсти, что ты припрятал в рукаве, словно таинственный козырь, будут взрывать черствые человеческие сердца. И все это будет и станет, не смотря на постоянно грязную одежду, синяки, что каждый вечер ставил тебе отец, и на извечно пьяную мать, которая не вставала вот уже неделю.
И с этой мечтой ты все чаще и чаще заглядывал в книги, стараясь отыскать там тот самый секрет успеха писателя. На самом деле ты знал, что секрет - не секрет, а лишь упорство, труд и выдержка. Но тебе хотелось как можно скорее выбраться из этого гниющего мирка, в который тебя заточили обстоятельства и люди.
И где-то в глубине, твоей тонкой души, таилось отчаянье и страх, оттого, что ничего не выйдет. Ты старался и пил. Все творческие люди, в лабиринтах собственных душ, пили и умирали. Таков был путь и преодоление. Преодоление в жизнь и стенания на стенах, выжженных криками глупых и глухих людей. Уже тогда, в тебе сидел монстр, что станет разрушителем в глазах других и небожителем в своих собственных.
А потом был выпускной, грязные вагоны и коллеги грузчики. ПТУ, алкоголь и длинные, одинокие стихи, что ты писал на подоконниках подъездов, в которых трахался со случайными шлюшками. Такова жизнь и ты верил в то, что самого творческого человека на свете ничто не сможет сломить, просто он в поисках вдохновения. И вроде, ты находил его, но оно, каким-то неведомым для тебя образом, постоянно выскальзывало из трясущихся рук, и, одиноким камнем, падало в стакан, в который ты, каждый раз, наливал все больше "горячего" и, лапая, небезызвестную Марину, грозил всем заболеть СПИДом.
Ребенок, потом второй, и вот уже звон бокалов и драки свадьбы слышны лишь на потертых фотографиях в унылом альбоме, который твоя жена, как и все остальные её соплеменницы, прячет на самый верх, покосившегося от времени, шкафа.
Ты считаешь. Считаешь количество ударов сердца, что могли бы обозначить тебе срок, когда предстоит погибнуть душе. Но ты ведь знаешь, что она осталась там, в школе. Гуляет вольным ветром в исполинских трещинах прогнивших перил. Её не вернуть, как и сожженные стихи, и, погибшую от цирроза, мать.
И когда в сигаретный пепел падает первый луч настоящего отчаянья, ты начинаешь понимать, что уходишь. Но не в те сказочные судьбы, что обещал себе непременно выродить, а в дождь. В последний свой дождь.
Ты спокойно берешь себя семнадцатилетнего за руку и, мирно раскачиваясь из стороны в сторону, бредешь в сторону гладкоствольных исполинов Тьмы. Идешь и вспоминаешь, как тогда, в школе, выламывая перила от отчаянья, выдумал свой первый и самый верный конец.