Аннотация: история о стремлении к идеалу.
читать дальше
Жертвенный огонь вознесся на двадцать локтей в высоту, поглотив освежеванные оленьи туши. Из пламени вылетел рой сверкающих ярко-золотых искр и закружился над головами воинов. Те из них, кто видел призыв впервые, невольно вздрогнули и пригнулись; остальные же знали, что малых слуг бояться не следует.
Костер ослепительно вспыхнул, и из огня навстречу людям вышел Четвероногий Кёрст. Его конечности, похожие на длинные обугленные жерди, подожгли траву и опавшие листья, по которым он ступал. Кёрст приближался, и многие отворачивались от него или пытались укрыться щитами, будучи не в силах переносить исходивший от его тела жар.
Воины расступались, пропуская Кёрста вперёд.
- Есть лишь один, кто мог устроить для меня столь щедрый пир! – протрещал Кёрст, изрыгая красные искры из беззубого рта. – Где же ты, друг мой?
- Здравствуй, хозяин огня! – громко произнес Тгарават, по привычке подняв руку в знак приветствия, хотя безглазый Кёрст и не мог её видеть.
- И ты здравствуй, воевода! Вижу, ты собираешься не на охоту.
- Нет, не в этот раз. Я хочу просить тебя о помощи, Кёрст.
- Я слушаю тебя.
Воины Тгаравата сделали несколько шагов назад, видя, что трава под их ногами начала тлеть. Тгарават же, напротив, приблизился к своему собеседнику.
- Сегодня будет битва, Кёрст. Ты согласишься снова сразиться на моей стороне?
- О да! – проревел хозяин огня, и его слуги закружились в воздухе еще быстрее и засверкали еще ярче. – Да, Тгарават, я буду на твоей стороне! Мой рой явится, как только ты попросишь. Пусти огненную стрелу – и я сам приду тебе на помощь. Ты знаешь – я не подведу!
- Я благодарю тебя, Кёрст.
- Встретимся на поле битвы, воевода.
С этими словами Кёрст развернулся и прыгнул обратно в костер, мгновенно растворившись в пламени, а вслед за ним в огонь вернулись и его слуги.
Тгарават вспотел с головы до ног. Он вылил на себя не меньше десяти ведер ледяной воды, прежде чем его тело перестало пылать. Кожа на его руках заметно покраснела. Вероятно, таким же теперь было и лицо. К счастью, в этот раз хотя бы не загорелись волосы.
Фаулим подал своему воеводе полотенце.
- Говорить с хозяевами огня – всё равно, что целовать кузнечный горн, - сказал ему Тгарават, утерев лицо. – Но это того стоит.
- Ты говорил, что дело не в победе…
- Наша победа неизбежна. Вопрос в том, какой ценой мы её получим. И я надеюсь, Кёрст поможет нам сохранить их жизни.
- То есть, ты всё еще надеешься на сдачу крепости?
- Да. Я говорил, что деревянные стены их не защитят, но они мне не поверили. Возможно, Кёрст их убедит.
- Но Ригнвиг этого не испугается.
- Да. Она боится только себя, но её люди не таковы. А она может прислушаться к ним, – Тгарават вернул полотенце оруженосцу. – И еще. Мы должны поднять не мои знамена, а знамена отца.
- Я распоряжусь. Но разреши узнать, почему.
- Потому что они должны видеть, что здесь нет брата, который желает присвоить земли сестры, и нет сестры, которая бросает вызов каким-то несуществующим предателям. Нет никакой междоусобицы, нет никакой войны за трон в Волчьем Чертоге. Они должны видеть, что здесь есть только они, идущие против воли Великого Вождя.
После полудня, когда свинцовые облака скрыли солнце, армия Тгаравата выступила из Тасфару. Они шли через поля и редкие леса растянутым строем, не опасаясь нападения – посланные вперед разведчики докладывали, что путь свободен. Замыкавшие строй обозы везли огромные вязанки дров, смолу и сено, чтобы по приказу воеводы тотчас же возжечь огонь и призвать на помощь хозяина.
Ополченцы из числа горожан, участвовавшие в походе впервые, спрашивали своих более опытных товарищей: когда и как сыну Великого Вождя удалось завести дружбу с одним из хозяев огня? Но никто не мог им ответить. А тот, кто мог, не хотел этого делать.
Фаулим никогда не верил до конца истории Тгаравата. Со слов воеводы выходило, будто однажды во время охоты он погнался за подстреленным оленем, догнал его, но оторвался от товарищей и заблудился в лесу. Смеркалось, и ему пришлось развести костер, чтобы отпугнуть ночных хищников, а заодно зажарить добычу. Сидя на крохотном островке света посреди непроглядно темного леса, Тгарават ощущал одиночество и страх. Желая побороть их, он обратился к костру, предложив ему часть своей добычи, и тогда Кёрст, наблюдавший за ним сквозь стену пламени, явился и разделил с Тгараватом трапезу и беседу.
Было ли всё так на самом деле, или же воевода что-то скрыл? Увы, правду знали лишь двое. И потому Фаулим считал, что только эти двое и вправе рассказывать что-либо.
На вершине покрытого зеленью горного склона возвышалась твердыня, которую войска Ригнвиг заняли несколько дней тому назад. Узнав об этом, жители Тасфару хотели бросить свои дома и укрыться в лесах, но вовремя прибывший посланник их правителя велел им оставаться в деревне. Он передал им слова сына вождя: Тгарават был уверен, что Ригнвиг не покинет крепость, пока он не ответит на её требования. И его ответом стали двенадцать сотен воинов, вставших у её оплота, - столько откликнулось на его призыв в тот же день, что он объявил о походе.
Ворота открылись, и защитники твердыни, выйдя наружу, построились вдоль земляного вала. Их было всего восемь сотен – преданных Ригнвиг настолько, что они согласились пойти за ней даже против воли вождя. У многих тысяч её людей не хватило на это смелости. «Предательство» - это слово в последние дни она повторяла особенно часто, о чём бы ни шла речь.
Две армии встали друг напротив друга. Тгарават ждал, до последнего надеялся, что его сестра одумается, пошлет к нему гонца или, если ей позволит гордость, принесет предложение перемирия сама – но тщетно. Ригнвиг не стала дожидаться, пока Тгарават перейдет в наступление, и повела свою армию вперед. Войско Тгаравата выдвинулось навстречу.
Засияли костры. Питаемые налетевшим с гор ветром, они разгорались всё сильнее и сильнее, а затем с ослепительными вспышками их искры ожили и двумя сверкающими потоками устремились вверх по склону.
Первые залпы лучников Тгаравата уже накрыли наступающих воинов Ригнвиг. Вскоре ряды обеих армий дрогнули под градом копий застрельщиков, а мгновения спустя началась свалка. Тем временем искры упали в траву, и та запылала, распространяя густой белый дым. Две огненные полосы, поравнявшись со сражающимися, двинулись навстречу друг другу, готовясь сомкнуться и разъединить армию Ригнвиг.
Центр войска Тгаравата отступал, согласно плану. Все больше и больше воинов Ригнвиг бросалось вперед – якобы в брешь – ослабляя фланги, позволяя коннице Тгаравата продавливать их, продвигаться вперед всё дальше и захватывать противника в клещи. Огонь врезался во вражеский строй, разделив войско Ригнвиг напополам. Поначалу её бойцы самоотверженно бросались вперед сквозь огонь и, уже охваченные пламенем, рвались в бой, но стена становилась всё шире, и храбрость оставшихся по ту её сторону таяла. Расправившись с врагом на флангах, бойцы Тгаравата зажали остатки войска Ригнвиг с трех сторон – а четвертой стороной стал огонь. Наконец, страх возобладал: уже несколько десятков её воинов бросились в бегство и попытались прорваться сквозь огненную стену, но никому не удалось выйти из неё живым.
- Сдавайтесь! – прокричал Тгарават, приблизившись вместе со своими всадниками к сражающимся. – Сдавайтесь, и я сохраню вам жизнь!
Его призыву вняли немногие. Не больше полусотни из окруженных противников успели сложить оружие прежде, чем их настигли огонь и мечи.
К тому времени все, оставшиеся по другую сторону пламенной преграды, уже бежали: некоторые укрылись в твердыне, а многие, не видя иной возможности уйти с поля боя, бросались вниз с крутых склонов. Они надеялись спуститься по уступам и уйти на северные и восточные плато, но острые камни ломали их руки, ноги и спины – теперь почти все они, изувеченные, лежали в оврагах у подножия горы и кричали от боли.
Сбежать удалось лишь единицам; остановившись у обрывистого края, Тгарават долго смотрел на темные фигуры, которые неслись без оглядки все дальше и дальше, прочь от битвы, – он был уверен, что узнал бы сестру даже с такого расстояния, даже со спины, даже сквозь пелену дыма. Но среди них её не было. Да и не могло быть.
Когда Тгарават приблизился к огненной преграде, пламя стало ослабевать, а вскоре и вовсе исчезло, оставив после себя дымящееся, тлеющее черное пятно.
Со своим отрядом воевода остановился у ворот твердыни.
- Вы либо сложите оружие, либо свои головы! Выбирайте! – крикнул Тгарават.
Этого оказалось достаточно. Ворота отперли, и навстречу ему вышли два десятка еще совсем молодых мужчин и женщин. Всего их стало шестьдесят пять – столько воинов из восьми сотен Ригнвиг избежали гибели. Тгарават повелел вернуть им оружие и позволить уйти, если они того хотят, взяв с них, однако, слово, что впредь они не выступят против воли Великого Вождя. Все шестьдесят пять дали своё слово, и все шестьдесят пять остались с Тгараватом: они хотели узнать, удалось ли выжить их властительнице.
Вскоре Фаулим принёс дурную весть: среди тел сраженных они обнаружили сперва коня Ригнвиг, а потом и её саму. Тгарават до последнего не хотел в это верить. И он не верил до тех пор, пока не увидел её изуродованное ударом палицы лицо и пропитавшиеся грязью и кровью короткие каштановые волосы. Вне всяких сомнений, это была Ригнвиг. Тгарават хотел обратиться к её людям, но заметил, что взоры всех воинов оказались устремлены наверх.
На поле брани опустилась тень, как будто в одно мгновение день сменился ночью. Небо заполняли бесчисленные стаи падальщиков – тысячи птиц собирались в черные тучи и затмевали облака, а их преисполненные злобы крики заглушали все прочие звуки. Их темный водоворот предшествовал появлению их вожака – огромного, грозного и неутолимо голодного хозяина когтей. Он медленно спускался, приковывая к себе взгляды изумленных и напуганных воинов, описывая над твердыней один круг за другим, пока, наконец, не сел на деревянную стену, сжав её своими десятипалыми лапами с такой силой, что треснули доски. Его крылья были не меньше тридцати локтей в длину, и когда он взмахнул ими, стоявших неподалеку людей посшибало с ног.
- Я – Тгарават! - крикнул воевода, обращаясь к незваному гостю. – Назови себя!
- Тебе ни к чему знать моё имя! – взревело чудовище всеми четырьмя ртами. – Ты уйдешь отсюда немедленно и отдашь мне мою добычу! Ты не посмеешь спорить с хозяином когтей, если хочешь жить!
- Нет, - отвечал ему Тгарават, - уйдешь отсюда ты! Ты явился сюда без приглашения, просишь меня о чем-то, а сам даже не желаешь назвать своего имени! Убирайся отсюда со всей своей стаей, - Тгарават достал из колчана длинную стрелу с пучком пакли на наконечнике, – если хочешь жить!
- Я не прошу тебя! – взревел хозяин когтей, и из его ртов распространился такой смрад, что у воинов перехватило дыхание и заслезились глаза. – Я приказываю тебе!
Черные стаи снижались. Падальщики-слуги готовились наброситься и растерзать наглецов, дерзнувших перечить их повелителю. Но Тгарават решил, что в этом бою он не позволит умереть ни одному из своих людей. Из дыма появились несколько огненнокрылых мошек и ударились о наконечник стрелы.
- В моих землях приказываю только я! – ответил Тгарават, натягивая тетиву.
Прежде чем чудовище успело сдвинуться с места, его ослепила ярко-красная вспышка взорвавшейся стрелы. Кёрст набросился на хозяина когтей, обхватил его тело своими ногами и сдавил со всей силой, на которую был способен. Повелитель падальщиков взмыл в воздух и вцепился лапами в Кёрста, пытаясь разорвать его казавшиеся хрупкими конечности и туловище. Кёрст разогнул десять колен одной из своих ног, сделав её подобной огромному пылающему копью, вонзил её в грудь хозяина когтей и пробил того насквозь.
Небо и земля содрогнулись от оглушительного рёва. Падальщики-слуги, бросившиеся было на помощь своему господину, в страхе отвернулись от него, и их стаи рассеялись. Хозяин когтей, видя их предательство, в отчаянии утроил свои силы, освободился от хватки Кёрста и сбросил его с себя. Продолжая неистово реветь, он помчался прочь, сея под собой дождь из горящих перьев. Под радостные возгласы своих соратников лучники Тгаравата выпустили вслед хозяину когтей сотню стрел и тысячу проклятий.
Воины кричали, смеялись над «поджаренной курицей», поздравляли друг друга с победой, нахваливали то доблестного Тгаравата, то его верного товарища-Кёрста, то друг друга. Тгарават смотрел по сторонам, видел обагренные кровью счастливые лица людей и их оскаленные в улыбках зубы. Теперь победу праздновали оба воинства. И ничто не могло доставить Тгаравату большей радости.
Оседлав своего скакуна, воевода помчался в поле, где в тлеющей траве окруженный облаком густого дыма его ждал Кёрст.
- Дичь ушла! – воскликнул хозяин огня. – Но лишь на этот раз.
- Спасибо, Кёрст, - ответил Тгарават и поклонился хозяину огня, хотя и знал, что тот не видит его. – Сегодня ты спас жизни сотням людей. Я уверен, что все они воздадут тебе. Каждый из них еще не раз выйдет на охоту.
- Я это знаю. Но если ты захочешь устроить особую охоту - охоту в честь победы! - то повелитель загонных факелов с радостью присоединится. До встречи, Тгарават. Я чувствую, что костры у подножия горы еще горят. Пойду к ним.
Неспешно передвигая свои гигантские ноги, хозяин огня шел по почерневшей траве, и с каждым его шагом из-под обугленных стеблей вырывались маленькие стайки живых искр, которые, сверкая и потрескивая, устремлялись вслед за ним.
В наступившем мраке на поле расцветали новые огни – но эти уже не принадлежали Кёрсту: пришло время отдать тела умерших другому хозяину огня – Скрефарету, повелителю погребальных костров.
В тот день Скрефарет был по своему обыкновению разговорчив: касаясь тела очередного павшего воина, он обращался к его товарищам и спрашивал, как жил покойный, каким он был человеком, был ли любим родными и близкими или ненавидим, был ли одинок или всегда окружен верными друзьями.
- Этот? Славный парень был, - говорили про одного, - на охоте его не перестрелять, за столом не перепить. Жалко его.
- Ни с кем не говорил, всё в себе держал, - рассказывали о другом. – Бывает, спросишь его о чем-нибудь, а он в два слова от тебя отплюётся, и никак ты с ним не разболтаешься.
- Копье-то тем концом держала, а на большее ума не хватало, - говорили о третьей. – Учишь-учишь, а она всё лучше тебя знает – ну да и что толку? Так дурой и померла. Ничего из неё не вышло.
- Кто знает эту воительницу? – Скрефарет обратил свой взор на бездыханное тело Ригнвиг.
- Это моя сестра, - отвечал Тгарават.
- Расскажи мне о ней, - прошипел Скрефарет, вплетая языки своего пламени в волосы павшей.
Тгарават знал, что за ним пристально наблюдают осиротевшие воины Ригнвиг. Потому он решил начать свой рассказ с того, задумывал уже давно.
- Семнадцать лет назад мы с сестрой еще жили при дворе нашего отца. Ригнвиг тогда уже училась владеть настоящими мечом и луком, а мой меч еще был деревянным. Однажды мы с ней понарошку сражались, и я случайно обронил свой меч под колеса повозки; повозка была тяжелой, и меч раздробило натрое. Ригнвиг принялась кричать на возницу, а потом, увидев, что я плачу, стала меня успокаивать и сказала, что сама сделает мне такой же меч. Я не поверил ей: мне казалось, что сделать такую игрушку очень сложно, а сестра ведь даже никогда не пыталась вырезать что-то из дерева. Но Ригнвиг украла тренировочный меч, отрубила от него треть и стесала рукоять так, чтобы она ложилась в мою руку. Отец потом строго наказал нас обоих, но я всё равно был счастлив – счастлив, потому что чувствовал, что у меня есть, на кого положиться. И еще много лет после она поддерживала меня, помогала мне, не давала мне чувствовать себя одиноким – ей всё это удавалось, даже несмотря на её вздорный нрав. И я проклинаю себя за те мысли, которыми я проникся после.
Она была самым храбрым человеком из тех, что я знал. Гораздо храбрее меня. Наш отец уважал её за это, а также за её настойчивость, за её трудолюбие, за силу её характера. Но он боялся её вспыльчивости и резкости и потому не доверял ей. Было время, когда я радовался каждый раз, видя, как она проявляет свой гнев, срывается на крик, оскорбляет меня, мать, отца, своих учителей, своих воинов. Я надеялся, что это подорвет веру отца окончательно. Я надеялся, что это заставит его сделать меня единственным наследником.
Я был глуп и многого не понимал тогда. Со временем я начал ощущать жалость к ней: в пешем и конном бою она могла одолеть кого угодно, но была бессильна перед своей собственной яростью. Когда наша мать умерла при родах полтора года назад, Ригнвиг удалилась от семьи в свои владения. Я беспокоился за неё – мне сообщали, будто она пыталась покончить с собой. Не знаю, правда это или нет. Я пытался навестить её, но стража даже близко не подпускала меня к её чертогу – она никого не желала видеть.
Когда наш отец заболел, она единственная из всей семьи не приехала к нему. Когда он впал в беспамятство, его писарь показал мне завещание. Великий Вождь чувствовал свою слабость и заранее сообщил свою последнюю волю еще год тому назад. В завещании говорилось, что никто из трех детей не станет следующим Великим Вождем. Отец велел разделить землю на три неравных части, большая из которых досталась бы мне, меньшая – Ригнвиг, а самая маленькая – Хисакине. А до совершеннолетия Хисакины её землями поручалось управлять мне. Узнав о завещании, Ригнвиг сперва обвинила писаря и меня в том, что мы его подделали. Затем она заявила, что даже если завещание подлинное, то она не станет подчиняться воле выжившего из ума старика. Со своим войском она перешла границу моих владений, изгнала гарнизон из этой крепости и отправила ко мне гонца.
Тгарават снял с пояса кожаный кошелек и достал из него кусок веленя.
- Она велела мне отречься от своих земель и в случае смерти отца передать ей всю власть по праву старшинства. «В противном случае, - писала она, - я сожгу дотла все города и деревни тех предателей, что встанут на твою сторону». Она знала, что я не соглашусь.
Тгарават скомкал письмо и метнул его в огонь.
- Она решилась на самоубийство. Но она хотела совершить его моими руками. Увы, я не смог помешать её намерению сбыться. Я скорблю как по ней, так и по тем несчастным, которых она привела с собой на смерть. Но я не виню их в том, что они поддержали её – Ригнвиг была достойна того, чтобы за ней следовали. И я обещаю стать не менее достойным вождем для её людей. И я хочу, чтобы все знали: сколько бы ошибок моя сестра ни совершила в последние дни своей жизни, это не затмит всего добра, что она принесла мне, нашей семье и нашему народу.
Воины Ригнвиг окружили Тгаравата, встали на колени и сложили своё оружие к его ногам.
- Во всех наших землях нет человека честнее и мудрее тебя, - сказали они. – Мы пойдём за тобой!
- Не в этот раз. – отвечал Тгарават. – Завтра вы отправитесь домой и расскажете обо всем, что видели: о битве, о Ригнвиг и о хозяине когтей. И передайте всем мои слова: войны не было и не будет; а ваша земля не осиротеет без правителя до тех пор, пока жив Великий Вождь и пока жив я.
Снова заговорил Скрефарет:
- Спасибо за твою историю, Тгарават. Быть может, и ты хочешь спросить меня о чем-то?
- Да. Не было ли предано твоему огню тело моего отца?
- Нет. Последний раз я принимал вождя вашего племени больше двадцати лет назад. Скорее всего, твой отец еще жив.
- Кто напал на нас? Кто пытался забрать тела, предназначенные тебе?
- Кёрст рассказал мне о вашей битве. С его слов я узнал того, кто бросил тебе вызов. Это Хлактахаму, хозяин когтей, повелитель падальщиков. Мы много раз схватывались с ним, но мне так и не удалось уничтожить его. Не удалось и Кёрсту. Хлактахаму ранен, но он восстановит силы, вновь соберет свою стаю и вернется, чтобы мстить тебе, воевода. Так он поступал всегда. Я думаю, что и на сей раз он себе не изменит.
Отблагодарив Скрефарета и распрощавшись с ним, Тгарават уединился в одной из башен твердыни, где провел ночь в воспоминаниях о сестре и раздумьях о будущем её людей. Он не сомневался в том, что его слова будут переданы сперва семьям, друзьям и соседям побежденных, а потом и всему краю. Не сомневался он и в том, что его история будет принята за правду: к сожалению или к счастью, люди верили не только тому, чему были доказательства, но и всему благозвучному. Если его история покажется им достаточно красивой, они примут её. Если же нет, то Тгарават придумает другую. И так будет до тех пор, пока он сам не узнает всю правду.
Наутро из Лгорифара прибыл гонец. Он передал Тгаравату письмо от главного писаря Олшенказа, который просил воеводу как можно скорее вернуться. Олшенказ не уточнял причину, но Тгарават и так её знал. Преисполненный дурных предчувствий, он отправился домой, желая лишь одного: увидеть отца еще раз прежде, чем тот лишится жизни.
В Лгорифар воевода прибыл через три дня. Его встретил Олшенказ; дрожащим от волнения голосом писарь рассказал Тгаравату о том, что случилось в его отсутствие: Великий Вождь очнулся, но его рассудок оказался поврежден. Вождь не видит никого и ничего вокруг себя, постоянно бредит и не может сам есть, так как, по-видимому, не ощущает голода.
- Наш лекарь даёт вождю свои снадобья, чтобы тот спал… потому что, бодрствуя, он себя увечит, - говорил Олшенказ. – А когда он просыпается, нам со Скаателу приходится кормить его, как маленького ребенка.
Скаателу звали деда Тгаравата по материнской линии. Как оказалось, тот единственным из всей родни остался в чертоге, чтобы ухаживать за своим зятем. Ни разум, ни сила не покинули Скаателу за его восемьдесят лет. Он пережил свою супругу, затем всех своих детей, а теперь – как сообщил ему Тгарават – еще и внучку.
- Войди в его покои, Тгарават, - говорил Скаателу, сжимая запястье юноши своей костлявой рукой. - Лекарь сегодня не давал ему отвар, так что твой отец не спит. Послушай, что он говорит.
В спальне отца Тгарават обнаружил дряхлого старика, который был, казалось, старше самого Скаателу. Великий Вождь сидел на кровати с закрытыми глазами и что-то тихо бормотал. На нём не было надето ничего, кроме пеленок, а по всему телу были заметны синяки и ссадины. Тгарават приблизился к отцу; ему показалось, что тот на мгновение приоткрыл глаза, но тут же закрыл их снова.
- Отец! - прошептал Тгарават и коснулся его плеча.
Но вождь не заметил этого. Затаив дыхание, Тгарават начал прислушиваться к шепоту отца и следить за движениями его губ.
- Скоро… ора, - шептал вождь, - Лис придет… ешать нос… пять… и еще. Домах нет.
Вождь пропускал то буквы, то слоги, то целые слова, обращаясь к невидимому собеседнику. Через некоторое время он начал повторяться, и Тгарават на секунду задумался, пытаясь понять, что ему напоминают речи отца – он был уверен, что уже слышал это прежде.
- Зеле… ты тоже. Только тогда…
Внезапно вождь вскочил с кровати и быстро зашагал вперед, споткнулся о высокий подсвечник, упал, громко стукнувшись о пол коленями, но тут же поднялся и пошел дальше. При этом он начал бормотать громче, размахивал руками и, казалось, отчетливо видел перед собой того, с кем говорил.
Тгарават со страхом наблюдал за действиями отца, не понимая, что ему нужно сделать. Он хотел позвать Скаателу, но в этот момент вождь, упершись лбом в стену, громко вдохнул и закричал:
- Гоним!.. частокол! Частокол! Лис, как вчера… да! Да…
Тгарават заметил, что по ноге отца струится кровь. Тот же, видимо, не чувствовал боли. Тгарават схватил вождя за руки и с трудом дотащил до кровати – тот упирался и всё быстрее произносил какие-то слова, но теперь разобрать их было уже невозможно.
Послали за лекарем. Тот перевязал рану и попросил Тгаравата впредь не давать отцу вставать с постели – каждый раз это заканчивалось для вождя новыми ссадинами и ушибами. Вместе они с трудом влили в рот вождя снотворное, и вскоре тот уснул.
Но Тгарават теперь ощущал горечь втрое более сильную, чем любого отвара. Ему казалось, будто что-то острое стало ранить его изнутри, пытаясь сломать ребра и выбраться наружу. Он, наконец, понял, о чем говорил отец. Это была история, которую вождь десятки раз рассказывал своим детям и которую сотни раз рассказывали им другие. Это была история об основании Лгорифара.
Тридцать лет назад, когда Акаватал – тогда еще не вождь, но сын вождя – пришел сюда, на этих холмах стоял лишь десяток охотничьих хижин. Жители этой крохотной деревни просили помочь им в борьбе с хозяином когтей, повелевавшем стаями волкоподобных чудовищ. Как и прочие его сородичи, этот хозяин был жаден и считал своим всё, до чего мог дотянуться. С ним невозможно было заключить перемирие, невозможно было договориться – хозяин считал всех зверей своей добычей, и только своей. Добычей же он считал и людей.
Акаватал счел, что если не словом, то силой им удастся изгнать хозяина когтей из леса. Каждый день он со своим отрядом выходил на охоту в угодья, принадлежавшие хозяину, каждый день они оскверняли их, бросая выпотрошенную добычу, на все лады кляня хозяина и его слуг; они говорили, что сам повелитель волков будет подбирать за ними объедки – говорили так, чтобы он это услышал. Высокомерный и заносчивый по своей природе, хозяин когтей не мог оставить наглецов безнаказанными. Введенный в заблуждение малочисленностью отряда Акаватала, под покровом ночи он со своей стаей напал на деревню, но был застигнут врасплох подоспевшей на помощь сотней Вуаткарота. Хозяин когтей был побежден. Его гигантская шкура стала одеждой его убийц, а кости легли в основание будущего Волчьего Чертога.
Вуаткарот по прозвищу Лис был с отрочества дружен с будущим вождем. Отец рассказывал Тгаравату, что Лис был человеком необычайно талантливым: то был и сильный воин, и искусный охотник, и умелый кузнец. Благородные семейства были уверены, что рано или поздно Лис породнится с вождём, тем более что ходили слухи, будто на Лиса заглядывается двоюродная сестра Акаватала. А сам Акаватал верил в это даже больше других и, пожалуй, желал этого, как никто другой: он вот уже десять лет считал Лиса скорее братом, нежели другом. Но Вуаткарот погиб раньше, чем сбылись надежды будущего вождя: рваная рана от удара кабаньим бивнем загноилась и на третий день принесла его другу мучительную смерть.
Всю следующую ночь Тгарават провёл у постели отца. В этот раз снадобье не подействовало, и Великий вождь не спал; он, не переставая, снова и снова пересказывал события, которые когда-то происходили, людям, которых уже давно не было. Но Акаватал будто видел их всех вокруг себя: своего друга детства, своего отца, свою тетю, свою жену, скончавшуюся при родах, и свою дочь, о смерти которой еще не знал. Вождь называл их всех по именам, говорил с ними, ссорился и мирился. Он заново переживал дни своей славы, дни своей радости и горя, а его сын слушал его, уже не пытаясь сдерживать слезы.
Отец уснул лишь после рассвета, и тогда Тгарават, наконец, оставил его, покинул чертог и отправился бродить по улицам просыпающегося города. Несмотря на ранний час, на площадях местные и заезжие торговцы уже открывали лавки, а из ремесленных домов слышались голоса людей, стук молотков и жужжание пил.
Над Лгорифаром всё еще висел туман. Сквозь его пелену Тгарават не мог видеть ручей, но слышал журчание его воды, омывавшей каменный желоб. В это время горожане обычно вели сюда своих коней на водопой. Тгарават остановился в нерешительности: он не знал, стоит ли ему сейчас выходить навстречу людям. Однако тут ему пришло в голову, что вне его надела его могут знать в лицо лишь немногие. И действительно: когда он приблизился к собравшимся у ручья, они заметили его, но не обратили никакого внимания.
Да, теперь об этом уже и вспоминали-то не часто, но ведь не так давно народ знал в лицо едва ли не каждого члена семьи вождя. Акаватала, впрочем, бы узнали и сейчас, будь то в Лгорифаре, в южных или западных владениях Тгаравата или в землях, что принадлежали Ригнвиг. Но сам Великий Вождь сделал всё возможное, чтобы стать последним, кого знают все: за последние двадцать лет он утроил размеры их страны.
Но кем теперь будут его наследники? Не более чем именами на устах. «Слыхал? – будут говорить они. – А Хисакина-то скоро станет матерью!» А вдруг и наоборот? «Хисакина оскопилась и хочет вести дружину, как и её тётка тогда, помнишь?» - «Хисакина? Это та самая, что ли?» Та самая. Сказал – и сразу ясно, что за «та самая». А какая она есть, «та самая»? Кто будет это знать? Хорошо, если хотя бы все придворные.
Тгарават знал, что вестники прибыли в город раньше него. Жители Лгорифара уже несколько дней как знали о поражении и гибели дочери Великого Вождя. Но что они чувствуют? Кажется ли им, что их жизнь от этого изменится или уже изменилась? Тгарават хотел бы задать кому-то прямой вопрос, но знал, что не получит прямого ответа. Сам же он отвечал себе так: для этих людей Ригнвиг была «наместницей Великого Вождя в соседнем краю», и не более.
Но ему непозволительно быть столь же безразличным. Вскоре Тгарават отправится на восток, во владения, лишившиеся правительницы. Он объедет все её земли и ободрит её людей, убедит их никогда впредь не идти войной на своих братьев и сестер и непременно выяснит, что толкнуло Ригнвиг на измену. Однако прежде нужно было решить другую, куда более сложную задачу.
Тгарават еще какое-то время бесцельно бродил по улицам города, а затем, окончательно себя утомив, вернулся к Волчьему Чертогу. Скаателу ждал его у ворот.
- Я хотел, чтобы ты сам увидел и услышал его, - сказал старик, закрывая тяжелые створки за спиной Тгаравата. – О случившемся пока что знает только двор. Ты…
- Скаателу, - Тгарават обернулся к деду, - что будет, если я убью его?
- Он навсегда останется в памяти людей героем, основателем Лгорифара, объединителем земель, победителем четырех хозяев и другом трех, справедливым судьей, храбрым воином и искусным полководцем. Но не выжившим из ума стариком, который испражняется в кровати и не умеет держать в руках ложку. Ты сделаешь это ради него даже в большей степени, чем ради себя. Никто не сможет упрекнуть тебя, Тгарават: так ты станешь великим вождем всего на четырнадцать лет – до совершеннолетия твоей сестры, а своего отца ты оставишь героем на целую вечность.
Скаателу говорил так, словно задумал эту речь уже давным-давно и много раз повторял её про себя снова и снова, ожидая момента, когда можно будет произнести всё вслух. Тгарават понимал, что двигало его дедом в тот момент. Он, потерявший в прежних междоусобицах двух сыновей, надеялся, что теперь Тгарават сможет понять его, понять, зачем им нужен подлинно Великий Вождь.
Не ответив ему ни слова, Тгарават вошел в чертог.
- Круг! Круг. Круг.
Это слово Акаватал повторял вот уже в сотый раз. Тгарават сидел на кровати рядом с ним и слушал, надеясь понять что-то из безумных речей отца. Наконец, тот на мгновение умолк, а затем медленно произнес:
- Нет мора, Иждатев… он солгал…
Вождь закрыл глаза.
Кто такой Иждатев? Тгарават пытался вспомнить, слышал ли он это имя раньше.
- Гончара здесь, - продолжал тем временем Акаватал, - неты и серп… Олшенказ подождет. Скоро.
Тгарават невнимательно слушал последующие слова – его умом завладело это странное имя, не слышанное им прежде. Иждатев. Тгарават был уверен, что не знал никого с таким именем. Он как будто слышал его на рыночных площадях, в солдатском строю, но ни разу при дворе. Видимо, было у отца что-то, что он не хотел открыть даже своей семье.
Вождь зашевелился. Он открыл глаза, повертел головой из стороны в сторону и медленно поднял туловище.
- Ол… шен… ка-аз! – крикнул Акаватал, глядя при этом куда-то сквозь своего сына.
От неожиданности Тгарават вздрогнул и обернулся – но позади него никого не было. Ему становилось не по себе. Этот вскрик и это выражение лица сейчас пугали его в сто раз сильнее, чем любые чудовищные хозяева. Зубы Акаватала были оскалены, мышцы лица подергивались, а не моргающие глаза как будто пытались просверлить своим взглядом тело Тгаравата и увидеть что-то за ним, там, в дальнем темном углу комнаты.
Вождь вскочил с кровати и чуть ли не бегом бросился в сторону дверей, но Тгарават схватил его за руки и потащил назад. Отец упирался, пытался вырваться, и при этом боролся с необычайной силой, так что Тгаравату казалось, будто он пытается удержать не одного больного старика, а дюжину здоровых молодцов. С трудом уложив вождя обратно на кровать, Тгарават вытащил из ножен кинжал и положил его рядом с собой.
- Ворота… не лай… - сказал вождь и снова закрыл глаза.
Тело Акаватала дрожало, будто его бил озноб. Довольно долго он молчал, а потом перевернулся на бок и уткнулся головой в подушку, но, тем не менее, отчетливо произнес:
- Река донесет. Просто вниз. Они внизу, Ригнвиг. Там по полям скачут целые табуны. И они ничьи – бери, какого хочешь. И тебе возьмем. Хочешь?
Сказав это, вождь улыбнулся.
Тгаравату никогда прежде так сильно не хотелось вновь оказаться десятилетним мальчишкой. Теперь он, кажется, понимал стариков, которые скучали по прошлому – они-то, должно быть, пережили и худшее в своё время. Но есть вещи, которых нельзя избежать. Более того, он всегда знал, что их нельзя избежать. Так кем он будет, если сейчас скажет, что не готов к наступлению будущего?
Тгарават вглядывался в лицо отца. Землистого цвета кожа, испещренная глубокими морщинами, глаза, будто провалившиеся внутрь черепа, сухие растрескавшиеся губы. Как долго можно себя обманывать? Его отец мертв вот уже три поры. Уже три поры у их народа нет вождя: не важно, спит ли он в беспамятстве или, бодрствуя, бредит – его больше нет. А его гниющая оболочка, лишенная рассудка, теперь только напоминает человека, но уже не является им.
Тгарават никогда прежде не представлял себе, что он будет чувствовать, приставив клинок к груди родного отца. Теперь же он с ужасом осознавал, что его отец – мудрый, сильный телом и духом герой – уже давно существовал лишь в его воображении. К лежащему перед ним телу он не испытывал никаких родственных чувств.
Тгарават осторожно приоткрыл дверь в комнату Хисакины. Внутри никого – видимо, кормилица ушла за водой. Он подошел к колыбели сестры и откинул полог. Хисакина узнала его, улыбнулась, потянула к нему ручки и сказала что-то на своём языке. Увы, язык этот понимали только отец и кормилица, и потому Тгарават только улыбнулся ей в ответ.
Он осторожно вытащил сестру из колыбели и, держа её на руках, смотрел в её голубые глаза. Отец говорил, что в младенчестве и его глаза были голубыми, но с годами изменили свой цвет на болотно-зеленый. То же самое произошло с Тгараватом. Будет ли так и с Хисакиной? И что еще она унаследует от своих родителей?
Ригнвиг унаследовала от отца целеустремленность, храбрость, силу. Тгаравату достались терпение и рассудительность Великого Вождя. Быть может, все эти качества слились бы воедино в одном из тех девяти детей Акаватала, что умерли в младенчестве? Кто знает. Так или иначе, ни Тгарават, ни Ригнвиг не считали себя достойными наследниками отца. Видимо, так же считал и отец, коль скоро он решил не передавать свой титул кому-то одному, но разделил власть между всеми детьми. Но, быть может, Хисакина будет достойна великого звания? Время покажет.
Сверху послышался скрип половиц. Положив сестру в колыбель, Тгарават поспешил вернуться на второй этаж. Там, у раскрытых дверей в покои Акаватала, стоял Олшенказ. Он оставался неподвижен долго – Тгарават думал, что успел бы досчитать до ста. Поборов оцепенение, писарь едва слышно прошептал:
- Вождь…
- Я здесь, Олшенказ, - немедленно отозвался Тгарават. – Я слушаю тебя.
читать дальше
Незаслуженно забытые
Жертвенный огонь вознесся на двадцать локтей в высоту, поглотив освежеванные оленьи туши. Из пламени вылетел рой сверкающих ярко-золотых искр и закружился над головами воинов. Те из них, кто видел призыв впервые, невольно вздрогнули и пригнулись; остальные же знали, что малых слуг бояться не следует.
Костер ослепительно вспыхнул, и из огня навстречу людям вышел Четвероногий Кёрст. Его конечности, похожие на длинные обугленные жерди, подожгли траву и опавшие листья, по которым он ступал. Кёрст приближался, и многие отворачивались от него или пытались укрыться щитами, будучи не в силах переносить исходивший от его тела жар.
Воины расступались, пропуская Кёрста вперёд.
- Есть лишь один, кто мог устроить для меня столь щедрый пир! – протрещал Кёрст, изрыгая красные искры из беззубого рта. – Где же ты, друг мой?
- Здравствуй, хозяин огня! – громко произнес Тгарават, по привычке подняв руку в знак приветствия, хотя безглазый Кёрст и не мог её видеть.
- И ты здравствуй, воевода! Вижу, ты собираешься не на охоту.
- Нет, не в этот раз. Я хочу просить тебя о помощи, Кёрст.
- Я слушаю тебя.
Воины Тгаравата сделали несколько шагов назад, видя, что трава под их ногами начала тлеть. Тгарават же, напротив, приблизился к своему собеседнику.
- Сегодня будет битва, Кёрст. Ты согласишься снова сразиться на моей стороне?
- О да! – проревел хозяин огня, и его слуги закружились в воздухе еще быстрее и засверкали еще ярче. – Да, Тгарават, я буду на твоей стороне! Мой рой явится, как только ты попросишь. Пусти огненную стрелу – и я сам приду тебе на помощь. Ты знаешь – я не подведу!
- Я благодарю тебя, Кёрст.
- Встретимся на поле битвы, воевода.
С этими словами Кёрст развернулся и прыгнул обратно в костер, мгновенно растворившись в пламени, а вслед за ним в огонь вернулись и его слуги.
***
Тгарават вспотел с головы до ног. Он вылил на себя не меньше десяти ведер ледяной воды, прежде чем его тело перестало пылать. Кожа на его руках заметно покраснела. Вероятно, таким же теперь было и лицо. К счастью, в этот раз хотя бы не загорелись волосы.
Фаулим подал своему воеводе полотенце.
- Говорить с хозяевами огня – всё равно, что целовать кузнечный горн, - сказал ему Тгарават, утерев лицо. – Но это того стоит.
- Ты говорил, что дело не в победе…
- Наша победа неизбежна. Вопрос в том, какой ценой мы её получим. И я надеюсь, Кёрст поможет нам сохранить их жизни.
- То есть, ты всё еще надеешься на сдачу крепости?
- Да. Я говорил, что деревянные стены их не защитят, но они мне не поверили. Возможно, Кёрст их убедит.
- Но Ригнвиг этого не испугается.
- Да. Она боится только себя, но её люди не таковы. А она может прислушаться к ним, – Тгарават вернул полотенце оруженосцу. – И еще. Мы должны поднять не мои знамена, а знамена отца.
- Я распоряжусь. Но разреши узнать, почему.
- Потому что они должны видеть, что здесь нет брата, который желает присвоить земли сестры, и нет сестры, которая бросает вызов каким-то несуществующим предателям. Нет никакой междоусобицы, нет никакой войны за трон в Волчьем Чертоге. Они должны видеть, что здесь есть только они, идущие против воли Великого Вождя.
***
После полудня, когда свинцовые облака скрыли солнце, армия Тгаравата выступила из Тасфару. Они шли через поля и редкие леса растянутым строем, не опасаясь нападения – посланные вперед разведчики докладывали, что путь свободен. Замыкавшие строй обозы везли огромные вязанки дров, смолу и сено, чтобы по приказу воеводы тотчас же возжечь огонь и призвать на помощь хозяина.
Ополченцы из числа горожан, участвовавшие в походе впервые, спрашивали своих более опытных товарищей: когда и как сыну Великого Вождя удалось завести дружбу с одним из хозяев огня? Но никто не мог им ответить. А тот, кто мог, не хотел этого делать.
Фаулим никогда не верил до конца истории Тгаравата. Со слов воеводы выходило, будто однажды во время охоты он погнался за подстреленным оленем, догнал его, но оторвался от товарищей и заблудился в лесу. Смеркалось, и ему пришлось развести костер, чтобы отпугнуть ночных хищников, а заодно зажарить добычу. Сидя на крохотном островке света посреди непроглядно темного леса, Тгарават ощущал одиночество и страх. Желая побороть их, он обратился к костру, предложив ему часть своей добычи, и тогда Кёрст, наблюдавший за ним сквозь стену пламени, явился и разделил с Тгараватом трапезу и беседу.
Было ли всё так на самом деле, или же воевода что-то скрыл? Увы, правду знали лишь двое. И потому Фаулим считал, что только эти двое и вправе рассказывать что-либо.
***
На вершине покрытого зеленью горного склона возвышалась твердыня, которую войска Ригнвиг заняли несколько дней тому назад. Узнав об этом, жители Тасфару хотели бросить свои дома и укрыться в лесах, но вовремя прибывший посланник их правителя велел им оставаться в деревне. Он передал им слова сына вождя: Тгарават был уверен, что Ригнвиг не покинет крепость, пока он не ответит на её требования. И его ответом стали двенадцать сотен воинов, вставших у её оплота, - столько откликнулось на его призыв в тот же день, что он объявил о походе.
Ворота открылись, и защитники твердыни, выйдя наружу, построились вдоль земляного вала. Их было всего восемь сотен – преданных Ригнвиг настолько, что они согласились пойти за ней даже против воли вождя. У многих тысяч её людей не хватило на это смелости. «Предательство» - это слово в последние дни она повторяла особенно часто, о чём бы ни шла речь.
Две армии встали друг напротив друга. Тгарават ждал, до последнего надеялся, что его сестра одумается, пошлет к нему гонца или, если ей позволит гордость, принесет предложение перемирия сама – но тщетно. Ригнвиг не стала дожидаться, пока Тгарават перейдет в наступление, и повела свою армию вперед. Войско Тгаравата выдвинулось навстречу.
Засияли костры. Питаемые налетевшим с гор ветром, они разгорались всё сильнее и сильнее, а затем с ослепительными вспышками их искры ожили и двумя сверкающими потоками устремились вверх по склону.
Первые залпы лучников Тгаравата уже накрыли наступающих воинов Ригнвиг. Вскоре ряды обеих армий дрогнули под градом копий застрельщиков, а мгновения спустя началась свалка. Тем временем искры упали в траву, и та запылала, распространяя густой белый дым. Две огненные полосы, поравнявшись со сражающимися, двинулись навстречу друг другу, готовясь сомкнуться и разъединить армию Ригнвиг.
Центр войска Тгаравата отступал, согласно плану. Все больше и больше воинов Ригнвиг бросалось вперед – якобы в брешь – ослабляя фланги, позволяя коннице Тгаравата продавливать их, продвигаться вперед всё дальше и захватывать противника в клещи. Огонь врезался во вражеский строй, разделив войско Ригнвиг напополам. Поначалу её бойцы самоотверженно бросались вперед сквозь огонь и, уже охваченные пламенем, рвались в бой, но стена становилась всё шире, и храбрость оставшихся по ту её сторону таяла. Расправившись с врагом на флангах, бойцы Тгаравата зажали остатки войска Ригнвиг с трех сторон – а четвертой стороной стал огонь. Наконец, страх возобладал: уже несколько десятков её воинов бросились в бегство и попытались прорваться сквозь огненную стену, но никому не удалось выйти из неё живым.
- Сдавайтесь! – прокричал Тгарават, приблизившись вместе со своими всадниками к сражающимся. – Сдавайтесь, и я сохраню вам жизнь!
Его призыву вняли немногие. Не больше полусотни из окруженных противников успели сложить оружие прежде, чем их настигли огонь и мечи.
К тому времени все, оставшиеся по другую сторону пламенной преграды, уже бежали: некоторые укрылись в твердыне, а многие, не видя иной возможности уйти с поля боя, бросались вниз с крутых склонов. Они надеялись спуститься по уступам и уйти на северные и восточные плато, но острые камни ломали их руки, ноги и спины – теперь почти все они, изувеченные, лежали в оврагах у подножия горы и кричали от боли.
Сбежать удалось лишь единицам; остановившись у обрывистого края, Тгарават долго смотрел на темные фигуры, которые неслись без оглядки все дальше и дальше, прочь от битвы, – он был уверен, что узнал бы сестру даже с такого расстояния, даже со спины, даже сквозь пелену дыма. Но среди них её не было. Да и не могло быть.
***
Когда Тгарават приблизился к огненной преграде, пламя стало ослабевать, а вскоре и вовсе исчезло, оставив после себя дымящееся, тлеющее черное пятно.
Со своим отрядом воевода остановился у ворот твердыни.
- Вы либо сложите оружие, либо свои головы! Выбирайте! – крикнул Тгарават.
Этого оказалось достаточно. Ворота отперли, и навстречу ему вышли два десятка еще совсем молодых мужчин и женщин. Всего их стало шестьдесят пять – столько воинов из восьми сотен Ригнвиг избежали гибели. Тгарават повелел вернуть им оружие и позволить уйти, если они того хотят, взяв с них, однако, слово, что впредь они не выступят против воли Великого Вождя. Все шестьдесят пять дали своё слово, и все шестьдесят пять остались с Тгараватом: они хотели узнать, удалось ли выжить их властительнице.
Вскоре Фаулим принёс дурную весть: среди тел сраженных они обнаружили сперва коня Ригнвиг, а потом и её саму. Тгарават до последнего не хотел в это верить. И он не верил до тех пор, пока не увидел её изуродованное ударом палицы лицо и пропитавшиеся грязью и кровью короткие каштановые волосы. Вне всяких сомнений, это была Ригнвиг. Тгарават хотел обратиться к её людям, но заметил, что взоры всех воинов оказались устремлены наверх.
На поле брани опустилась тень, как будто в одно мгновение день сменился ночью. Небо заполняли бесчисленные стаи падальщиков – тысячи птиц собирались в черные тучи и затмевали облака, а их преисполненные злобы крики заглушали все прочие звуки. Их темный водоворот предшествовал появлению их вожака – огромного, грозного и неутолимо голодного хозяина когтей. Он медленно спускался, приковывая к себе взгляды изумленных и напуганных воинов, описывая над твердыней один круг за другим, пока, наконец, не сел на деревянную стену, сжав её своими десятипалыми лапами с такой силой, что треснули доски. Его крылья были не меньше тридцати локтей в длину, и когда он взмахнул ими, стоявших неподалеку людей посшибало с ног.
- Я – Тгарават! - крикнул воевода, обращаясь к незваному гостю. – Назови себя!
- Тебе ни к чему знать моё имя! – взревело чудовище всеми четырьмя ртами. – Ты уйдешь отсюда немедленно и отдашь мне мою добычу! Ты не посмеешь спорить с хозяином когтей, если хочешь жить!
- Нет, - отвечал ему Тгарават, - уйдешь отсюда ты! Ты явился сюда без приглашения, просишь меня о чем-то, а сам даже не желаешь назвать своего имени! Убирайся отсюда со всей своей стаей, - Тгарават достал из колчана длинную стрелу с пучком пакли на наконечнике, – если хочешь жить!
- Я не прошу тебя! – взревел хозяин когтей, и из его ртов распространился такой смрад, что у воинов перехватило дыхание и заслезились глаза. – Я приказываю тебе!
Черные стаи снижались. Падальщики-слуги готовились наброситься и растерзать наглецов, дерзнувших перечить их повелителю. Но Тгарават решил, что в этом бою он не позволит умереть ни одному из своих людей. Из дыма появились несколько огненнокрылых мошек и ударились о наконечник стрелы.
- В моих землях приказываю только я! – ответил Тгарават, натягивая тетиву.
Прежде чем чудовище успело сдвинуться с места, его ослепила ярко-красная вспышка взорвавшейся стрелы. Кёрст набросился на хозяина когтей, обхватил его тело своими ногами и сдавил со всей силой, на которую был способен. Повелитель падальщиков взмыл в воздух и вцепился лапами в Кёрста, пытаясь разорвать его казавшиеся хрупкими конечности и туловище. Кёрст разогнул десять колен одной из своих ног, сделав её подобной огромному пылающему копью, вонзил её в грудь хозяина когтей и пробил того насквозь.
Небо и земля содрогнулись от оглушительного рёва. Падальщики-слуги, бросившиеся было на помощь своему господину, в страхе отвернулись от него, и их стаи рассеялись. Хозяин когтей, видя их предательство, в отчаянии утроил свои силы, освободился от хватки Кёрста и сбросил его с себя. Продолжая неистово реветь, он помчался прочь, сея под собой дождь из горящих перьев. Под радостные возгласы своих соратников лучники Тгаравата выпустили вслед хозяину когтей сотню стрел и тысячу проклятий.
Воины кричали, смеялись над «поджаренной курицей», поздравляли друг друга с победой, нахваливали то доблестного Тгаравата, то его верного товарища-Кёрста, то друг друга. Тгарават смотрел по сторонам, видел обагренные кровью счастливые лица людей и их оскаленные в улыбках зубы. Теперь победу праздновали оба воинства. И ничто не могло доставить Тгаравату большей радости.
Оседлав своего скакуна, воевода помчался в поле, где в тлеющей траве окруженный облаком густого дыма его ждал Кёрст.
- Дичь ушла! – воскликнул хозяин огня. – Но лишь на этот раз.
- Спасибо, Кёрст, - ответил Тгарават и поклонился хозяину огня, хотя и знал, что тот не видит его. – Сегодня ты спас жизни сотням людей. Я уверен, что все они воздадут тебе. Каждый из них еще не раз выйдет на охоту.
- Я это знаю. Но если ты захочешь устроить особую охоту - охоту в честь победы! - то повелитель загонных факелов с радостью присоединится. До встречи, Тгарават. Я чувствую, что костры у подножия горы еще горят. Пойду к ним.
Неспешно передвигая свои гигантские ноги, хозяин огня шел по почерневшей траве, и с каждым его шагом из-под обугленных стеблей вырывались маленькие стайки живых искр, которые, сверкая и потрескивая, устремлялись вслед за ним.
***
В наступившем мраке на поле расцветали новые огни – но эти уже не принадлежали Кёрсту: пришло время отдать тела умерших другому хозяину огня – Скрефарету, повелителю погребальных костров.
В тот день Скрефарет был по своему обыкновению разговорчив: касаясь тела очередного павшего воина, он обращался к его товарищам и спрашивал, как жил покойный, каким он был человеком, был ли любим родными и близкими или ненавидим, был ли одинок или всегда окружен верными друзьями.
- Этот? Славный парень был, - говорили про одного, - на охоте его не перестрелять, за столом не перепить. Жалко его.
- Ни с кем не говорил, всё в себе держал, - рассказывали о другом. – Бывает, спросишь его о чем-нибудь, а он в два слова от тебя отплюётся, и никак ты с ним не разболтаешься.
- Копье-то тем концом держала, а на большее ума не хватало, - говорили о третьей. – Учишь-учишь, а она всё лучше тебя знает – ну да и что толку? Так дурой и померла. Ничего из неё не вышло.
- Кто знает эту воительницу? – Скрефарет обратил свой взор на бездыханное тело Ригнвиг.
- Это моя сестра, - отвечал Тгарават.
- Расскажи мне о ней, - прошипел Скрефарет, вплетая языки своего пламени в волосы павшей.
Тгарават знал, что за ним пристально наблюдают осиротевшие воины Ригнвиг. Потому он решил начать свой рассказ с того, задумывал уже давно.
- Семнадцать лет назад мы с сестрой еще жили при дворе нашего отца. Ригнвиг тогда уже училась владеть настоящими мечом и луком, а мой меч еще был деревянным. Однажды мы с ней понарошку сражались, и я случайно обронил свой меч под колеса повозки; повозка была тяжелой, и меч раздробило натрое. Ригнвиг принялась кричать на возницу, а потом, увидев, что я плачу, стала меня успокаивать и сказала, что сама сделает мне такой же меч. Я не поверил ей: мне казалось, что сделать такую игрушку очень сложно, а сестра ведь даже никогда не пыталась вырезать что-то из дерева. Но Ригнвиг украла тренировочный меч, отрубила от него треть и стесала рукоять так, чтобы она ложилась в мою руку. Отец потом строго наказал нас обоих, но я всё равно был счастлив – счастлив, потому что чувствовал, что у меня есть, на кого положиться. И еще много лет после она поддерживала меня, помогала мне, не давала мне чувствовать себя одиноким – ей всё это удавалось, даже несмотря на её вздорный нрав. И я проклинаю себя за те мысли, которыми я проникся после.
Она была самым храбрым человеком из тех, что я знал. Гораздо храбрее меня. Наш отец уважал её за это, а также за её настойчивость, за её трудолюбие, за силу её характера. Но он боялся её вспыльчивости и резкости и потому не доверял ей. Было время, когда я радовался каждый раз, видя, как она проявляет свой гнев, срывается на крик, оскорбляет меня, мать, отца, своих учителей, своих воинов. Я надеялся, что это подорвет веру отца окончательно. Я надеялся, что это заставит его сделать меня единственным наследником.
Я был глуп и многого не понимал тогда. Со временем я начал ощущать жалость к ней: в пешем и конном бою она могла одолеть кого угодно, но была бессильна перед своей собственной яростью. Когда наша мать умерла при родах полтора года назад, Ригнвиг удалилась от семьи в свои владения. Я беспокоился за неё – мне сообщали, будто она пыталась покончить с собой. Не знаю, правда это или нет. Я пытался навестить её, но стража даже близко не подпускала меня к её чертогу – она никого не желала видеть.
Когда наш отец заболел, она единственная из всей семьи не приехала к нему. Когда он впал в беспамятство, его писарь показал мне завещание. Великий Вождь чувствовал свою слабость и заранее сообщил свою последнюю волю еще год тому назад. В завещании говорилось, что никто из трех детей не станет следующим Великим Вождем. Отец велел разделить землю на три неравных части, большая из которых досталась бы мне, меньшая – Ригнвиг, а самая маленькая – Хисакине. А до совершеннолетия Хисакины её землями поручалось управлять мне. Узнав о завещании, Ригнвиг сперва обвинила писаря и меня в том, что мы его подделали. Затем она заявила, что даже если завещание подлинное, то она не станет подчиняться воле выжившего из ума старика. Со своим войском она перешла границу моих владений, изгнала гарнизон из этой крепости и отправила ко мне гонца.
Тгарават снял с пояса кожаный кошелек и достал из него кусок веленя.
- Она велела мне отречься от своих земель и в случае смерти отца передать ей всю власть по праву старшинства. «В противном случае, - писала она, - я сожгу дотла все города и деревни тех предателей, что встанут на твою сторону». Она знала, что я не соглашусь.
Тгарават скомкал письмо и метнул его в огонь.
- Она решилась на самоубийство. Но она хотела совершить его моими руками. Увы, я не смог помешать её намерению сбыться. Я скорблю как по ней, так и по тем несчастным, которых она привела с собой на смерть. Но я не виню их в том, что они поддержали её – Ригнвиг была достойна того, чтобы за ней следовали. И я обещаю стать не менее достойным вождем для её людей. И я хочу, чтобы все знали: сколько бы ошибок моя сестра ни совершила в последние дни своей жизни, это не затмит всего добра, что она принесла мне, нашей семье и нашему народу.
Воины Ригнвиг окружили Тгаравата, встали на колени и сложили своё оружие к его ногам.
- Во всех наших землях нет человека честнее и мудрее тебя, - сказали они. – Мы пойдём за тобой!
- Не в этот раз. – отвечал Тгарават. – Завтра вы отправитесь домой и расскажете обо всем, что видели: о битве, о Ригнвиг и о хозяине когтей. И передайте всем мои слова: войны не было и не будет; а ваша земля не осиротеет без правителя до тех пор, пока жив Великий Вождь и пока жив я.
Снова заговорил Скрефарет:
- Спасибо за твою историю, Тгарават. Быть может, и ты хочешь спросить меня о чем-то?
- Да. Не было ли предано твоему огню тело моего отца?
- Нет. Последний раз я принимал вождя вашего племени больше двадцати лет назад. Скорее всего, твой отец еще жив.
- Кто напал на нас? Кто пытался забрать тела, предназначенные тебе?
- Кёрст рассказал мне о вашей битве. С его слов я узнал того, кто бросил тебе вызов. Это Хлактахаму, хозяин когтей, повелитель падальщиков. Мы много раз схватывались с ним, но мне так и не удалось уничтожить его. Не удалось и Кёрсту. Хлактахаму ранен, но он восстановит силы, вновь соберет свою стаю и вернется, чтобы мстить тебе, воевода. Так он поступал всегда. Я думаю, что и на сей раз он себе не изменит.
Отблагодарив Скрефарета и распрощавшись с ним, Тгарават уединился в одной из башен твердыни, где провел ночь в воспоминаниях о сестре и раздумьях о будущем её людей. Он не сомневался в том, что его слова будут переданы сперва семьям, друзьям и соседям побежденных, а потом и всему краю. Не сомневался он и в том, что его история будет принята за правду: к сожалению или к счастью, люди верили не только тому, чему были доказательства, но и всему благозвучному. Если его история покажется им достаточно красивой, они примут её. Если же нет, то Тгарават придумает другую. И так будет до тех пор, пока он сам не узнает всю правду.
***
Наутро из Лгорифара прибыл гонец. Он передал Тгаравату письмо от главного писаря Олшенказа, который просил воеводу как можно скорее вернуться. Олшенказ не уточнял причину, но Тгарават и так её знал. Преисполненный дурных предчувствий, он отправился домой, желая лишь одного: увидеть отца еще раз прежде, чем тот лишится жизни.
В Лгорифар воевода прибыл через три дня. Его встретил Олшенказ; дрожащим от волнения голосом писарь рассказал Тгаравату о том, что случилось в его отсутствие: Великий Вождь очнулся, но его рассудок оказался поврежден. Вождь не видит никого и ничего вокруг себя, постоянно бредит и не может сам есть, так как, по-видимому, не ощущает голода.
- Наш лекарь даёт вождю свои снадобья, чтобы тот спал… потому что, бодрствуя, он себя увечит, - говорил Олшенказ. – А когда он просыпается, нам со Скаателу приходится кормить его, как маленького ребенка.
Скаателу звали деда Тгаравата по материнской линии. Как оказалось, тот единственным из всей родни остался в чертоге, чтобы ухаживать за своим зятем. Ни разум, ни сила не покинули Скаателу за его восемьдесят лет. Он пережил свою супругу, затем всех своих детей, а теперь – как сообщил ему Тгарават – еще и внучку.
- Войди в его покои, Тгарават, - говорил Скаателу, сжимая запястье юноши своей костлявой рукой. - Лекарь сегодня не давал ему отвар, так что твой отец не спит. Послушай, что он говорит.
В спальне отца Тгарават обнаружил дряхлого старика, который был, казалось, старше самого Скаателу. Великий Вождь сидел на кровати с закрытыми глазами и что-то тихо бормотал. На нём не было надето ничего, кроме пеленок, а по всему телу были заметны синяки и ссадины. Тгарават приблизился к отцу; ему показалось, что тот на мгновение приоткрыл глаза, но тут же закрыл их снова.
- Отец! - прошептал Тгарават и коснулся его плеча.
Но вождь не заметил этого. Затаив дыхание, Тгарават начал прислушиваться к шепоту отца и следить за движениями его губ.
- Скоро… ора, - шептал вождь, - Лис придет… ешать нос… пять… и еще. Домах нет.
Вождь пропускал то буквы, то слоги, то целые слова, обращаясь к невидимому собеседнику. Через некоторое время он начал повторяться, и Тгарават на секунду задумался, пытаясь понять, что ему напоминают речи отца – он был уверен, что уже слышал это прежде.
- Зеле… ты тоже. Только тогда…
Внезапно вождь вскочил с кровати и быстро зашагал вперед, споткнулся о высокий подсвечник, упал, громко стукнувшись о пол коленями, но тут же поднялся и пошел дальше. При этом он начал бормотать громче, размахивал руками и, казалось, отчетливо видел перед собой того, с кем говорил.
Тгарават со страхом наблюдал за действиями отца, не понимая, что ему нужно сделать. Он хотел позвать Скаателу, но в этот момент вождь, упершись лбом в стену, громко вдохнул и закричал:
- Гоним!.. частокол! Частокол! Лис, как вчера… да! Да…
Тгарават заметил, что по ноге отца струится кровь. Тот же, видимо, не чувствовал боли. Тгарават схватил вождя за руки и с трудом дотащил до кровати – тот упирался и всё быстрее произносил какие-то слова, но теперь разобрать их было уже невозможно.
Послали за лекарем. Тот перевязал рану и попросил Тгаравата впредь не давать отцу вставать с постели – каждый раз это заканчивалось для вождя новыми ссадинами и ушибами. Вместе они с трудом влили в рот вождя снотворное, и вскоре тот уснул.
Но Тгарават теперь ощущал горечь втрое более сильную, чем любого отвара. Ему казалось, будто что-то острое стало ранить его изнутри, пытаясь сломать ребра и выбраться наружу. Он, наконец, понял, о чем говорил отец. Это была история, которую вождь десятки раз рассказывал своим детям и которую сотни раз рассказывали им другие. Это была история об основании Лгорифара.
Тридцать лет назад, когда Акаватал – тогда еще не вождь, но сын вождя – пришел сюда, на этих холмах стоял лишь десяток охотничьих хижин. Жители этой крохотной деревни просили помочь им в борьбе с хозяином когтей, повелевавшем стаями волкоподобных чудовищ. Как и прочие его сородичи, этот хозяин был жаден и считал своим всё, до чего мог дотянуться. С ним невозможно было заключить перемирие, невозможно было договориться – хозяин считал всех зверей своей добычей, и только своей. Добычей же он считал и людей.
Акаватал счел, что если не словом, то силой им удастся изгнать хозяина когтей из леса. Каждый день он со своим отрядом выходил на охоту в угодья, принадлежавшие хозяину, каждый день они оскверняли их, бросая выпотрошенную добычу, на все лады кляня хозяина и его слуг; они говорили, что сам повелитель волков будет подбирать за ними объедки – говорили так, чтобы он это услышал. Высокомерный и заносчивый по своей природе, хозяин когтей не мог оставить наглецов безнаказанными. Введенный в заблуждение малочисленностью отряда Акаватала, под покровом ночи он со своей стаей напал на деревню, но был застигнут врасплох подоспевшей на помощь сотней Вуаткарота. Хозяин когтей был побежден. Его гигантская шкура стала одеждой его убийц, а кости легли в основание будущего Волчьего Чертога.
Вуаткарот по прозвищу Лис был с отрочества дружен с будущим вождем. Отец рассказывал Тгаравату, что Лис был человеком необычайно талантливым: то был и сильный воин, и искусный охотник, и умелый кузнец. Благородные семейства были уверены, что рано или поздно Лис породнится с вождём, тем более что ходили слухи, будто на Лиса заглядывается двоюродная сестра Акаватала. А сам Акаватал верил в это даже больше других и, пожалуй, желал этого, как никто другой: он вот уже десять лет считал Лиса скорее братом, нежели другом. Но Вуаткарот погиб раньше, чем сбылись надежды будущего вождя: рваная рана от удара кабаньим бивнем загноилась и на третий день принесла его другу мучительную смерть.
***
Всю следующую ночь Тгарават провёл у постели отца. В этот раз снадобье не подействовало, и Великий вождь не спал; он, не переставая, снова и снова пересказывал события, которые когда-то происходили, людям, которых уже давно не было. Но Акаватал будто видел их всех вокруг себя: своего друга детства, своего отца, свою тетю, свою жену, скончавшуюся при родах, и свою дочь, о смерти которой еще не знал. Вождь называл их всех по именам, говорил с ними, ссорился и мирился. Он заново переживал дни своей славы, дни своей радости и горя, а его сын слушал его, уже не пытаясь сдерживать слезы.
Отец уснул лишь после рассвета, и тогда Тгарават, наконец, оставил его, покинул чертог и отправился бродить по улицам просыпающегося города. Несмотря на ранний час, на площадях местные и заезжие торговцы уже открывали лавки, а из ремесленных домов слышались голоса людей, стук молотков и жужжание пил.
Над Лгорифаром всё еще висел туман. Сквозь его пелену Тгарават не мог видеть ручей, но слышал журчание его воды, омывавшей каменный желоб. В это время горожане обычно вели сюда своих коней на водопой. Тгарават остановился в нерешительности: он не знал, стоит ли ему сейчас выходить навстречу людям. Однако тут ему пришло в голову, что вне его надела его могут знать в лицо лишь немногие. И действительно: когда он приблизился к собравшимся у ручья, они заметили его, но не обратили никакого внимания.
Да, теперь об этом уже и вспоминали-то не часто, но ведь не так давно народ знал в лицо едва ли не каждого члена семьи вождя. Акаватала, впрочем, бы узнали и сейчас, будь то в Лгорифаре, в южных или западных владениях Тгаравата или в землях, что принадлежали Ригнвиг. Но сам Великий Вождь сделал всё возможное, чтобы стать последним, кого знают все: за последние двадцать лет он утроил размеры их страны.
Но кем теперь будут его наследники? Не более чем именами на устах. «Слыхал? – будут говорить они. – А Хисакина-то скоро станет матерью!» А вдруг и наоборот? «Хисакина оскопилась и хочет вести дружину, как и её тётка тогда, помнишь?» - «Хисакина? Это та самая, что ли?» Та самая. Сказал – и сразу ясно, что за «та самая». А какая она есть, «та самая»? Кто будет это знать? Хорошо, если хотя бы все придворные.
Тгарават знал, что вестники прибыли в город раньше него. Жители Лгорифара уже несколько дней как знали о поражении и гибели дочери Великого Вождя. Но что они чувствуют? Кажется ли им, что их жизнь от этого изменится или уже изменилась? Тгарават хотел бы задать кому-то прямой вопрос, но знал, что не получит прямого ответа. Сам же он отвечал себе так: для этих людей Ригнвиг была «наместницей Великого Вождя в соседнем краю», и не более.
Но ему непозволительно быть столь же безразличным. Вскоре Тгарават отправится на восток, во владения, лишившиеся правительницы. Он объедет все её земли и ободрит её людей, убедит их никогда впредь не идти войной на своих братьев и сестер и непременно выяснит, что толкнуло Ригнвиг на измену. Однако прежде нужно было решить другую, куда более сложную задачу.
Тгарават еще какое-то время бесцельно бродил по улицам города, а затем, окончательно себя утомив, вернулся к Волчьему Чертогу. Скаателу ждал его у ворот.
- Я хотел, чтобы ты сам увидел и услышал его, - сказал старик, закрывая тяжелые створки за спиной Тгаравата. – О случившемся пока что знает только двор. Ты…
- Скаателу, - Тгарават обернулся к деду, - что будет, если я убью его?
- Он навсегда останется в памяти людей героем, основателем Лгорифара, объединителем земель, победителем четырех хозяев и другом трех, справедливым судьей, храбрым воином и искусным полководцем. Но не выжившим из ума стариком, который испражняется в кровати и не умеет держать в руках ложку. Ты сделаешь это ради него даже в большей степени, чем ради себя. Никто не сможет упрекнуть тебя, Тгарават: так ты станешь великим вождем всего на четырнадцать лет – до совершеннолетия твоей сестры, а своего отца ты оставишь героем на целую вечность.
Скаателу говорил так, словно задумал эту речь уже давным-давно и много раз повторял её про себя снова и снова, ожидая момента, когда можно будет произнести всё вслух. Тгарават понимал, что двигало его дедом в тот момент. Он, потерявший в прежних междоусобицах двух сыновей, надеялся, что теперь Тгарават сможет понять его, понять, зачем им нужен подлинно Великий Вождь.
Не ответив ему ни слова, Тгарават вошел в чертог.
***
- Круг! Круг. Круг.
Это слово Акаватал повторял вот уже в сотый раз. Тгарават сидел на кровати рядом с ним и слушал, надеясь понять что-то из безумных речей отца. Наконец, тот на мгновение умолк, а затем медленно произнес:
- Нет мора, Иждатев… он солгал…
Вождь закрыл глаза.
Кто такой Иждатев? Тгарават пытался вспомнить, слышал ли он это имя раньше.
- Гончара здесь, - продолжал тем временем Акаватал, - неты и серп… Олшенказ подождет. Скоро.
Тгарават невнимательно слушал последующие слова – его умом завладело это странное имя, не слышанное им прежде. Иждатев. Тгарават был уверен, что не знал никого с таким именем. Он как будто слышал его на рыночных площадях, в солдатском строю, но ни разу при дворе. Видимо, было у отца что-то, что он не хотел открыть даже своей семье.
Вождь зашевелился. Он открыл глаза, повертел головой из стороны в сторону и медленно поднял туловище.
- Ол… шен… ка-аз! – крикнул Акаватал, глядя при этом куда-то сквозь своего сына.
От неожиданности Тгарават вздрогнул и обернулся – но позади него никого не было. Ему становилось не по себе. Этот вскрик и это выражение лица сейчас пугали его в сто раз сильнее, чем любые чудовищные хозяева. Зубы Акаватала были оскалены, мышцы лица подергивались, а не моргающие глаза как будто пытались просверлить своим взглядом тело Тгаравата и увидеть что-то за ним, там, в дальнем темном углу комнаты.
Вождь вскочил с кровати и чуть ли не бегом бросился в сторону дверей, но Тгарават схватил его за руки и потащил назад. Отец упирался, пытался вырваться, и при этом боролся с необычайной силой, так что Тгаравату казалось, будто он пытается удержать не одного больного старика, а дюжину здоровых молодцов. С трудом уложив вождя обратно на кровать, Тгарават вытащил из ножен кинжал и положил его рядом с собой.
- Ворота… не лай… - сказал вождь и снова закрыл глаза.
Тело Акаватала дрожало, будто его бил озноб. Довольно долго он молчал, а потом перевернулся на бок и уткнулся головой в подушку, но, тем не менее, отчетливо произнес:
- Река донесет. Просто вниз. Они внизу, Ригнвиг. Там по полям скачут целые табуны. И они ничьи – бери, какого хочешь. И тебе возьмем. Хочешь?
Сказав это, вождь улыбнулся.
Тгаравату никогда прежде так сильно не хотелось вновь оказаться десятилетним мальчишкой. Теперь он, кажется, понимал стариков, которые скучали по прошлому – они-то, должно быть, пережили и худшее в своё время. Но есть вещи, которых нельзя избежать. Более того, он всегда знал, что их нельзя избежать. Так кем он будет, если сейчас скажет, что не готов к наступлению будущего?
Тгарават вглядывался в лицо отца. Землистого цвета кожа, испещренная глубокими морщинами, глаза, будто провалившиеся внутрь черепа, сухие растрескавшиеся губы. Как долго можно себя обманывать? Его отец мертв вот уже три поры. Уже три поры у их народа нет вождя: не важно, спит ли он в беспамятстве или, бодрствуя, бредит – его больше нет. А его гниющая оболочка, лишенная рассудка, теперь только напоминает человека, но уже не является им.
Тгарават никогда прежде не представлял себе, что он будет чувствовать, приставив клинок к груди родного отца. Теперь же он с ужасом осознавал, что его отец – мудрый, сильный телом и духом герой – уже давно существовал лишь в его воображении. К лежащему перед ним телу он не испытывал никаких родственных чувств.
***
Тгарават осторожно приоткрыл дверь в комнату Хисакины. Внутри никого – видимо, кормилица ушла за водой. Он подошел к колыбели сестры и откинул полог. Хисакина узнала его, улыбнулась, потянула к нему ручки и сказала что-то на своём языке. Увы, язык этот понимали только отец и кормилица, и потому Тгарават только улыбнулся ей в ответ.
Он осторожно вытащил сестру из колыбели и, держа её на руках, смотрел в её голубые глаза. Отец говорил, что в младенчестве и его глаза были голубыми, но с годами изменили свой цвет на болотно-зеленый. То же самое произошло с Тгараватом. Будет ли так и с Хисакиной? И что еще она унаследует от своих родителей?
Ригнвиг унаследовала от отца целеустремленность, храбрость, силу. Тгаравату достались терпение и рассудительность Великого Вождя. Быть может, все эти качества слились бы воедино в одном из тех девяти детей Акаватала, что умерли в младенчестве? Кто знает. Так или иначе, ни Тгарават, ни Ригнвиг не считали себя достойными наследниками отца. Видимо, так же считал и отец, коль скоро он решил не передавать свой титул кому-то одному, но разделил власть между всеми детьми. Но, быть может, Хисакина будет достойна великого звания? Время покажет.
Сверху послышался скрип половиц. Положив сестру в колыбель, Тгарават поспешил вернуться на второй этаж. Там, у раскрытых дверей в покои Акаватала, стоял Олшенказ. Он оставался неподвижен долго – Тгарават думал, что успел бы досчитать до ста. Поборов оцепенение, писарь едва слышно прошептал:
- Вождь…
- Я здесь, Олшенказ, - немедленно отозвался Тгарават. – Я слушаю тебя.
Вопрос: Понравилось?
| 1. Да | 2 | (100%) | |
| 2. Нет | 0 | (0%) | |
| Всего: | 2 | ||
-
-
22.12.2013 в 13:15-
-
22.12.2013 в 23:05Ригнвиг не стала дожидаться, пока Тгарават перейдет в наступление, и повела свою армию вперед. Войско Тгаравата выдвинулось навстречу.
Несколько странный поступок с точки зрения тактики.
Наконец, страх возобладал: уже несколько десятков её воинов бросились в бегство и попытались прорваться сквозь огненную стену, но никому не удалось выйти из неё живым.
- Сдавайтесь! – прокричал Тгарават, приблизившись вместе со своими всадниками к сражающимся. – Сдавайтесь, и я сохраню вам жизнь!
Его призыву вняли немногие. Не больше полусотни из окруженных противников успели сложить оружие прежде, чем их настигли огонь и мечи.
Противоречие в том, что было сказано раньше - помощь огня должна была сохранить как можно больше жизней.
Теперь победу праздновали оба воинства.
Но от первого ничего не осталось. Не звать же воинством 65 человек?
хотя и знал, что тот не видит его.
Ранее было написано, что он видит через огонь.
с ней понарошку сражались
Слово выбивается из стиля. Сражались, играя, мб?
Я не поверил ей: мне казалось, что сделать такую игрушку очень сложно, а сестра ведь даже никогда не пыталась вырезать что-то из дерева. Но Ригнвиг украла тренировочный меч, отрубила от него треть и стесала рукоять так, чтобы она ложилась в мою руку. Отец потом строго наказал нас обоих, но я всё равно был счастлив – счастлив, потому что чувствовал, что у меня есть, на кого положиться. И еще много лет после она поддерживала меня, помогала мне, не давала мне чувствовать себя одиноким – ей всё это удавалось,
Весь этот пассаж не укладывается в голове для средневекового воина. Понятие одиночества и "есть на кого положиться" больше характерно для нашего века. Раньше человек чувствовал себя одиноким только в изгнании. Были единицы, наверняка, но едва ли воины такого чудака бы поняли с его откровениями.
Когда наша мать умерла при родах полтора года назад, Ригнвиг удалилась от семьи в свои владения. Я беспокоился за неё – мне сообщали, будто она пыталась покончить с собой. Не знаю, правда это или нет. Я пытался навестить её, но стража даже близко не подпускала меня к её чертогу – она никого не желала видеть.
Самоубийство тоже больше признак современности, тем более говорить об этом в древности, скорее позорить человека, кмк.
его писарь показал мне завещание.
Адвокат и завещание. Не верится. Вожди старого времени сами объявляли свою волю, а её разносили глашатаи (если у нас уже век градостроительства) или шаманы или собственно дети.
Скорее всего, твой отец еще жив.
Имхо, лишнее уточнение.
Вообще читать интересно. И я переживал в той части, где он думал об отцеубийстве.
горифара прибыл гонец. Он передал Тгаравату письмо от главного писаря Олшенказа
Очень сложночитаемые названия и имена.
На нём не было надето ничего, кроме пеленок,
Надетые пелёнки?
упал, громко стукнувшись о пол коленями, но тут же поднялся и пошел дальше.
А головой и локтями? Не понятно, как он упал.
Отец уснул лишь после рассвета, и тогда Тгарават, наконец, оставил его, покинул чертог и отправился бродить по улицам просыпающегося города. Несмотря на ранний час, на площадях местные и заезжие торговцы уже открывали лавки, а из ремесленных домов слышались голоса людей, стук молотков и жужжание пил.
Вот тут меня резко посетило КД - я уже вжился в ситуацию первобытных племён или самого начала родового строя - с маленькими городищами и поселениями, с неразвитыми ремёслами. А тут - опачке. Его в городе и в лицо не знают. А восемьсот человек войска тоже не знало его в лицо? А в городе-то сколько тыщ населения было тогда? Даже если 20 000 - маловероятно, что в лицо сына вождя не знали, воеводу.
- Скаателу, - Тгарават обернулся к деду, - что будет, если я убью его?
Хорошо.
и медленно поднял туловище.
Странно звучит. Приподнялся?
-
-
23.12.2013 в 00:18Странно звучит. Приподнялся? - Тут проблема была такая: я подумал, что приподняться можно по-разному. Можно отвести локти за спину и приподняться, опершись на них, можно приподняться так же, но без локтей, напрягая мышцы спины, а можно приподняться, подняв туловище.... и всё это, по идее, можно назвать "приподнялся". Мне казалось, здесь не помешает уточнение. А вам оно кажется лишним?
упал, громко стукнувшись о пол коленями, но тут же поднялся и пошел дальше.
А головой и локтями? Не понятно, как он упал. - принято. Надо будет уточнить, что он стукнулся коленями и ладонями, чтоб было ясно, как именно он упал.
горифара прибыл гонец. Он передал Тгаравату письмо от главного писаря Олшенказа
Очень сложночитаемые названия и имена. - удивительно: вы - первый из семи, кто сказал это
Я думал, по этому поводу каждый пожалуется. Энивей, это одна из самых легкорешаемых проблем: в случае чего имена потом можно будет заменить.
хотя и знал, что тот не видит его.
Ранее было написано, что он видит через огонь. - кажется, было сказано, что он наблюдал за ним сквозь огонь, но не отмечено, как. Или я где-то облажался и использовал слово "видел"? :о
Его призыву вняли немногие. Не больше полусотни из окруженных противников успели сложить оружие прежде, чем их настигли огонь и мечи.
Противоречие в том, что было сказано раньше - помощь огня должна была сохранить как можно больше жизней. - Тгарават всё-таки в первую очередь имел в виду своё войско - и у него там как раз все очень хорошо в плане кол-ва выживших... ох щи, надо бы прямо сказать об этом в тексте, чтобы устранить недопонимание.
Теперь победу праздновали оба воинства.
Но от первого ничего не осталось. Не звать же воинством 65 человек? - почему бы и не звать? Но тут суть в чем: логическое ударение идет не на "воинство", а на "оба". Ему важно, что противоборствующая компания так же оказалась на его стороне.
Все остальное в той или иной мере касалось общей картины мира. Скажем тааааак.... я понимаю, почему вы сперва могли подумать, что речь идет о неразвитых племенах и протогосударствах, но разве в тексте было что-то, что указывало бы на это окончательно и бесповоротно? Ну, как вам кажется?
Ваше замечание насчет одиночества спорно, но но подумать тут есть над чем, окей, а вот во всем, что касается ссылок на средневековье и современность, я согласиться не могу. Здесь можно задать встречный вопрос: а о каком средневековье вы говорите? О европейском? О русском? О японском? О мезоамериканском? Между японским и мезоамериканским, к слову сказать, разница, как между воблой и струйным принтером. И если доходит дело до апелляции к уместности какого-то элемента в одной из реально существовавших систем, то ваш аргумент про самоубийство как современное явление встречает яростный отпор японских самураев-любителей сеппуку.
Я бы здесь и вовсе не советовал вам сравнивать описываемую систему на соответствие одной из реально существовавших - так мы, по правде говоря, далеко не уйдем. Я при продумывании мира не стремлюсь опираться на какой-то шаблон из реально имевшего место быть государства/народа на конкретном этапе его развития - я просто собираю множество НЕвзаимоисключающих элементов из разных стран, регионов и времен. Ну и плюс что-то от себя (насколько это возможно). С моей точки зрения, соответствие реальному образцу - второстепенно, а первостепенно отсутствие внутренних противоречий в выдуманном мире.
-
-
23.12.2013 в 00:28Лишним мне кажется слово "туловище"
удивительно: вы - первый из семи, кто сказал это
Я сам на это стал внимание обращать только после Кинга, раньше я просто не прочитывал трудно призносимые названия и превращал их в уме в удобные мне. Но мне кацца, это не совсем правильно.
кажется, было сказано, что он наблюдал за ним сквозь огонь, но не отмечено, как. Или я где-то облажался и использовал слово "видел"? :о
А как можно наблюдать без зрения? Это же синонимы практически. Тогда уж описать, как именно оно чувствовало.
Тгарават всё-таки в первую очередь имел в виду своё войско - и у него там как раз все очень хорошо в плане кол-ва выживших... ох щи, надо бы прямо сказать об этом в тексте, чтобы устранить недопонимание.
Ну, возможно, это девиации моего восприятия.
почему бы и не звать?
Воинство - это что-то большое тому что. Я б переформулировал - воины обеих армий, например.
было что-то, что указывало бы на это окончательно и бесповоротно? Ну, как вам кажется?
Нет, конечно. Но я решил, что будет полезно обозначить, как я это воспринял, как читатель
современное явление встречает яростный отпор японских самураев-любителей сеппуку.
Но на то, что это было восточное государство точно ничего не указывает
а первостепенно отсутствие внутренних противоречий в выдуманном мире.
Это важно, да. Потому имеет значение, каков именно тот мир. У меня как у читателя, вот, недоумение осталось - при малой информации о мире, я вынужден был оперировать стереотипами и вот к чему это привело. Ну и есть общая психология народов тех или иных периодов. Вне зависимости от реальной культуры. Ритуальное самоубийство, например, явно не то что бытовое.
-
-
23.12.2013 в 01:20Спасибо.
-
-
23.12.2013 в 01:58-
-
23.02.2014 в 15:26С выжившим из ума вождем понравилось!
Возможно, я неправильно подозреваю, но вождь "заболел" не случайно? Иначе, зачем лицемерный лекарь, нэ?
-
-
23.02.2014 в 15:29-
-
23.02.2014 в 15:42