Рифма

[Visioner]

Явь
—
Любовь

Вопрос: ?

1. +		1	(6.25%)
2. -		15	(93.75%)
Всего:		16

@темы: поэзия

---

Единственный волшебник, отрывок 1

[Reine Salvatrise]

Аннотация: Однажды ткань мироздания дала трещину и начала распадаться. В опасности оказались многие миры. Крысы, спасая свои шкуры, бежали в Снарный мир, захватили его и сожгли дотла столицу, а короля распяли на площади перед дворцом. Полтора века крысы правили Снарным миром, совершая набеги на соседние миры, всё захватывая и захватывая города и страны. Они никак не могли насытиться. А в то время ткань мироздания продолжала расползаться, образуя временные разломы, которые позже приведут к хаосу, а после него останется лишь пустота. И тогда на сцене появился странник, решивший остановить крыс и залатать мироздание. Странник - человек, которого ненавидят за его дар и боятся.
История о волшебстве, драконах и долге. И о том, как важно найти своё место.

Снарный цикл

Книга первая. Единственный волшебник

Сказка

Жил-был дракон цвета пламенной зари. И на всём белом свете не нашлось бы существа подобного ему, повелителю бурь и ветров. И когда его тень падала на Снарные воды, все морские жители замирали и молча, застыв в восхищении, смотрели ему вслед. Дракон поднимался к звёздам и танцевал с ними до упоения, а по утрам люди часто путали его огненное дыхание с восходом солнца. И приветствовали его как избавителя от тьмы.
Однажды летом властитель неба заметил, что ночи становятся длиннее, а дни короче и холоднее. Но то не зима приближалась. А солнце слабело, и лучи его не грели. Мир погружался во мрак, и в сердцах людей селился страх.
Ткань времени рвалась, поглощая свет и выплёвывая чёрную жижу пустоты. Люди растворялись, исчезали, и никакие стоны и заклинания не могли их вернуть. Птицы не пели, и бабочки, сложив крылья, ждали конца. А на месте городов появлялись чёрные дыры, заполненные пеплом.
И дракон был опечален тем, что его любимый мир умирает.
Он полетел в самое сердце хаоса, где смешались тьма и безвременье, в бездну, затерявшуюся в беспокойных водах Снарного моря. И там, разрывая когтями грудь, изливая кровью сердце, красный дракон смешался с пустотой, штопая ткань мироздания своей жизнью.
И утром солнце принесло тепло, бабочки расправили крылья, запели птицы, и страх был изгнан из людских сердец. Мир вновь стал прекрасен.
Но над землёй уж больше не парил дракон цвета пламенной зари.


В Снарном мире любят рассказывать сказку о красном драконе, но каждый на свой лад. В одной версии дракон погибает. В другой возрождается и вырывается на свободу, разрывая морскую гладь. Ещё шепчут, что каждый дракон когда-то был человеком.
Не знаю, было ли что-то из этого на самом деле или всё выдумка. Но я расскажу вам свою сказку, хотя, конечно, это не сказка, а чистая правда. Но кто мне поверит?

Часть 1. Царство крыс

Сейчас, много лет спустя, странно вспоминать то время, когда я не знала простых правил мироздания и мне было невдомёк, что тот мир, откуда я родом, лишь песчинка среди сотен других. Да, бывают места, усыпляющие тишью и благодатью, и места, пугающие кровавыми реками и мостовыми из человеческих зубов. А в иных мирах всюду преследует тонкий аромат волшебства: запах миндаля или перечной мяты. Я даже забредала туда, где и вовсе нет разумной жизни — только фиолетово-жёлтые всплески энергии, пересекающие пространство.
И хотя всё это случилось безумно давно, но, закрывая глаза, я всё ещё могу вспомнить мельчайшие детали. Надеюсь, у меня достаточно времени, чтобы по порядку рассказать о себе, о волшебнике Септимии Крауде, смерти которому не желал только ленивый, и о красном драконе.
Первое правило, что мне предстояло усвоить: меж собой миры соединены подчас толстой, непробиваемой стеной, а порой совсем тоненькой перегородкой, как дверь на чёрную лестницу, за рифлёным стеклом которой всегда видны лишь расплывчатые очертания неизведанного.
Никогда не любила этой двери: в детстве я насмотрелась передач об убийствах в тёмных закоулках и всё ждала, что кто-нибудь выскочит из-за неё.
Сказать по правде, в моей голове и без того обитало много тараканов, одним больше, одним меньше – какая разница? Конечно, многовато для будущего клинического психиатра, и мне стоило бы сначала себя привести в порядок, а уж потом лезть со скальпелем в чужую душу. Но я всегда выкручивалась, и никто не подозревал, какая каша порой творилась в моей голове! Видимо, я была тем типичным случаем, когда человек лезет в психиатрию не чтобы помогать другим, а чтобы разобраться в себе. Но в этом малюсеньком секрете я с трудом признавалась даже самой себе.
Ну и пусть! В те времена я просто радовалась, что никто не замечал, как сильно билось моё сердце всякий раз, когда я помогала профессору во время бесед с пациентами. Нашла кого бояться! Впрочем, спасало не актёрское мастерство, а то, что мало кого волновала стажер с чашкой кофе. Невысокая, со стрижкой-каре и задумчивым лицом – серая мышка.
Жили мы тихо и скромно. Отец целыми днями трудился в лаборатории, изучал бактерии и микробы. Виделись мы редко. В детстве, помню, любила заглядывать в его портфель, всё надеялась найти что-нибудь интересное, но он никогда не приносил домой сюрпризов. И лишь захлопывал дипломат у меня под носом и укоризненно грозил пальцем.
Мать металась между драгоценным хозяйством и работой бухгалтера. Она относилась к тем людям, у которых всё непременно должно быть идеально, и особо её волновала оценка соседей. Да, она жаждала быть лучшей во всём. Наверное, поэтому я оказалась для неё сплошным разочарованием. Я не любила институт, который она выбрала для меня, скрупулёзно изучив все справочники, не писала гениальных курсовых или статей в научные журналы, не поражала соседей успехами. Я старалась жить тихо и скромно, игнорируя всё, что не попадало в круг моих интересов.
Ещё была Светка: милая сестричка постоянно норовила занять мой письменный стол красками, пастелью и альбомными листами, мол, места ей не хватает в своей комнате. Временами я дико завидовала Светке. Обладая большими недостатками, чем я, она умудрилась снискать больше любви и ласки. Она могла залить акварелью всю кухню, но это не вызывало у матери такого огорчённого выражения лица, как моя четвёрка. Наверное, весь фокус заключался в том, что несмотря на приносимый хаос, Светка хорошо рисовала, особенно портреты, она улавливала главное в человеке и умело переносила на холст. Соседи и учителя хвалили Светку, что льстило матери, которая, впрочем, не оставляла попыток её переделать: «Если ты ещё кухню мыла после себя!»
Я почти всё время сидела дома, если не считать походов в институт и двух-трёх в неделю вылазок на практику в клинику. Я жила в мире учебников, книжек со старыми сказками и потёртых кед. Мама не возражала бы против учебников, будь это книги по выбранной специальности, экономике, но их я принципиально не брала в библиотеке, а рефераты скачивала в Интернете и через пень-колоду пересказывала на семинаре. Ах, да, в Снарном мире нет такого понятия, как Интернет, поэтому попробую объяснить: это огромный массив информации, который существует в «вымышленном» пространстве, если хотите – мире, и доступ к нему осуществляется с помощью особых механизмов - компьютеров.
Вместо экономики я с удовольствием изучала психологию, раз за разом проваливая контрольные по экономическому анализу. И даже моя стажировка в достаточно крупной клинике не считалась успехом.
В отличие от некоторых сверстников я остерегалась гулять по вечерам, ходить в клубы и на дискотеки. И даже это матушка записала мне в минус. Хотя шатайся я по клубам, она требовала бы прекратить это безобразие. Но при текущем положении вещей моя нелюбовь к развлечениям лишь говорила о моей ненормальности и отколотости от общества.
Временами я чувствовала, что нахожусь не на своём месте. Вероятно, потому так легко и позволила втянуть себя в эти абсолютно не нужные мне и разрушившие все планы приключения.
Порой накатывала скука. Дома мне не с кем было обсудить «Толкование сновидений». Никто не хотел говорить со мной о Достоевском, и даже Светку больше волновали мальчики-одноклассники, чем разговоры с сестрой. Мы жили на разных планетах. И мне казалось совершенно невозможным и удивительным, что мы были одной семьёй.
Но и другим моя жгучая мечта казалась странной. Фи! Целыми днями взаперти просиживать над книгами, а затем до пенсии гладить по головке неудачников и анорексиков! Не чушь ли?
Всё началось с трёхчасового знакомства с шарлатаном-психотерапевтом, которого маме присоветовала тётя Вера, соседка и заядлая сериаломанка. За три часа уплачена половина месячного заработка — и вот я выслушиваю лекцию о смысле жизни глазами окружающих и не могу понять, почему должна наматывать на ус советы тех, кто живёт не так, как я мечтаю? Мне настолько опротивело это бесцеремонное выворачивание истины, что я поклялась стать самым лучшим специалистом, чтобы никому больше не пришлось переживать таких унижений.
С тех пор я носила чёрную повязку-браслет на правом запястье.
И каждый день до позднего вечера просиживала над книгами или мечтала о белом халате и чернильных кляксах Роршаха. Конечно, я делала это больше ради себя, чем ради спасения других, но, думаю, всё-таки стала бы психиатром. Возможно, даже не самым плохим.
Но случилось иначе.
Мой фальшиво-сладостный покой нарушило вторжение человека по имени Септимий Крауд.
Он был выше меня на голову, и я смотрела на него снизу вверх. Всё в нём говорило о решительности и суровом характере. Тёмные волосы оттеняли светлую кожу, и казалось, он пришёл откуда-то издалека, где редко не светит солнце. Серые глаза напоминали пастельные мелки моей сестры, и сосредоточенный умный взгляд говорил о том, что он пережил так много, что хватит не на одну жизнь. Но в то же время Крауд не казался старым. Я бы ни за что не смогла назвать его возраст, только если плюс-минус десять лет, что уж совсем точностью не пахнет.
Раньше я не видела. Не знаю, как давно он жил в нашем доме. Месяц? Полгода? Удивительно, но за всё время нашего знакомства я его об этом так и не спросила. Крауд мог оказаться кем угодно и сколь угодно долго жить в нашем доме. До поры до времени он оставался для меня загадкой, которую я силилась разгадать. Да чего уж юлить? Я и сейчас не уверена, что знаю его. Слишком многое он не рассказывал, о многом я и не спрашивала.
А теперь уж поздно.
В тот апрельский день Крауд, в чёрном пальто с поднятым воротом, стоял у подъезда нашего дома и что-то искал в мобильном телефоне. Увидев меня, он произнёс:
— Девушка, не подскажете, как пройти к метро? А то машина сломалась, на работу не доехать.
Наш дом находился не так далеко от подземки, чтобы не знать дороги до станции. Потому вопрос удивлял.
— Метро там, — махнула рукой в сторону. — Идёте вдоль белого дома, сворачиваете на аллею, метров через сто будет станция.
— Спасибо. Ты – Вики?
― Да, ― замешкалась я. Откуда он знает моё имя? Быстрый взгляд: нет, вроде мы раньше не говорили. Столь пронзительный взгляд серых глаз я бы запомнила.
― Септимий Крауд. Прекрасного дня, фея.
И, улыбнувшись, ушёл.
Улыбка, похожая на мимолётный солнечный луч, тёплая и ласкающая. Поражённая, я простояла минут пять и лишь потом опомнилась.
Больше я никогда не видела этой волшебной улыбки на его губах.
На некоторое время и я думать о нём забыла, полностью погрузившись в свои проблемы. Мама собиралась пристроить меня в компанию к знакомым, чтобы они сделали из меня первоклассного экономиста, а я думала о том, как мне после стажировки получить место медсестры в стационаре. Конечно, это не то же самое, что иметь уютный кабинет с кушеткой и кофейным столиком и принимать уставших от офисных дрязг и домашних неурядиц, но надо же с чего-то начинать. К тому же клиника – отличное место, чтобы получше познакомиться с самыми тяжёлыми случаями и узнать, до чего может дойти, если вовремя не заметить признаки душевного расстройства и пустить дело на самотёк. Вся проблема заключалась в том, что для серьёзной, для настоящей работы мне требовалась одна небольшая бумажка – диплом по психиатрии. А меня ждала корочка экономиста. И я совершенно не видела выхода.
Вскоре я ещё раз столкнулась с Септимием Краудом, и эта встреча выбила меня из колеи. После – всё валилось из рук, и я не знала, что мне делать.
Мы с Машкой как раз выходили из института, обе обеспокоенные навалившимися контрольными работами и недописанными курсовыми.
Подруга жужжала о вселенской несправедливости, когда я заметила Крауда, прислонившегося к автомобилю. Он махнул мне рукой.
— Подвести?
— Нет, спасибо.
Я намеревалась пройти мимо, но Машка застыла как вкопанная.
— Да ладно тебе, Вик! Давай прокатимся. Это ведь твой знакомый?
— Ну да, в одном доме живём.
— Супер! — Машка уже забиралась в машину, но я и не подумала двинуться с места.
— Садись, — пригласил мужчина. — Я как раз в сторону дома еду.
Неожиданно для себя довольно улыбнулась.
— Не могу. Мне надо на практику в клинику, а затем в книжный магазин.
Крауд внимательно посмотрел на меня и усмехнулся.
— Ты учишься на экономиста, а работаешь в психушке. Разрываешься между двумя делами и толком не делаешь ни то, ни другое, а на самом деле просто не знаешь, кем хочешь быть. А это означает, что ты занимаешься не своим делом. Подумай об этом.
С этими словами он сел в машину. В окне мелькнуло довольно лицо Машки. И они оба уехали.
Знаете, в глубине души я, наверное, завидовала Машке: высокая, симпатичная, общительная и бесстрашная. С ней мы сдружились случайно: сели за одну парту на английском и разговорились. Машка не боялась завязывать новые знакомства и всегда добивалась своего, для неё точно не существовало никаких преград! А я так не умела и потому молча поплелась к автобусной остановке. Машка-то справится и с контрольными, и с курсовыми, и с летней практикой, а я – вряд ли.
В клинике никак не могла отделаться от мысли: вдруг я, правда, занимаюсь не своим делом? Да что этот пришлый незнакомец может знать обо мне и моих желаниях?
В конце концов, всё закончилось тем, что я перепутала отчёты, пролила на них кофе для начальника и осталась до позднего вечера, чтобы переделать работу.
Домой я вернулась только к половине одиннадцатого.
Этим вечером я должна была отложить в сторону всё, что мне любо-дорого, и сосредоточиться на курсовой, которая никак не хотела выстраиваться в связный набор предложений.
Но погрузиться в работу мне опять не дала мысль, преследовавшая меня весь день: ты занимаешься не своим делом.
— Ну, что за наказание!
Я выползла на кухню. Там уже обосновалась Светка. Разложила десятки альбомных листов с набросками и огромный ватман, на который старательно переносила что-то с эскиза.
— Что делаешь? — я подвинула несколько листков и села на край стула. — Тебе не пора спать? Уже поздно.
— В школе конкурс, — отмахнулась сестра.
Не помню, чтобы когда я училась, у нас бывали конкурсы. Жизнь моей сестрёнки была интересной, и уж Светка никогда не засомневается, своим ли делом она занята.
Я принялась заваривать чай. Чашки уже дымились, когда на кухню вошла мать.
— Что за бардак? Света, быстро собери и иди к себе. Опять же проспишь!
Мы молча наблюдали, как сердитая Светка сгребает вещи. Наверняка, останется после уроков и будет всё доделывать в школе, а завтра вечером мать её немного пожурит за позднее возвращение домой, но похвалит за отличный рисунок.
— Вика, ты написала курсовую?
Матери всегда нужно всё контролировать. Теперь, когда Светка ретировалась с кухни, мишенью стала я.
— Ещё нет.
— Уже апрель. Разве тебе не нужно торопиться? Ты уже выбрала, где летом будешь проходить практику? Я уже говорила, что могу порекомендовать тебя в одну компанию помощником в аналитический отдел.
— Посмотрим. Ладно, уже поздно. Мне завтра к первой паре. Спокойной ночи.
Прекрасно знала, что вместо первой пары пойду гулять. Мне надо проветрить мозги и найти какой-то выход.
Конец апреля выдался на редкость неприятным из-за дождей. Но мне нравился запах мокрых распускающихся листочков и вспышки луж.
Под пальто я надела шерстяную кофту, чтобы не замёрзнуть. Неторопливо прогуливалась по дорожкам парка, и мирно плавающие утки меня успокаивали.
— Неужели тебе нравится такая погода?
Вновь этот странный мужчина. Из-под куртки торчит ворот белого свитера, руки в карманах, а волосы растрёпаны ветром.
— Мне нравится любая погода. Главное, чтобы тихо и можно было помечтать.
— А я ненавижу дожди, сырость и ветер. Там, откуда я, почти всегда тепло. Только зимой идёт дождь, но тогда можно уехать на юг.
— Вы, наверное, из Европы?
Но он лишь едва заметно усмехнулся. И я не могла отделаться от мысли, что он что-то скрывает.
— Хочешь кофе?
Пожала плечами. Что преступного в том, чтобы немного посидеть в уютном кафе? К тому же мне, как будущему специалисту-мозгоправу, полезно изучать людей.
Тихая музыка, деревянные столики и кованые крючки для верхней одежды – всё располагало к неторопливой беседе. Крауд заказал американо для себя, латте – для меня. Он знал, что я люблю, не спрашивая.
— Зачем мы тут?
— Погреться.
Когда принесли кофе, он отнюдь не спешил пить, а обхватил кружку руками, чтобы согреться. Я улыбнулась и сделала так же. Если мы и были в чем-то похожи, так это в том, что оба не переносили холода.
Я заметила у него шесть перстней с огромными голубыми камнями. Несколько больше, чем нужно мужчине.
— Раньше я не видела у вас колец. Зачем так много?
От его взгляда мне стало не по себе, исподлобья, чуть безумный.
— Стало быть, мне так надо.
Мы ни о чём не говорили. Я смотрела по сторонам. И время от времени ловила на себе его пронизывающий взгляд. Отворачивалась, позволяя ему изучать себя, но не узнавая о нём ни капли. Мне хотелось встать и уйти, но я никак не могла себя заставить. К тому же официант принёс мой любимый торт-медовик, хотя я и не помнила, чтобы просила. Пришлось остаться.
Конечно, я бы могла принять Крауда за маньяка, выслеживающего жертву, или просто за типа со странностями и послать куда подальше, избегать общения, но любопытство меня пересилило. Да и в облике его не было ничего отталкивающего, если не считать подчас пронзительного взгляда.
К полудню он расплатился за кофе и молча ушёл, даже не осыпав меня парочкой колких наставлений или советов, коих я ожидала. У меня осталось неприятное чувство, будто меня обманули.
Больше он не искал со мной встречи, а я, уязвлённая, прицепилась к нему как банный лист. Наверное, мне хотелось доказать, что он не прав: я занимаюсь своим делом, знаю чего хочу. Я достаточно интересный человек, и одного утра в кафе мало, чтобы изучить меня.
Наступил май, и, наконец, потеплело. В прошлом году я любовалась зелёной листвой с балкона, но из-за Крауда стала чаще выходить на улицу. Сидела с Киттри на лавочке, ждала своего таинственного незнакомца, следом за ним юркала в подъезд. Он не заговаривал со мной больше, а я жаждала той пленительной улыбки, что в первый раз. И, честно, его молчание безумно оскорбляло. Крауд превращался в навязчивую идею.
В то время я, наконец, выбрала свой путь: психиатрию, начисто отказавшись от экономики. И настала пора от теории переходить к практике. Не всю же жизнь кофе профессору приносить? Конечно, к настоящим душевнобольным меня бы никто не допустил, поэтому я решила опробовать способности на новом жильце, быстро и метко распороть его, изучить и запихнуть в форму узколобого вывода. Возможно, если мне удастся написать небольшое исследование, то меня возьмут на работу и без диплома. Главное доказать, что я чего-то стою. Мне предстояло решить лишь одну небольшую проблему: с чего начать?

Вопрос: ?

1. понравилось		2	(100%)
2. не понравилось		0	(0%)
Всего:		2

@темы: фэнтези

---

Куда улетают трамваи?

[Kyuti-chan]

Аннотация: Дети мечтают попасть в сказку, но далёко не всегда история из книжки оправдывает ожидания, став реальностью.

***
На кухне было уютно и тепло. Мягкий свет струился от лампы, освещая бледное лицо мужчины. Его густые черные брови сошлись над переносицей, темные синяки залегли под глазами – силы к ночи совсем словно расстаяли, остались только усталость и раздражение.
На столе, в пятне яркого света, лежала газета с заголовком на первой полосе: «Маньяк под видом карусельной лошадки похищает детей». Огромные буквы расплывались перед глазами. Семейные споры раз за разом заходили в тупик.
Женщина встала и начала заваривать чай. До автоматизма отточенные движения успокаивали, приводили в порядок мысли, но решение от этого не становилось проще.
— Мы можем нанять няню и оставить его дома с ней. Или взять с собой, но не сводить глаз, не отпускать ни на шаг. Что думаешь? — Она потерла переносицу в попытке снять напряжение. — Он весь вечер просился на ярмарку и расстроится, если мы его не возьмем.
Ей хотелось спать, но вопрос мужа не давал покоя. Что же им выбрать?
— Здесь пишут ужасные вещи: маньяк легко привлекает детей, втирается к ним в доверие и похищает. Знать бы еще, как именно, и мы бы что-нибудь придумали. Но… — мужчина осекся и замолчал, задумавшись.
— Ты не можешь отменить встречу, иначе потеряешь работу. Поэтому нам лучше… — договорить она не успела. На пороге кухни появился заспанный мальчишка. В пижаме и с медвежонком в руках он стоял, щурясь от яркого света.
— Мам, мне страшно засыпать — расскажешь сказку? Пожалуйста!
— Конечно, малыш. Иди к себе, я приду через минуту, — женщина кивнула и улыбнулась сыну, а как только он вышел, обернулась к мужу. — Поэтому нам лучше взять его с собой — раз мы будем вместе, я смогу за ним уследить, а ты разберешься с работой.
Дождавшись ответного кивка, она пожелала мужу спокойной ночи, тяжело вздохнула и отправилась к сыну.

***
Ветер гнал по серым плитам сухие желто-бурые и красные листья, подбрасывал их, кружил в маленьких торнадо. Он жонглировал ими, и пучок березовых вертолетиков нельзя было отличить от багряного клена или пожухлого дуба. Торнадо поднимали пыль и тянули ее за собой по площади, сбрасывая на подолы платьев или начищенные ботинки — сегодня можно было шалить и безобразничать, как подсказывала душа, и не чувствовать себя при этом виноватым.
Праздник был в самом разгаре: со смехом от прилавка к прилавку бегали дети, торговцы раздавали им леденцы и шоколад, а некоторые даже совали в маленькие кулачки юбилейные монеты. На удачу.
Разноцветные ленты, привязанные к деревянным стендам и прилавкам, дверям и резным окошкам уличных кафе, развевались на ветру. Далеко в небе на привязи парили воздушные змеи, разгоняя облака пятнистыми крыльями. Их хвосты-нити натягивались, дергались, но ни один не вырывался.
И пахло здесь по-особенному. Корицей и пряностями, а еще — прелой листвой и по-осеннему свежим, чистым ветром. Мальчишке хотелось кружить до упаду, широко раскинув руки, будто обнимая весь мир. Захлебываться в собственном счастье и тут же щедро раздавать его прохожим вместе с улыбкой от уха до уха.
Крепко держась за мамину руку, он шел по ярмарке. Толпы людей и громкий смех привлекали его взгляд то к прилавку с пряничными человечками в глазури, то к силомеру, красным столбом вздымавшемуся в небо, но больше всего — к карусели. Бежали по кругу кони в яблоках, плыли величественные лебеди, вышагивали жирафы, вытягивая длинные шеи. Полосатые столбы, похожие на лакричные леденцы, подпирали остроконечную, как шляпа волшебника, крышу.
— Мам, можно мне прокатиться на карусели? — потянув за руку, спросил мальчишка.
На секунду на лице женщины промелькнуло смятение, между бровями залегла морщинка, но она тут же сменилась слишком веселой, точно вымученной улыбкой.
— Конечно! Идем.
Они подошли к маленькому домику, выкрашенному в зеленый цвет. Под крупной вывеской «Касса» в окошке показалось пухлое женское лицо. Выцветшие кудри мочалом торчали во все стороны, капельки пота выступали над губой и на висках, а взгляд из-под толстых стекол очков был строгим и крайне недовольным.
— Ходят и ходят, все никак не находятся! Сколько уже можно? Неужели нельзя не покататься на этих облупленных деревянных клячах?!
— Один билет на карусель, пожалуйста. — Мама улыбнулась, словно не заметив ворчания.
Женщина скрылась в окошке, забрав монеты из протянутой ладони. Не переставая ворчать, она звякнула деньгами и оторвала билет. А потом, выглянув снова, грубо сунула его матери в руку.
У карусели толпились взрослые и дети. Мальчишка сжимал в руке серую картонку билета и ждал. Круг за кругом редела очередь перед ним и его мамой, круг за кругом собирались люди позади — кататься на карусели любили все! И наконец остановилась череда деревянных фигур, замерли, поблескивая лакированными боками и глазами на солнце, волшебные птицы и звери.
Только смотритель карусели поднял красную цепь, открывая проход, мальчишка взбежал на помост. Он хотел выбрать самого лучшего скакуна, успеть, пока никто не занял. Взгляд остановился на коне с дальней стороны карусели. Его темно-зеленые глаза смотрели внимательно и пронзительно, заглядывали в душу и манили к себе.
Мальчишка взобрался на небесно-голубую спину в алых яблоках и взялся за потертые поводья. Шершавая кожа доверительно легла в ладони, и он тут же представил себе бешеную скачку. В руки острым краем вгрызался повод, но боль и страх моментально отступали — в ушах свистел ветер, глуша шум боя, но не зов сердца, а сзади наступали враги. И некогда стало отвлекаться на чувства, впереди была победа! Он слегка хлестнул спину коня, и карусель медленно закружилась. Вокруг в красочном хороводе замелькала площадь: пятна украшений, невзрачные дома, ало-рыжий калейдоскоп листьев и сотни лиц, улыбающихся и счастливых.
Мальчишка снова хлестнул коня поводом, ударил каблуками туфель бока. Скачка становилась настоящей, переставала быть шуткой и игрой. Он словно бы хотел обогнать величавых лебедей и длинноногих жирафов, разогнаться и вырваться из тесного круга в далекое небо. Он крепко зажмурился и сжал кулаки, отдаваясь фантазии. Вокруг кипел бой, а мальчишка, теперь уже статный мужчина, вел армию вперед.
— О чем ты сейчас мечтаешь? — тихий, вкрадчивый голос вырвал его из фантазий. — О чем задумался, катаясь на карусели? О скачке и свисте ветра в ушах? О зареве солнца над полем боя и победе? Это все в сказках. Здесь так не бывает. Забудь.
По телу пробежал неприятный холодок — слова резанули по фантазии, разрубили яркую, почти реальную еще минуту назад картинку перед глазами. Взгляд затуманился от подступивших слез, а улыбки людей показали уже не счастливыми, а насмешливыми и злыми.
— В сказку тебе никогда не попасть — для этого нужен особый проводник и смелость. А дети обычно трусливы, невозможно трусливы. Они не решаются даже одним глазком взглянуть на настоящую сказку…
— Я не такой, — мальчишка крепче вцепился в поводья. — Я не трус, и если бы нашел проводника, не отказался бы посмотреть на сказку!
— На рождение новых миров и на темную сторону? Вряд ли, — голос раздавался в самой голове. — Врагу такого не пожелаешь.
— А я готов! — громко и запальчиво прошептал мальчишка. — Только проводника покажи!
— Ну, если готов, — в словах послышался нервный смешок, — то я стану твоим проводником. Только, будь добр, слезь.
Конь под ним взбрыкнул, освобождаясь от подпорки. Мальчишка тут же выпрыгнул из седла и спустился следом с помоста.
Сгущались тучи, сильнее дул и трепал легкую блузу ветер. Не грел даже жилет, и мальчишка вспомнил о маме — она всегда обнимала его в такие минуты, но сейчас не могла. Она ждала его у карусели, чтобы после катания пойти к папе. Тот как раз должен был закончить с работой, а потом они бы встретились на входе и погуляли по ярмарке все вместе. Но мальчишка хотел доказать, что не струсит, и… хоть одним глазком взглянуть на настоящую сказку.
Какой она окажется за волшебством и необыкновенными мирами? Жестокой и мрачной ведьмой? Или божеством, слепящим чудесным светом и разрешающим все проблемы? Ему хотелось убедиться, что за сказкой не кроется ничего плохого, а конь просто пытался его запугать. Поэтому мальчишка должен был пойти с ним!
Мальчишка обернулся и чуть не умер со страху. Конь ожил и теперь совсем не был похож на безобидную лошадку с карусели. Трещины дерева переросли в шрамы и рассекали бока, ярко-красные яблоки стали светлыми проплешинами на темной шкуре. Ободранный хвост повис до самой земли, под шкурой проступили ребра. Один глаз рассекал страшный шрам, а в другом затаились злость и азартный блеск.
— Ну, пойдем, — конь хитро улыбнулся и подмигнул единственным глазом. Мальчишке стало жутко, но, изо всех сил сжав кулаки, он пошел следом.
Мысли постоянно возвращались к матери, ждущей у карусели. Как испугается она, не увидев своего сына, как будет волноваться и искать его. Но возвращаться было уже поздно. Они шли по серым улицам под грязным небом. Мрачные деревья осуждающе качали седыми головами, хмурили кустистые брови. Шелестели листья, словно шепча о приближающемся урагане.
Вдоль решеток заборов, вдоль колючей проволоки ограждений, за которыми далеко-далеко простиралось поле, над жухлыми сорняками набухли тучи — они, казалось, касались земли, не в силах удерживать дождевую воду. Громыхнуло, и острая молния рассекла их, разорвала в клочья. Хлынул дождь.
Они шли молча: конь чему-то улыбался, скрывая морду в потоках дождя, а мальчишка боялся спрашивать. Он уже сомневался в решении, но сдаваться не хотел, надеясь, что скоро испытание закончится. А, может, и вовсе окажется очередной фантазией или сном.
Он искоса поглядывал на коня. Тот собрал в себе всё самое неприглядное, что было возможно: шрамы, подпалины, один глаз. Мальчишка не верил, что это произошло из-за сказок. Не хотел верить.
Размышления его прервали слова коня:
— Вот и пришли, — точно заговорщик прошептал он, ныряя в дыру в заборе.
Пролезая следом, мальчишка зацепился рукавом за острую закорючку и порвал блузу — на заборе остался клочок шифона. Они оказались на огромном пустыре, заброшенной парковке: ровными рядами, как в депо, стояли старые трамваи. Краска на их боках облупилась, по стеклам тонкими паутинками разбежались трещины, номера залепили комья пыли. Ливень смывал грязь, размазывал ее неровными потеками.
Мальчишка насквозь промок: челка прилипла ко лбу, раньше пышные рукава неприятно обтянули руки, пальцы замерзли, а лицо под россыпью веснушек побледнело.
— Нашелся смельчак! — конь сказал это громко, будто обращался сразу ко всем вокруг.
Шуршанием и шорохами наполнился воздух, зашумели невидимые листья, по стоянке прокатился громкий шепот. Мальчишке показалось, что за кустами и камнями промелькнули сотни пар глаз. Они кровожадно сверкнули и исчезли за стеной дождя. Трамваи закачались из стороны в сторону, поднимаясь на покрытых ржавчиной колесах и распрямляя к небу рога. Призрачным светом загорелись разбитые фары.
Мальчишка застыл на месте, не в силах шевельнуть даже пальцем. Он бы сорвался и убежал без оглядки, но ноги словно приросли к земле. Стало по-настоящему страшно.
В шуме дождя раздался скрип, и мальчишка обмер. Мигая фарами, медленно появился из-за серой пелены дождя старый трамвай. Он подъехал к коню и мальчишке и остановился, величаво возвышаясь над ними.
— Неужели? — глухо и скрипуче зазвучал голос в динамиках. Трамвай говорил медленно, словно настоящий старик растягивая слова и надолго замолкая между ними. — А он уверен?
Захотелось съежиться от страха под этим взглядом, не предвещавшем ничего хорошего, исчезнуть, но мальчишка только кивнул. Старый трамвай захохотал. Хриплый, булькающий смех вырывался у него вместе с редким, но сильным кашлем.
— Ну, давай, залазь, раз уж уверен, — отсмеявшись, трамвай со скрипом распахнул двери, впуская мальчишку внутрь. Конь за ним вскочил на подножку, перестукнул подковами и прошел к самому дальнему и почему-то самому чистому окну.
Мальчишка огляделся. Из вспоротой бордовой кожи сидений торчала набивка, она пожелтела от времени и покрылась толстым слоем пыли. На полу засохла грязь с ботинок, рассыпалась крошка битого стекла. Мальчишка подошел к окну и прижался носом, вглядываясь в неприглядную стоянку за ним.
Под потоками дождя она превращалась в необыкновенный и новый мир. За каждым трамваем, за каждым кустом и камнем скрывались страшные чудовища. Они мигали глазами из тени, подбирались ближе. Мальчишка тряхнул головой, отгоняя наваждение. С грохотом закрылись двери, зашуршал динамик.
— Следующая остановка — Сказка, — скрипнул трамвай и поехал, набирая скорость.
Он разогнался, плавно поднялся в воздух и полетел, рассекая тяжелые тучи. За окном проплыла и исчезла стоянка, пол ушёл у мальчишки из-под ног — неведомая сила потянула его вверх, пытаясь оторвать от пола. Он прильнул к окну, вглядываясь в город, исчезающий под тучами — там остались мама с папой, родной дом и тяжелые тома сказок. На мгновение он испугался, что не сумеет вернуться.
Трамвай плыл в облаках, небо светлело, а плотные клубы вокруг, похожие на вату, принимали причудливые формы. Рядом с трамваем скакали зебры, качались на ветках обезьяны, распускались цветы. Они пролетели совсем близко к радуге — казалось, протяни руку и коснешься разноцветных полос.
У мальчишки захватило дух — он понял, что по-настоящему летит, как на ковре-самолете, по-настоящему может потрогать пушистое облако или обжечься лучом солнца. Никогда еще он не поднимался в небо, даже на самолете, и не мог представить, каково это — летать.
Облака расступились. Под ними расстилалось море, по глади воды время от времени пробегали барашки и прыгали солнечные зайчики. Иногда они отскакивали высоко в небо и слепили глаза, и мальчишка, смеясь, пытался поймать их через приоткрытое окно.
В воздухе чувствовалось приближение сказки. Неуловимо изменился запах, а вместо дождя показалось солнце. Они летели теперь почти над самой водой, едва касаясь колесами слабых волн. Вдали показался островок. Трамвай летел прямо к нему.
— Смотрите, дельфины! — воскликнул мальчишка.
Он ловил на руки тёплые брызги, как вдруг ощутил под пальцами гладкую и мокрую кожу. Дельфины плыли рядом с трамваем, почти касаясь его округлыми боками. Казалось, вели, помогали не сбиться с пути. И вскоре трамвай добрался до острова.
Высокие каменные башни пиками утыкались в облака, ажурные мосты из щербета перекинулись над разноцветными реками, разрезавшими город вдоль и поперек. По мостовой галопом пронесся и тут же исчез конь. На его спине сидел рыцарь в тяжелых доспехах, в руках которого было алое знамя с королевской короной, а на поясе — золоченый горн.
Стоило трамваю опуститься и открыть двери, мальчишка выскочил на мостовую. Побежал по улице, полной грудью вдыхая волшебный воздух. Он чуть не захлебнулся запахом чистого ветра и свежей морской воды.
Домики вокруг не походили один на другой: пряничный в белоснежной глазури соседствовал с небоскребом со стеклянными стенами, в которых отражались облака, а на горе в солнечном желто-красном свете сиял дворец. Стеклянный купол, словно мыльный пузырь, переливался золотом, крохотные, почти игрушечные башенки рассыпались вокруг, как свечки на праздничном торте. Над дворцом коромыслом висела необыкновенно яркая радуга — казалось, что между семью полосами правильных цветов затаились и ждут своего часа целые миры.
— А можно нам во дворец? — спросил мальчишка, подходя к коню.
— Конечно, если ты ничего не боишься, — он кивнул, а глаз хитро блеснул под чёлкой.
И они пошли. Улочки петляли, превращаясь то в широкие бульвары, то в крохотные переулки с тупиками. Иногда за домами, походившими на корпуса заводов, открывались лесные полянки с мягкой травой и красивыми цветами. А за окнами бурлила жизнь: колдуньи помешивали зелья в огромных черных котлах, гномы, громко смеясь, кружку за кружкой пили эль.
Скоро мальчишка с конем вышли на рынок. На прилавках лежали ягоды и фрукты, а еще — незнакомые большие и сочные на вид плоды, которые, казалось, вобрали в себя всю яркость солнца и теперь светились изнутри, отдавая ее. Мальчишка подошел ближе и коснулся шкурки одного из них. Нежно и тепло она пощекотала пальцы, а в нос ударил аромат прелой летней травы.
— Ну-ка не трогай! Либо покупай, либо проходи! — вскочив на ящик и перевесившись через прилавок, заверещал человечек в багряном колпаке с серебряным колокольчиком.
Звоночек блеснул в луче солнца и звонко рассмеялся. Конь выложил на прилавок несколько монет. На одних было изображено поле и восходящее солнце, а на других — ночное небо в тысячах звезд. Человечек сгреб деньги в толстый кошель из потертой кожи и удовлетворенно кивнул.
Мальчишка взял с прилавка солнечный фрукт и прокусил шкурку. Он не смог бы описать волшебного вкуса. Фрукт оказался немного твердым, но сладким и сочным. Словно кусочек солнца смешали со щепоткой счастья и присыпали золотым песком, а затем обтянули вязью детских снов.
— Это хурма из Райского сада, — ответил конь на вопрос в глазах мальчишки. — Там растут удивительные растения, и редкие плоды очень ценятся народом.
По губам мальчишки тек сладкий сок, пальцы стали липкими и слегка порыжели. Он облизывался, откусывал хурму и не мог насытиться волшебным вкусом — с каждым укусом хотелось еще и еще. Но вскоре осталось лишь несколько косточек — их мальчишка сунул в рот и долго еще обсасывал, собирая последние капли сока.
Они пошли дальше. С неба сыпались легкие, похожие на пылинки, золотистые блестки. Они касались облаков и тут же, как капли дождя о мостовую, разбивались на сотни искр, опускались под ногами. Словно кружево, ажурные мостики перекинулись на остров посредине зеркального озера. На гладкой, без единой волны поверхности замерли лодки. Из них к небу поднимались алые флаги, над дворцом разлетался звук горнов, сливаясь с ветром и тихим плеском воды. Многие жители сказочной страны собрались здесь.
— Раз в год, перед началом зимы, мы приветствуем королеву. Она правит справедливо и мудро, но не любит показываться народу, поэтому мы устраиваем большой праздник и гуляния. Она проходит по городу: заходит в каждый дом и принимает угощение, решает все проблемы и подбадривает нас, своих подданных, — тут же пояснил конь недоумевающему мальчишке. — А назавтра снова пропадёт, как видение.
Неожиданно над озером повисла тишина — затихли горны и возгласы толпы, даже птицы перестали петь. И далеко, на том берегу, на высоких дворцовых ступенях, появилась она.
Лента, обшитая цветами, перехватывала пышные каштановые волосы, собирала их в высокий хвост. Тонкая и легкая ткань платья обнимала королеву лепестками безвременника: розоватая юбка бутоном собралась около коленей, серебряный пояс подчеркивал талию, пышные рукава, точно сшитые из перьевых облаков, укутали бледные руки. Корона, похожая на венок, на солнце сверкала крохотными изумрудами, а улыбка королевы, искренняя и теплая, казалось, затмевала свет дня.
Мальчишка изумленно открыл рот, залюбовавшись королевой. Он видел, как она, медленно и осторожно ступая, шла по ступеням. Как ветер трепал волосы и платье, как сияло лицо, подставленное солнцу. Он не мог отвести взгляда, а на языке снова появился вкус райской хурмы.
— Мы не можем остаться на праздник — если ты хочешь еще когда-нибудь вернуться домой, нам стоит поспешить обратно, — конь прошептал это в самое ухо мальчишки, чтобы не нарушить торжественности момента. — Скоро возвращаться станет поздно.
Мальчишка вздрогнул от чужого дыхания, теплом обдавшего щеку. Он не сразу понял, чего от него хотят, но спустя несколько секунд до ослепленного красотой королевы сознания дошла вялая мысль: ему нужно немедленно уходить, если он не хочет остаться в сказке навсегда…
Но он не знал, хочет ли! Ему понравился этот мир: сладкие и сочные фрукты, интересные жители и необыкновенная королева. Мальчишка хотел бы познакомиться с ней! Да и столько неизвестного еще здесь оставалось — он прошел лишь по нескольким улицам, заговорил лишь с одним существом. Мальчишка понял только, что сказка — по-настоящему волшебное место, которое не испортить ни злой колдунье, ни коварному серому волку. В ней не оказалось ничего страшного, как предвещал конь!
Но мальчишка ушел от мамы, не попрощавшись и не сказав, куда. И она, должно быть, сильно расстроилась, даже разозлилась на него. Ее нельзя было вот так бросать! Он должен хотя бы извиниться!
— Но я же смогу прийти сюда снова?
— Понимаешь… Выбирая, ты должен раз и навсегда решить, что важнее — сказка или реальность. Яркий, веселый и интересный мир чудес или серое уныние городских улиц, — конь голосом выделил последние слова. — Сказка не откроет свои двери тому, кто однажды от нее отказался. Но это твой выбор. И я даю тебе минуту, чтобы принять решение.
Конь замолчал, обернувшись к королеве. Она величественно плыла по мосту. Тонкие и длинные пальцы едва касались витых перил, босые ноги мягко ступали по голым доскам. Даже на берегу чувствовался аромат фиалок с искоркой приторной сладости.
И мальчишка снова не мог отвести взгляда. Он хмурился, пытался сосредоточиться на мыслях, но они разбегались, а секунды медленно капали, оставляя все меньше времени на раздумья.
Далекий звон колоколов врезался в сознание, эхом перекатился в голове. Мальчишка сжал зубы и крепко зажмурился — смотреть на королеву становилось невыносимым: екало и печально замирало сердце, перехватывало дыхание. Только восхищение, неконтролируемое и слепое, оставалось в мыслях.
Мальчишка попытался вспомнить, как жил раньше. Как просыпался на рассвете и в окно, в щель тяжелых штор, видел солнце. Оно вставало не над сказочным миром: золотило крыши обычных четырехэтажных домов его двора, укрывалось обычными, хмурыми и пыльными облаками. Как сонный он выходил из комнаты, едва переставляя ноги. Умывался и завтракал — за обе щеки уплетал оладьи с клубничным вареньем. Как обнимал маму: теплой щекой прижимался к ее щеке, ноздри щекотал мамин запах — свежий хлеб, лимонный пирог и уют. Как было хорошо и спокойно. Как уверено он чувствовал себя, по утрам собираясь в школу. Как был счастлив.
Мальчишка попытался представить, как заживет здесь. Как сможет объедаться райскими фруктами и каждый день купаться в лучах солнца. Как сказочные сны будут продолжаться и наяву. Как будет не хватать тепла материнской щеки и родного запаха… Он всхлипнул, к глазам подступили слезы.
— Я… хочу вернуться, — все вокруг расплылось яркими пятнами: исчезла из виду прекрасная королева и алые флаги над лодками, больше не сверкал великолепием дворец, и даже пение горнов словно растворилось в воздухе.
— Но никто тебя отсюда не выпустит! Сказка слабеет без живых людей, ей нужны новые силы. Посмотри на нашу королеву — она бледна, и на обычно молодом лице — морщины! Ей понадобится много сил, чтобы пережить зиму! — В глазах коня сверкнул огонь, он оттеснил мальчишку к стене и фыркнул прямо в ухо: — Отсюда ты уже не уйдешь!
Клацнули зубы, выдох коня обжег плечо. От страха подкосились колени, ослабли руки, но перед глазами стоял образ матери. Она смеялась, как всегда, склонив голову набок. На щеках проступили ямочки, а заливистый звон отдавался в ушах.
Мальчишка не знал, откуда вдруг взялось столько силы — он оттолкнул коня и побежал вверх по улице, локтями прокладывая себе путь. Вверх и вперед. Дальше от жгучего солнца и кристально чистых облаков. Дальше от застывших улыбок на пустых лицах и фруктов, полных человеческой силы.
Он бежал, не разбирая дороги — слезы застилали глаза. Он не знал, куда так несется. Не знал, как уйдет отсюда.
Вскоре ноги окатила волна, и мальчишка остановился. Сквозь тонкую пелену слез он видел песчаный берег и океан. Тот простирался до самого горизонта, а там не виднелось даже туманной дымки гор. Сзади надвигались преследователи — мальчишка слышал громкий топот, спиной чувствовал опасность.
Он шагнул в воду. Она оказалась ледяной, и по телу пробежали мурашки. Мальчишка снова посмотрел вперед: за горизонт опускалось солнце, хитро мигая отражением, ветер трепал одежду и сушил слезы. Громоподобный грохот раздавался за спиной все ближе, но мальчишка стоял прямо и смело глядел вдаль, не оборачиваясь. Он не хотел оставаться здесь — за счастьем сказочных жителей, за их идеальным миром затаилась черная кобра, и ее яд отравил все вокруг.
Но мальчишка продолжал верить в волшебство: герои любимых сказок всегда достигали мечты, только пройдя десятки испытаний. Он шагнул вперед и набрал полную грудь воздуха, а затем нырнул в ледяную воду.
Руки и ноги тут же, словно кандалами, сковало холодом, но мальчишка упрямо продолжал грести. Одежда моментально намокла и потянула вниз, в пучину, к черному и пугающе далекому дну, и каждый гребок давался с огромным трудом. Мальчишке казалось, он знал — вода этого океана поможет, — но пока не понимал, чем. Поэтому продолжал плыть, зажмурившись и стиснув зубы, бешено суча ногами.
Царапину на плече защипало от соли и руку моментально свело судорогой. Боль сбила, помешала, и глубина ухватилась за тело цепкими лапами. Она прилипла и не отпускала, тянула все сильнее. Грести уже не получалось — мальчишка барахтался в воде, вырывался, но слабость окутала его с ног до головы. Он последний раз дернулся к свету над мутной зеленоватой водой и потерял сознание.

***
Мать и отец снова вернулись к карусели — нигде на ярмарке не было их сына, и самые худшие подозрения начинали оправдываться. Женщина поджимала губы, уже посеревшие от холода. Мужчина шел в стороне, заглядывая за каждый прилавок и зовя сына, хотя дождь разошелся не на шутку и заглушал почти все звуки. Они старались не смотреть друг на друга, отворачивались. Каждый злился и обижался на свое — нервы у обоих были уже на пределе.
Женщина приложила руку к щеке, та горела от удара. А может от обиды или стыда — они никогда не ссорились, а тут…
Они разговаривали с полицейскими, и муж раскричался от волнения так, что покраснело лицо. Женщина попыталась вставить слово, но он перебил, обвинил ее во всем и ударил. Они оба знали: не стоило отпускать сына на карусель, это могло обернуться чем угодно, но она не устояла перед светящимися глазами и просительной, немного лукавой улыбкой.
Женщина сама понимала свою ошибку.
Подступили слезы, и в горле встал ком — она была готова расплакаться от своей слабости, она уже отчаялась искать. Руки из последних сил сжались в кулаки.
— Не сдавайся! Он должен быть где-то здесь, ничего не могло случиться!
Но слова заглушил дождь, даже она сама не услышала своего упрямого шепота. Ноги подкосились, женщина опустилась на колени и заплакала, спрятав лицо в ладонях.
Мужчина подошел и присел рядом. Провел рукой по ее мокрым волосам, успокаивая, и притянул к себе.
— Только не плачь — он найдется, ведь нам помогает полиция, — прошептал мужчина тихо, на ухо, крепко обнимая. — Не надо отчаиваться и опускать руки, мы должны продолжать поиски. Давай, вставай.
Он потянул ее за руку, но она не встала. Насторожившись, женщина подняла голову и пристально вгляделась в дождь. Мужчина проследил за ее взглядом.
Несколько секунд перед глазами была лишь серая пелена, сплошной поток дождя, но скоро что-то шевельнулось, будто кто-то шел им навстречу.
Они присмотрелись и не поверили своим глазам. Фигура приближалась, и в ней все отчетливее узнавался их сын. Мокрый с ног до головы, растрепанный и бледный, но это был он. Конечно же, он! Живой, никуда не пропавший, целый и невредимый.
Он тоже заметил родителей и кинулся к ним. Подбежал, остановился и открыл, было, рот, чтобы что-то сказать, но не успел. Мама обняла его, изо всех сил прижала к себе. Она жадно гладила сына по спине, ощупывала руки и ласково перебирала пальцы.
Когда он смог немного отстраниться, то начал рассказывать что-то о карусели и коне, о старом трамвае и мире сказки. Но ни мать, ни отец не прислушивались к его словам, они смотрели на него и не могли насмотреться, нарадоваться своему счастью быть снова вместе. Мама улыбалась, хотя из ее глаз текли слезы.
— Почему ты плачешь? — спросил мальчишка, но не дождался ответа.
Тогда он прижался щекой к щекам матери и отца, так, что губами почти касался их ушей.
— Мама! Папа! Я люблю вас и никогда, ни за что не променяю, — голос его дрогнул. — Ни на какую, пусть даже самую счастливую, сказку!

Вопрос: ?

1. понравилось		1	(33.33%)
2. не понравилось		2	(66.67%)
Всего:		3

@темы: сказка, проза, рассказ, детское

---

Стигийского воспоминанье звона

[Visioner]

я в хоровод теней топтавших нежный луг
с стигийской нежностью вмешался
слепая ласточка бросается к ногам
с певучим именем и веткою зелёной

земли девической упругие холмы
и выпуклая радость узнаванья
и зрячих пальцев стыд и звук в персты
и в милой тени растворился

Вопрос: ?

1. +		5	(62.5%)
2. -		3	(37.5%)
Всего:		8

@темы: поэзия

---

дракон и идиот

[psycrow]

Аннотация: историй про драконов и попытки их умерщвления, наверно, написано уже слишком много, однако вот еще одна - вдохновленная прошлогодней экранизацией "хоббита", но не имеющая к ней никакого отношения.


Дракон и идиот

Красться они совсем разучились, думал дракон, вслушиваясь в назойливо-очевидные звуки, которые доносились из потайного лаза в его логово.
Всего потайных лазов было восемь, и каждый из них напоминал несмешную пародию на предыдущий: раздражающе узкие, вьющиеся змеями пещеры со множеством торчащих сталактитов, сталагмитов и тех стала-штуковин, которые торчат вбок. Секретные проходы объединяла и другая важная черта - они не были такими уж секретными. Дракона всегда удивляло, почему людишки считали, будто бы спустя несколько сотен лет гора еще могла держать от него что-то в тайне: все равно что пытаться влезть в чей-нибудь дом через окно и свято веровать, что о нем никто больше не знает. Больше всего шансов застать его врасплох было бы у смельчака, вздумавшего воспользоваться парадным. Впрочем, и это число не показалось бы ошеломительно высоким, потому что красться они в любом случае совсем разучились.
Дракону даже не приходилось особенно вслушиваться, лежа с закрытыми глазами на чешуйчатом брюхе. Смельчак передвигался со скрытностью музыкального парада во время столичного фестиваля равноденствия. Ушли те времена, когда дракон проникал мыслями в толщу горы и заставлял их струиться по невидимой паутинке каменных нервов, когда он призывал на помощь древние инстинкты хтонических предков, спустившиеся к нему по желобам родословной - лишь бы распознать всего один чужеродный звук, едва ощутимую поступь очередного искателя приключений.
Сейчас же дракон мог расслышать даже сердцебиение героя - гигантский армейский барабан, который обслуживала парочка троллей. Выдыхал незваный посетитель настолько прерывисто, словно его легкие всякий раз отчаянно пытались цапнуть удирающий воздух за хвост. По мнению дракона, его фирменный прием - внезапно распахнуть глаза, когда незадачливый гость подберется поближе, гадая, не помер ли хозяин - мог прикончить бедолагу прямо на месте, а лишать себя столь редкого в последнее время общения змей не желал. К тому же, мясо в этом случае обещало стать жестковатым.
Поэтому, когда в главную пещеру, до неприличия ярко сверкающую разбросанными вокруг драгоценностями, ввалился новоявленный герой, дракон уже задумчиво взирал на него древними и мудрыми глазами размером с циферблат городских часов. За долгие века они не то естественным, не то сверхъестественным путем переняли цвет среднестатистической золотой монеты, начищенной до блеска - за вычетом двух эллипсов бездонной гипнотизирующей тьмы посередине, которая у дракона проходила за зрачки.
- Дай угадаю, - сказал змей вместо приветствия, и несколько серебряных кубков, отвыкших от его жутковатых голосовых связок, посыпались на золоченый пол с драгоценных возвышенностей. - Пришла моя погибель. Я, негодяй, должен готовиться к смерти. Мою голову отрубят и, возможно, насадят на кол перед замком. Мне следует выйти на честный... прошу прощения, меня слегка занесло, - промурлыкал он, осекшись. - Тут бывает довольно одиноко.
- Дык я.... я б рад поспорить, да не могу, - виновато откликнулся гость после короткой запинки, пока чудовище оглядывало его с ног до головы. Сказать по правде, дракон не был впечатлен. Даже больше того - дракон несколько обиделся на людишек, избравших своим новым героем какого-то унылого толстого фермера: волосы пучком соломы, нос картошкой, глаза бусинами. Доспехи на нем были весьма условного характера, а меч не мог претендовать на звание волшебного хотя бы потому, что не был мечом. Трезубец - еще куда ни шло, но о чародейских вилах змей за свою долгую жизнь не слышал вообще ни разу.
- Ты что такое? - строго спросил дракон, несколько повысив голос: это не прошло незамеченным не только для фермера, но и для геодезического состояния окрестного ландшафта.
- Все как вы сказали, добрый сэр, - нелепо поклонился пухлый витязь, чьей реакцией на парализующий драконий рык стало настойчивое желание поковыряться в носу, каковое он охотно удовлетворил. - Я пришел вас, уж простите, укокошить. Хотя и не знаю еще наверняка, стоит ли мне это делать.
Выслушав все это, дракон пришел к выводу, что так весело ему не было уже давным-давно. С другой стороны, из собеседников у него были одни летучие мыши, которые всегда печально славились отсутствием чувства юмора (возможно, чтобы понять их шутки, следовало целыми днями висеть вниз головой), так что его мнение могло оказаться предвзятым.
- Ты, конечно, имеешь в виду "смогу ли я это сделать"? - уточнил змей, неспешно выдыхая гласные изо рта вместе со смрадным поветрием, от которого вяла любая растительность.
- Да нет, чего там мочь-то... - Драконья погибель бросил козявку на мощеный драгоценными камнями пол пещеры и несколько рассеянно вытер пальцы о свою тунику. - Понимаете, сэр дракон, я в жизни мухи не обидел, уж не сочтите за оскорбленье. Моя хата с краю, когда меня никто не трогает, я и сам никого не трогаю. Не хочется мне вас убивать, ей-богу, но я человек подневольный, простите великодушно. Мне что скажут, я то и делаю, а то как бы чего не вышло...
Воитель гундел с таким характерным простонародным выговором, что дракон сожрал бы его в мгновение ока, не появись у него чисто научного интереса к этому внебрачному ребенку эволюции.
- Ты что же, королевский гвардеец на полставки? - полюбопытствовал он. - Огородный полк, капустная дивизия?
- Да нет, сэр дракон, куда мне там, я всего-то городской дурачок, - признался воитель, шмыгнув носом - судя по всему, одной экспедиции его указательного пальца оказалось недостаточно, чтобы забрать все сокровища из этой пещеры в миниатюре. - Самый главный, правда. Я даже в специальном конкурсе победил, во как. В смысле, если б я знал, в чем там соль и какой у них главный приз, я бы, конечно, так не выкладывался. По-дурацки получилось, м-да...
Дракон закатил глаза, насколько позволяло его биологическое устройство. А ему-то казалось, что людишки в последнее время дружно взялись за ум - в их низменном понимании развития и прогресса, разумеется. До него доносились слухи из дальних земель: о том, что его сородичи якобы отступали и гибли под давлением человеческой цивилизации, о том, что волшебники за ненадобностью забрасывали свое искусство и поголовно уходили в науку, даже о том, что он, дракон, якобы остался последним воспоминанием о Старом мире, и людишки, в лучших своих традициях, ждут не дождутся, чтобы его поскорее выкорчевать.
Все это шло вразрез с тем впечатлением, которое производил на змея рыхлолицый любитель похлебки, дешевого пива и интеллектуальной стагнации. Это был типичный представитель доисторических, слабых людишек, которые преклонялись перед мощью его рода и сами прятались в пещерах с наступлением темноты. Это был тупой, пропивший остаток мозгов селянин с остро выраженной манией величия, оскорблявший великого неуязвимого дракона одним своим присутствием в радиусе действия его - по выбору - зубов, клыков и внутренней огневой установки.
- Встречал я уже таких, как ты, смерд, - вздохнул змей, лениво разминая лапы. - Свято верующих в то, что после тридцати трех лет лежания на печи можно взять что-нибудь увесистое, бесстрашно отправиться за подвигами, и целый мир тебе будет по колено.
- Ну, э-э, вовсе и не бесстрашно...
- Старинные предания - это все очень замечательно, но вам, муравьям, следовало бы потверже стоять на ногах и не забывать о реальности. Ты ведь, готов поспорить, и сейчас надеешься меня победить?
Дурак переступил с ноги на ногу, словно заранее раскаивался в содеянном.
- Ага, уж простите, сэр дракон, такое у меня поручение. Придется вас... того, хотя мне того, так сказать, вовсе и не хочется.
- Из чистого любопытства: как же ты рассчитываешь это сделать, горе луковое? - Дракон мощно втянул воздух гигантскими ноздрями (всегда очень чистыми и ухоженными, к слову сказать), и толстяку пришлось ухватиться за один из выступов, чтобы справиться с этим засасывающим потоком. Дурак, конечно, насквозь вонял страхом, но за свои вилы держался на удивление крепко. Чудеса, да и только. - Что, по-твоему, должно случиться, чтобы ты умудрился меня сразить? Каким образом ты рассчитываешь пережить ближайшие несколько минут?
- А, а, вот тут вы меня и поймали, сэр дракон, - хитро подмигнул дурак и отчаянно замотал головой. - Правильно говорят, что вы самый главный умник во всем мире, и потому простофиля навроде меня для вас все равно что великий мудрец. Ну, в смысле, наоборот. Замысел свой я вам выдать никак не могу, уж извиняйте. Это как на ярмарке в прошлом году: Косой Эрик меня все подзуживал, подзуживал меня показать ему свинью... а я, дурак, повелся.
- А что Косой Эрик? - искренне заинтересовался дракон.
- Отравил ее, знамо дело, жулик проклятый, - сердито махнул вилами рыцарь. - Отравил и соревнование выиграл со своим плешивым боровом... Так что это мне была наука, сэр дракон - я даром что дурак, а тайны свои теперь держу при себе.
- Твоя самонадеянность, - молвил дракон после некоторой паузы, - отвращает меня настолько, что во мне почти просыпается жалость. К сожалению, ты вряд ли способен оценить всю иронию ситуации. Что ты здесь делаешь, чучело огородное? Зачем идешь на поводу у своего народа, когда знаешь, что это приведет тебя к неизбежной погибели? Что тобою движет?
Погрустневший дурак пожал плечами и скорчил странную рожу, которую наверняка считал выражением человека, с доблестью идущего навстречу опасности, несмотря на ее неизбежно смертельный характер. Дракон, который много чего повидал, счел эту гримасу мерзкой безвкусицей.
- Дык вы сами поймите, сэр дракон, какой у меня выбор-то? Я дурак дураком, никому не нужен, толку от меня никакого. Мозгов у меня, знаете, уже не прибавится. Ну уйду я из города - делов-то, попаду еще куда-нибудь, а там, глядишь, вдруг вообще колотить начнут. Так-то я хоть пользу принесу какую - не им, так, глядишь, вам.
- Мне? - фыркнул змей.
- Я ж говорю вам: уходите, пока не поздно, - принялся увещевать его полоумный витязь, размахивая руками. - Я ж вас, это, со свету сживу, а мне не особо-то и хочется. Или вы думаете, мне нравится это? Вовсе и нет! Я страсть как сказки люблю, сэр дракон, а какие сказки без Старого мира, а какой Старый мир без вас? Уходите отсюда без оглядки, в мире-то полно пустынных местечек, где вас какое-то время никто тормошить не будет... Эти-то, правда, не особо обрадуются, но какое нам до них дело? Как вы уйдете и бросите все эти побрякушки, они вмиг утихомирятся...
Дракон приподнялся на могучих лапах, выпрямляя каменную колонну своей шеи и затекшую гороподобную спину. Он приоткрыл жуткую пасть, обнажая зубы, которые посрамили бы любой сталактит, сталагмит и... их третьего товарища, после чего щелкнул ядовитой лентой языка. Это была наидешевейшая показуха, но он твердо намеревался вести себя благородно, как пристало древнему всесильному существу, и дать этому полудурку последний шанс.
- Узри же мою истинную мощь, несчастный таракан! - пророкотал он так, что сотряслась вся гора, при этом наверняка подумав, что ее критические сейсмологические дни наступили раньше обычного. - Посмотри, с кем ты намереваешься сразиться, и улепетывай без оглядки, пока у тебя не отняли эту возможность!
В припадке вдохновения он набрал в грудь воздух, замысловато изогнул шею и окатил гибельным пламенем своды пещеры, позаботившись о сопровождающих звуковых эффектах вроде мистического рева, без которых вполне можно было и обойтись.
- Да-а, - мечтательно протянул дурак, сглатывая комок в горле. - Будь у меня такая штука во рту, пусть бы кто попробовал надо мной поиздеваться...
Ни шага по направлению к любому из девяти выходов он не сделал. Похоже, он был слишком тупым, чтобы испытывать страх. Особым оптимизмом насчет будущего этого мира дракон отнюдь не преисполнился.
- Ты слишком ничтожный противник даже для паразитов в моем чреве! - возвестил змей без прежней уверенности, но с былым красноречием.
- Я вас, сэр дракон, предупреждал, ну а обзываться и вовсе нехорошо, - несколько обиженно ответил на это толстяк и встал в импровизированную боевую стойку: пузо назад, вилы вперед.
Когда он летел в лобовую атаку, нечленораздельно вопя случайно выбранные гласные, у дракона улетучились последние крохи приподнятого настроения. Самоуверенность дурака поначалу забавляла его, потом - раздражала, ну сейчас начала вызывать совершенно дурацкое во всех смыслах слова беспокойство. Против собственной воли змей даже почувствовал инстинктивное желание сжаться в комок (гигантский и смертельно опасный огнедышащий комок), когда до столкновения оставались считанные мгновения.
Ну а потом события стали развиваться поистине молниеносно.
Раз - с глухим стуком вилы предприняли похвальную попытку вонзиться в драконье тело, но отскочили от древних чешуйчатых пластин, как иголка от стальных доспехов, вырвавшись из ненадежной хватки дурака.
Два - воитель плюхнулся на обширный зад, явно не понимая, что пошло не так.
Три - разнервничавшийся дракон с перепугу (каковое обстоятельство он сам твердо отрицал) наклонился и хищно цапнул дурака смрадной клыкастой пастью так, что снаружи, за неприступной оградой острых желтых зубов, остались лишь неуклюже болтающиеся ноги в старых башмаках.
Потом змей запрокинул голову и не без мстительного удовольствия проглотил толстяка целиком, после чего ему вмиг стало гораздо лучше на всех уровнях бытия.
Дракон укорил себя за излишнюю нервозность, порочащую само его естество, и пообещал себе впредь мгновенно съедать любых незваных гостей, какими бы забавными они издалека не казались. Еще он рассеянно поблагодарил людишек, что они воспитали такого упитанного дурака: при прочих равных, он был всяко лучше худощавых пафосных рыцарей. Мысли дракона переключились и на самих людишек, и он счел, что в свете последних событий слухи о внушительном скачке в их развитии оказались не более, чем мышиными сплетнями.
А потом его едкий желудочный сок пробрался сквозь кожу и кости последнего драконьего блюда к здоровенной сфере с цианидом калия, которую дурака заставили проглотить в качестве талисмана непобедимости и бессмертия, и дракон умер, до самого последнего вздоха не сознавая, что в дураках на сей раз оставили его. Людишки определенно разучились красться, но приобрели массу других ценных навыков. Гора в тот день выдохнула мрачное скорбное поветрие, когда последний оплот Старого мира рухнул под давлением сил новых и безжалостных, и руины его опустились в бездонную могилу времени, куда отправилось уже бессчетное множество иных анахроничных дураков.

Вопрос: понравилось?

1. да		4	(66.67%)
2. нет		2	(33.33%)
Всего:		6

@темы: фэнтези, проза, юмор, рассказ

---

[Тедди-Ло]

Уважаемые сообщники!
Поздравляем вас с наступающим Новым Годом и Рождеством!
Желаем в новом году неослабевающего вдохновения, возможности и желания писать, писать и ещё раз писать и совершенствоваться!

@темы: Административное

---

[Merry Loony]

Продолжение продолжения

читать

Лживые дары

Вскоре после захода солнца на деревню обрушился студеный горный ветер. Под его напором шумели листья и травы, скрипели стволы деревьев и стены домов, а часовые у ворот закутывались в плащи, нехотя вставали с насиженных пней и ступеней и принимались топтаться на месте или ходить взад-вперед вдоль стены, чтобы хоть как-то согреться.

- Что бы там ни говорили местные, - произнесла Тналу, обращаясь как будто ко всем, а как будто и ни к кому, - а этой ночью будет снег.

Они провели в этой деревне уже семь дней, и каждый день Тналу говорила, что вот уж сегодня-то у неё точно неспроста ноет шея, сегодня-то уж точно пойдет снег, – но снега все не было. Однако даже если бы он именно сейчас вдруг выпал бы наперекор всем законам природы, это уже не сделало бы сегодняшнюю ночь еще более значимой и запоминающейся.

Этой ночью они ожидали посланников от двух весьма значительных людей. Оставались открытыми два важных вопроса: встретились ли посланники друг с другом по пути, и если нет, то кто идет первым? Ответ должен был вот-вот явиться: некоторое время назад на серпантине неподалеку мелькнул огонёк – не иначе, как факел. Ждать оставалось недолго.

Вскоре тот же огонёк вышел из-за поворота дороги и направился в сторону ворот. Тналу различила в его свете двух всадников – и если ей не изменяло чутье, это были именно те, кто нужен. Когда они приблизились к воротам, Тналу поднялась на помост и спросила, кто они и зачем прибыли.

- Мы – посланники судьи Шавинна из Лгорифара, - ответил один из всадников. – Мы ищем вождя. В Вавеннорте нам сказали, что он направился сюда.

Тналу подала знак воинам, стоявшим у ворот. Загрохотали скобы засова.

- Добро пожаловать. Я провожу вас к вождю.

Все дома в деревне были почти одинаковыми: деревянные полуземлянки с травяными крышами, не более чем на пятнадцать локтей возвышавшиеся над землей. Здание, к которому Тналу вела гостей, отличалось лишь тем, что к нему был пристроен загон – в нём вот уже неделю ночевали не только животные, но и несколько воинов. Оставив там своих лошадей, посланники вслед за Тналу прошли в дом через черный ход.

Тгарават ожидал их в небольшой комнатке, заваленной хламом: вдоль стен здесь были расставлены нетёсаные доски, пара лопат, колун, обода от колес и бочек, а в углу висела рыболовная сеть – судя по всему, давно не использовавшаяся.

Вождь сидел за столом, усыпанным кусками веленя и отрезками пеньковой веревки, над которыми возвышался тройной подсвечник. Подойдя ближе, прибывшие заметили неподалеку от стола сундук, на котором спал одетый в доспех человек.

- Это посланники из Лгорифара, вождь, - сказала Тналу, захлопнув дверь у них за спиной.

Посланники поклонились. Один из них передал Тгаравату порядком измятое письмо.

Судья Шавинн – седьмым по счету – спешил доложить вождю о появлении червя-торговца. Здесь, однако, было кое-что новое: в Лгорифаре между червём и горожанами завязалась драка, в ходе которой погибли девятеро, а сам хозяин подземелий скрылся.
Тгарават, нахмурившись, перечитал письмо пару раз.

- Увы, у меня не так много времени. Надеюсь, судья примет мой устный ответ? Вы ведь сможете запомнить и в точности передать мои слова?
- Мы сделаем, как ты скажешь.
- Хорошо. Червя считать обычным нарушителем границ и расправляться соответствующе. Точно так же впредь поступать с каждым, кто решит, что может приходить на нашу землю без спросу, будь он человек, животное, хозяин или кто угодно еще. В отношении других – сразу копья ломать не стоит: пусть пытаются договориться по-хорошему, а уж если не получится, тогда ломать – и копья, и кости. А по поводу этого червя… - Тгарават сгреб в кучу несколько писем и потряс ими у посланцев перед глазами, - а по поводу него вот, что…

Перевернув послание судьи Шавинна, Тгарават обмакнул перо в чернильницу и вывел на обратной стороне: «Отрезать голову».

- Это передайте заодно всем поселениям, которые посетите по дороге. Пусть узнают, где видели червя в последний раз и куда он направлялся, и подготовятся его встречать. Только пусть сделают так, чтобы всякие идиоты больше не лезли вперед стражи. И тут не написано – что сделали с зачинщиками драки?
- Их было всего пятеро, четверо умерли от ран. А пятый без правой руки остался и без правого глаза. Его высекли.
- Выжил?
- Выжил.
- Удивительно… ну да ладно, до него нам дела нет. Судья приказал вам доставить послание и немедленно возвращаться к нему с ответом, верно?
- Разумеется…
- Я прошу вас нарушить его приказ и выполнить вместо этого мой. Мне нужно, чтобы вы отправились отсюда другой дорогой – через перевал. Если верить донесениям, червь все это время двигался на северо-восток, а это значит, что на пути у него окажутся деревни к востоку отсюда. Им узнать о черве и о моём решении насчет него гораздо важнее, чем судье. В конце концов, хозяин подземелий вряд ли вернется в Лгорифар, не так ли?
- Это крюк в два лишних дня, вождь. Даже в три, если нас застигнет непогода.
- Она уже застигла вас, - Тгарават положил на стол несколько серебряных монет. – Дороги развезло, и вы прибыли в наше товарище на несколько дней позже срока. Я подтвержу это, если судья меня спросит.

Посланники переглянулись и, едва заметно кивнув друг другу, взяли деньги.

- Увы, мне некого послать, кроме вас, - продолжал Тгарават. – Все мои люди нужны мне здесь. Вы ведь знаете, почему мы тут? Наверняка встречали кого-нибудь по дороге, да?
- Никого из людей.
- Вот как? - Посланники не обратили на это внимания, но Тналу заметила, как просветлело лицо вождя. – А черных летающих чудовищ размером с корабль?
- Да, мы видели его. Это тот самый?
- Он. Но завтра его не станет.
- А разве Кёрст может выйти за пределы своих угодий…
- А причем тут он? Да, его помощь была бы нам кстати, но она вовсе не обязательна. В этот раз мы справимся своими силами.
- В таком случае мы желаем тебе удачи в бою, вождь.
- А я желаю вам удачи в пути.

***

- Мы видели их!
- Видели!
- На дальней дороге!

Часовые заговорили, перебивая друг друга, едва завидев Тналу.

- Большой отряд? – спросила она.
- Не знаем!
- Огонёк был всего один.
- Вряд ли. Двигались быстро – там всего пара-тройка верхом!

Это были обнадеживающие новости. Впрочем, расслабляться было рано: иногда и один человек может стоить сотни. Одним из таких людей Тналу считала саму себя.

- Готовьте луки. Только не вздумайте показываться раньше времени.

Часовые не ошиблись: всадников оказалось всего трое. Один из них – юноша лет двадцати – нес голубое знамя дома Цепи.

- Страж! – крикнул знаменосец, обращаясь к Тналу. – Мы посланники Аргверна из рода Ивстана Цепи. Мы разыскиваем вождя. Не знаешь ли ты, куда он направился?
- Нет. Вы опоздали: вождь был здесь, но два дня назад он с частью отряда отправился дальше. Он не сообщил, куда именно.
- Благодарим тебя от имени Аргверна, страж. Ты откроешь нам ворота?
- Нет. Вождь не велел никого пропускать.

Лица посланников Аргверна исказило недовольство.

- Страж, но вы перекрыли единственную дорогу на перевал! Как мы сможем последовать за вождём, если ты не пропустишь нас?
- Это не моё дело. Я здесь, чтобы не пускать никого до тех пор, пока вождь велит не пускать.
- Быть того не может! Как вождь мог приказать перекрыть единственную дорогу? Мы имеем для него важное донесение, и…
- Это не единственная дорога, - перебила его Тналу. – Вы можете спуститься вниз, обогнуть горы и по…
- Ты предлагаешь нам потратить три дня на крюк вокруг горы?! – вскричал знаменосец. – Ты думаешь, что посланникам Аргверна нечем больше заняться, кроме как…
- А ты, - крикнула Тналу в ответ, - предлагаешь мне нарушить приказ вождя только ради того, чтобы облегчить твою жизнь?! За кого ты меня держишь, посланник? Эти ворота не откроются ни для тебя, ни для кого-то другого, пока не прикажет вождь.

Всадник, державший факел, потянулся свободной рукой к поясу, но знаменосец, заметив это, схватил его за запястье.

- Мы поняли тебя, страж, - сказал юноша. Мышцы на его лице все еще заметно подрагивали, но он старался придать спокойствие своему голосу. – Мы уходим. Если встретишь вождя раньше нас, передавай ему наилучшие пожелания от имени дома Цепи. И не забудь сказать, что ты не пропустила посланников с важным сообщением для него.
- Непременно. Прощайте.

Тналу была горда собой: видимо, она произвела нужное впечатление на знаменосца, раз тот не дал своему товарищу взяться за кошелек.

- А снега нет, - ехидно заметил один из часовых, когда всадники скрылись за поворотом.
- Да пусть он пропадет! – Тналу спустилась со стены и бегом бросилась к дому вождя.

***

- Ты их спровадила? – Тгарават встал из-за стола и аккуратно протиснулся между его краем и сундуком, на котором спал Фаулим.
- Да. Вождя нет, никто про него не знает, внутрь не пущу. Развернулись и поехали обратно. Сколько им до дома?
- Три дня. Три дня туда, три дня назад… хотя они вряд ли поедут назад. Они поедут сразу в Лгорифар, постараются прибыть туда раньше нас или сразу же за нами.
- Значит мы не едем через перевал?
- Нет, думаю, нам стоит возвращаться тем же путем, только теперь в объезд всех городов. Если нам повезет, то мы отправимся уже завтра...

Тгарават обернулся к небольшому окошку, которое находилось под самым потолком.

- …или, правильнее сказать, сегодня. Скоро рассвет.

Вождь сгреб всё, что лежало на столе, на край и свалил в холщовый мешок.

- Хорошо всё-таки, что Шавинновы гонцы их опередили.
- А что будем делать, если люди Аргверна опередят нас? Что если они раньше нас прибудут в Лгорифар?
- М-м… нет, не прибудут. Это очень маловероятно.
- Маловероятно – значит всё-таки может быть?

Тгарават улыбнулся.

- Может быть, но тогда меня заранее об этом предупредят, и мы остановимся не в Лгорифаре, а где-нибудь в половине дня пути. Они не доберутся до нас раньше, чем мы разберемся с Канертером. Потому что мы контролируем ситуацию, а они – нет. Кстати. Давай-ка его сюда, потолкуем еще раз, пока время есть.
- Опять?
- Тналу, не забывайся. Это приказ.

Соседний дом был со всех сторон окружен стражей. Не меньше воинов было и внутри – Тналу с трудом перешагивала через спящих на полу бойцов, пробираясь к каморке, в который был заперт их пленник.

- Опять? – прошептал кто-то из темноты.
- Угу, - ответила Тналу и сняла с двери засов.
- Или эти его забирать приехали?
- Нет. Приехали, но не забрали. Дурачье.

Растолкав Канертера, Тналу подняла его с койки, набросила ему на плечи кафтан и поволокла за собой. Спросонья он не понимал, что происходит, и послушно следовал за Тналу к дому Тгаравата. Пытаясь переступить порог, он споткнулся и упал бы, если бы Тналу не схватила его за шиворот. Тгарават сдвинул подсвечник в сторону, сел на стол и уставился на пленника, который еле стоял на ногах. Канертер, казалось, все еще не понимал, где он находится.

- Если нам повезет, то сегодня мы покинем эти места, - начал Тгарават.

Услышав его голос, Канертер вздрогнул. Сонливость мгновенно прошла.

- …и если сегодня твоя память к тебе вернется, то мы не заберем тебя с собой.
- Вождь, - прохрипел Канертер в ответ, - з-зачем ты снова меня мучаешь? Я же…
- Это я уже слышал. Скажи что-нибудь новое.
- Я уже всё сказал… всё, что мог…
- А я так не думаю. Давай вернемся к тому, на чем остановились в прошлый раз. Помнится, ты начал было уверять меня в том, что домоправитель моей сестры – тот человек, что находился рядом с ней ежедневно на протяжении нескольких лет, - знает о её жизни меньше, чем знаю я. Звучит как полная чушь, не так ли?
- Вождь, я не могу…
- Это твой последний шанс, Канертер. Я в последний раз спрошу тебя, и если ты мне не ответишь, то останешься моим пленником до тех пор, пока я не найду ответ. И тогда тебе останется только надеяться, что у других людей память окажется крепче, чем у тебя. Но зачем надеяться на других, если можно освободить себя самостоятельно?
- А ты считаешь, мне хочется быть пленником? – даже в полумраке было заметно, что у Канертера заслезились глаза. – И я остаюсь здесь… р-ради забавы? Ты так думаешь?
- Но ты же трус, разве нет? Быть может, ты боишься наказания и думаешь, что если не сознаешься в проступке, то наказание будет менее суровым. Или за тобой есть и более тяжкие преступления, и ты боишься, что, начав говорить об одном, выболтаешь и другое.

Канертер молчал.

- Ты будешь обузой на нашем обратном пути. Я хочу отпустить тебя здесь. Или даже доставить тебя домой, в Вавеннорт. Предлагаю новое условие. Весь двор Ригнвиг указал мне на тебя, как на единственного, кто якобы оставался ей верен до самого конца, на единственного придворного, кого она не звала предателем, выступая в поход. Именно поэтому здесь сейчас стоишь ты, а не кто-то еще. Но давай допустим, что ты действительно не знаешь, что побудило Ригнвиг пойти войной на собственного отца. Однако она не могла принять такое решение, ни с кем не советуясь и ни с кем его не обсуждая. Должны быть посвященные. Если не ты, то кто-то другой. Укажи мне на них. Скажи, кого я должен допросить, и если они сообщат мне то, что мне нужно, ты будешь свободен.
- Вождь, я не могу ни на кого указать. Они… они правы, я действительно знал больше всех. Если бы у твоей сестры был какой-то замысел, то она наверняка поделилась бы им со мной… скорее со мной, чем с кем-то другим, но она этого не сделала, она ничего не обсуждала, не спрашивала моего совета, просто в один день заявила, что соберет войска и с оружием в руках будет отстаивать своё право на эти…
- Это было после того, как она узнала о завещании, а что было до?
- Ничего! Клянусь, в тысячный раз тебе клянусь – ничего! Она ничего не говорила мне, в последний год она вообще ни с кем не разговаривала ни о военных делах, ни о семейных…

Пленник на мгновение умолк, но вождь не перебил его – Тгарават, казалось, на мгновение о чем-то глубоко задумался. Канертер решил, что вождь хочет, чтобы он продолжал.

- Все заметили, что она стала неразговорчива. Мне казалось, что всё дело в смерти вашей матери… Ригнвиг стала избегать людей, а я поначалу не придавал этому значения, я думал, что её горе пройдет со временем, как проходит у многих, но…
- И убитая горем от потери матери, она, полтора года спустя, решила пойти и потерять отца? Ты хоть понимаешь, какую чушь несешь?
- Не веришь мне? – Канертер часто-часто моргал глазами и шмыгал носом. – Ну и пусть! Не верь! Но ты ведь веришь тем, кто указал на меня? Веришь им? А они говорят, что твоя сестра повредилась рассудком! И то же самое говорили те, кто был в её последней армии! А теперь так все говорят! Почему ты не хочешь принять то, во что верят они? Что изменится от того, что ты узнаешь правду, когда все уже нашли то, во что они могут поверить?
- Что изменится, если я узнаю правду? – вождь впервые за весь разговор повысил голос, отчего Канертер, вздрогнув, отступил на шаг. – Ты обретешь свободу – вот, что изменится. И я, кажется, уже говорил об этом. Но ты слушал невнимательно. Тналу! Уводи его. И буди всех – мы выступаем.

Тгарават пнул сундук, отчего Фаулим немедленно вскочил.

- Пора.

***

Разгорался рассвет. По извилистым горным тропам на отрог выходили лучники, одетые не в привычные им стёганки, но в пластинчатые доспехи и закрытые шлемы. Они выстроились в двадцати шагах от обрыва, позади восьми камнеметов, нацеленных на круг из вбитых в землю сосновых колов. На сей день, впрочем, от колов осталось немного: большая их часть была разбита валунами, которые теперь валялись тут и там в высокой траве пастбища.

В нескольких сотнях шагов от подножия отрога располагалось обширное поместье, но отсюда можно было видеть лишь его часть – изумрудно-зеленый яблочный сад, который тянулся до самого перевала. Со стороны поместья на плато стали спускаться стада, ведомые десятками пастухов. Они водили скот своего господина на это пастбище каждое утро вот уже несколько лет, но сегодняшний день обещал стать особенным и запомниться им надолго.

Сопровождавшие пастухов воины помогли привязать животных к уцелевшим кольям и взялись за копья. Туши заколотых свиней, овец и коз волокли в центр круга и бросали меж валунов. Еще живые животные визжали и вырывались, пытались перегрызть веревки, укусить или лягнуть подходивших к ним людей. Некоторым удалось разорвать непрочные узлы и убежать, но оставшихся было вполне достаточно – на земле теперь лежало более трех дюжин тел, кровь которых растекалась все дальше и дальше, и местами уже даже вышла за пределы круга.

Сперва одна, потом две, а потом и пять пар черных крыльев появились в небе над плато. По мере того, как птиц становилось все больше, люди спешили убраться как можно дальше с открытого места. Воины на отроге вглядывались вдаль, вот-вот ожидая увидеть черную тень – и она не заставила себя ждать.

Стоило последнему человеку покинуть круг, как падальщики набросились на мясо. Они слетались со всех сторон десятками, если не целыми сотнями: срывались с ветвей деревьев, пикировали с небес, поднимались из высокой травы – все они стремились насытиться, пока не прибыл их повелитель, но тот дал им не много времени.

Замеченный всего несколько мгновений назад над лесом на противоположной стороне горной долины, хозяин когтей теперь был уже в нескольких сотнях шагов от жертвенного круга. Приземлившись, Хлактакаму ревом разогнал своих слуг и принялся есть, заглатывая по целой туше каждой из четырех пастей. Черная стая подобно водовороту кружила над его головой с оглушительным криком и свистом, но каждый падальщик, что осмеливался приблизиться к мертвечине, немедленно отшвыривался в сторону крыльями и лапами хозяина.

- Пли!!

Восемь воинов схватились за молоты и выбили ключи, удерживавшие тросы. Жилы, металл и дерево лязгнули подобно челюстям гигантского зверя, валуны засвистели в воздухе и, описав дугу, обрушились на Хлактакаму и его стаю. Даже стоявшие на отроге воины услышали хруст костей повелителя падальщиков – три камня поразили цель. Хлактакаму подпрыгнул было, но, едва оторвавшись от земли, тут же рухнул навзничь и, истошно вопя, завертелся на месте, пытаясь подняться на ноги.

Заскрипели тросы и рычаги – готовился второй залп; падальщики устремились к отрогу, но были встречены градом стрел. Многие из них, подстреленные, разбились о скалы, другие в страхе развернулись и полетели прочь, и лишь немногим хватило смелости напасть на людей, однако те были готовы к схватке: тяжелые доспехи и шлемы надежно защищали их от клювов и когтей, и вскоре самые смелые слуги хозяина оказались сражены ударами кинжалов и железных рукавиц. Когда остатки черной стаи схлынули с отрога, воины положили в желоба камнеметов новые снаряды и обрушили на Хлактакаму еще восемь булыжников – на этот раз менее точно: в хозяина попал лишь один из них.

Затрубил рог. Со стороны поместья к Хлактакаму направился первый отряд всадников – их лошади двигались медленно, так как не только несли на себе одетых в кольчуги воинов, но и сами были защищены пластинчатыми попонами и чешуйчатыми масками. Слуги хозяина когтей набросились и на них: те из птиц, что были размером с голубя, лишь беспомощно бились о доспехи, причиняя увечья лишь самим себе, но были среди них и гиганты, ростом в половину человеческого, которые с легкостью выбивали бойцов из сёдел. Однако столь сильных и верных слуг у хозяина когтей оказалось совсем немного. Лучники на отроге дали еще несколько залпов, и стая начала рассеиваться, открывая дорогу всадникам.

Конные воины нарушили строй и стали окружать Хлактакаму. Доспехи стесняли их движения, орудовать луком в них было неудобно, однако цель была слишком велика, чтобы промахнуться: одна за другой стрелы пронзали тело хозяина когтей, а он извивался, кричал и взрывал землю крыльями и лапами, из последних сил пытаясь взлететь. Но его правое крыло было сломано – теперь это было хорошо заметно. Воодушевленные беззащитностью врага, воины продолжили обстреливать его и его стаю – новые и новые стрелы поражали живот Хлактакаму и его рты, все больше его слуг падало замертво и все больше живых спешило снова спастись бегством и бросить своего хозяина – но теперь уже в последний раз.

Тгарават со своим отрядом спустился на плато, и они присоединились к кругу. Они продолжили стрелять, даже после того, как стая уже бросила Хлактакаму, продолжили и после того, как Хлактакаму перестал подавать признаки жизни – они продолжали бой до последней стрелы.

Но вот, наконец, она была выпущена. Приблизившись к бездыханному телу хозяина когтей, воины все еще с некоторым страхом, но и не без любопытства стали рассматривать его. Удивительно, но рана, нанесенная Кёрстом, уже успела полностью зажить, хотя с того момента прошло чуть больше сорока дней!

- Жаль, что у него нет головы, - посетовал Фаулим. – Зато есть клыки.
- Оставь два для меня, остальные пусть разбирает, кто хочет, - ответил ему воевода.

Из четырех ртов Хлактакаму воины вырезали сто двадцать девять зубов – этого хватило на всех участников битвы, переживших её. Убитыми они потеряли всего дюжину, но раненых – с разбитыми при падении головами, сломанными ногами и руками – было гораздо больше. Тгарават счел это своим просчетом: он недооценил слуг хозяина когтей; рассказы местных жителей о птицах размером с человека он счел сильным преувеличением – да так оно, впрочем, и было – но это не помешало им нанести серьезный урон отряду Ирриха, перед которым Тгарават и так уже был в долгу. Иррих, хозяин поместья и держатель четырех окрестных деревень, на протяжении недели снабжал их продовольствием, за бесценок продал Тгаравату половину своего скота и сам настоял на том, чтобы его всадники пошли в бой первыми. При этом он как мог отказывался от немедленного вознаграждения – и это немало злило Тгаравата, хоть он и не подавал виду: хитрец Иррих хотел иметь у себя в должниках самого Великого Вождя.

***

Вскоре соорудили два костра: один – для чудовища, второй – для павших воинов. Костер для Хлактакаму вышел поистине громадным – поскольку положить его на колоду не представлялось возможным, колоду возвели вокруг него, будто заключив его тело в деревянный ящик. Огонь, казалось, вознесся до самых небес, когда явился Скрефарет и принялся расспрашивать всех и каждого, трудна ли была битва и как им удалось сразить хозяина когтей. Последним с повелителем погребальных костров заговорил Тгарават, но разговор их был коротким.

- Мы в расчете, - шепнул воевода так, чтобы никто, кроме хозяина огня, его не расслышал.

И Скрефарет поклонился ему, изогнув свою длинную костяную шею.

Вопрос: Понравилось?

1. Да		1	(100%)
2. Нет		0	(0%)
Всего:		1

@темы: фэнтези, проза, рассказ

---

Письма из-за Великой Китайской стены

[Clavicula]

III.

Нынче часто склонялся в поклоне я,
Что порядком заныла спина,
И причиной тому не вина,
А достойных мужей церемония.

И сие величают – событием,
Где главенствует философия.
Здесь мы меркнем с вкушением кофея,
С именуемым там чаепитием!

Я не буду вдаваться в подробности,
Что сравнимы тут разве с язычеством,
Там я с чаем, как с вашим величеством –
Лобызался, краснея от скромности.


IV.

Там книги чтут о счастье, доле,
Гадательные же тем паче,
Чтоб подчинить себе удачи,
Во избежанье слёз и боли…

Судьба порой подобна древу,
Чьи ветви гнут ветра страданий,
И вот трепещут листья-длани,
Вторя унылому напеву.

Но мир в круженье – неизменный,
Пусть и в чреде многообразной,
Меняет постный лик на праздный,
Неся с собою перемены.

И кто мудрей, тот ловит ветер,
И в небо запускает змея,
Чтоб стал так замысел яснее,
И змея дух ему ответил.

А кто хитрей, тот мутит воду,
И ловит рыбу без наживы,
Иль дым пускает, чтобы лживый
Вдруг облик не явить народу.

А кто глупей или наивней,
И полагаясь лишь на время,
Бредёт взвалив на плечи бремя,
Того невзгод бичуют ливни!


V.

Там Путь – основа всех вещей,
Он не тропа и не дорога,
Путей там не бывает много,
И он один для жизни всей.

Один для дерева и камня,
Для птицы, ветра и реки.
Мне эти мысли не легки,
Подчас, от них блуждаю сам я.

Там нет пути богов, людей,
А есть всего лишь отраженье –
Единого, и в нём свершенья,
Находят тысячи идей.

Путь это нечто больше линий,
В нём нет прямых или кривых,
Углов для грешных иль святых,
Но есть незыблемость твердыни!


VI.

Там жизнь игра, и в каждом акте:
Томит нужда, то жажда неги.
Там ты никто, коль нет стратегий,
Где всюду – враг хитрец и тактик.

Как шелкопряд, творящий нити,
Сановник там или советник,
Плетёт интриги либо сплетни –
Узоры подчинить событий.

А после, раздувают в горне,
Там мастера дворцовой власти –
Железные собачьи пасти,
Чтоб не рождались речи в горле.

Велик коварный ряд орудий,
И с каждым разом всё искусней,
Куют клинки на адской кузне,
Что недругам вонзятся в груди.

Но стали мало для услады –
Щерит оружие лишь зубы,
И потому девичьи губы,
Идут быстрее в ход, чем яды!


VII.

Здесь знанье ценится – уменьем,
Учитель тут не пустослов,
Он как рыбак несёт улов,
Из свежих мыслей на съеденье.

Он знает множество приправ,
И способов приготовленья,
Ученикам для усвоенья –
Вкус прививать как добрый нрав.

Он их не учит, словом с книжки,
А жизней целые страницы,
Берёт живые вереницы,
Что водятся вокруг в излишке.

Он им не пишет на доске,
На чёрном, не выводит белым,
А всё доказывает делом,
Как случай обойдётся с кем…

И как забавно знать, что даты,
Фамильи , чьи-то имена,
Поступки или письмена,
Не столь событьями богаты,

Сколь переполнены они:
Ошибками от прегрешений,
Ума не верного – решений,
Что омрачают наши дни!

Вопрос: хорошо?

1. да		2	(66.67%)
2. нет		1	(33.33%)
Всего:		3

@темы: поэзия

---

Музыка Господа

[wasted time]

Музыка Господа
Автор: wasted time


Фэндом: Ориджиналы

Рейтинг: PG-13
Жанры: Джен, Психология, Философия, POV, Эксперимент

Размер: Драббл, 4 страницы
Кол-во частей: 1
Статус: закончен


Описание:
Скоро и я стану таким, как они... Мои пальцы постепенно
будут покрываться пластиком, наросты его будут становиться все больше. До тех пор, пока я не превращусь в куклу, разлагающуюся до силуэта, с которого кусками будет спадать ткань, а моя душа не подойдет к последней стадии, уйдя в грязь сосудов.



Картинки сменяются. Одна за другой. Шаблонные кадры, похожие друг на друга, имеющие лишь отличия в тенях, которые они отбрасывают на пол, быстро меняются местами. Уже и не понимаешь, какая была до, какая - после.
Лишь силуэты. Там, ходящие внизу, почти что живые, они неровно перебирают ногами, с трудом переволакивают свои конечности, прикрывающие лохмотьями зияющие за частоколом ребер полные зловонного гноя сосуды. Тихо булькающая дрянь иногда выходит с громкими хлопками за пределы краев, на что они бережно собирают ее, запихивая сочащуюся наружу жидкость назад в брюшину, боясь потерять даже каплю.

Более целостные тела, чья плоть не разодрана, а внутри пустота вместо грязи сосудов, шастают рядом, хватаются своими цепкими лапками друг друга. Их лица словно залиты воском. И вот, застыв в какой-то невероятной гримасе, словно на них живые маски, передают лишь одно чувство. Глаза вертятся туда-сюда, неспособные уставиться в одну точку. Покрытые пленкой, тонкой, почти невидимой. Мертвые глаза.

Конечности, которые потихоньку с каждым днем становятся целлулоидными, дергаются, тянутся, пытаются унести уже опустошенные тела куда-то подальше от этого места. Но внутри у этих кукол пустота. По старым, сохранившимся где-то в недрах воспоминаниям, они в надежде тянутся к другим, себе подобным. Дотрагиваются руками, на которых живая ткань превращается в искусственную. Отталкиваются друг от друга и, топая ногами, как заведенные, носятся меж рядами сосудов, ища среди них собратьев. Дергают кости, срывают свисающие куски плоти, разочарованно бегут в следующий ряд.

Давно уже должно было все полететь в тартарары, но, видно, Бог забыл о никчемном плоде своих трудов. Некогда любимом, но давно заброшенном.
В свое время ошибка так и не была выявлена. Этот мир с самого начала был бракованным. Лишь только через века проявился этот сбой, который сорвал сложившуюся систему с петель.

Все списывается на устарелость системы. Переустановка и перезапуск невозможны. Смысл потерян. Нет интереса больше возвращать этих «уродов» к жизни.
Диск с историей заброшен в дальний ящик.
Бога давно не интересует, что происходит в брошенном им мире.
Лишь иногда, доставая коробку с с ним, он медленно приоткрывает крышку. И только свет, который тонкой полосой врывается туда, освещая грязь и пыль, осевшую на полках с сосудами, ослепляя сиянием нас.

Всё замирает. Все замирают. Даже куклы и силуэты пропитываются этим светом, который лишь на мгновение наполняет их опустевшие тела. Но Бог, позабыв правила игры в этой коробке, тут же прикрывает крышку.

Основные битвы отшумели, смысла в происходящем не видно.
Инерция не бесконечна. Процесс заканчивается, скорость угасает, когда сила трения и сопротивления становится больше силы, движущей эти тела.

Все замерло, осталось лишь бестолковое топтание бесполезной остаточной энергии.
Но какие они, эти «энергии»?

Наблюдаю с крыши. Один, второй, третий... Тихо ползут, еле передвигая конечности.
Скачок кого-то из них.
Вскидываю дробовик, прицеливаюсь, плавно спускаю курок. Ощущаю удар отдачи в плечо и едкий запах пороха. Дымка.
Упал. Ничего, пробило грудь, сосуд опрокинут и разбит. Что был он, что нет.
Скучно. До тошноты.
Куклы и те забавнее.
Интересно, кто в них играет?

Закуриваю, прищуриваясь, смотрю за горизонт. Эпоха заката, которая затянулась. Питаться консервами и отстреливать от избытка времени и отсутствия развлечений сосуды. Вот тебе и жизнь. Типа «живой».
А как скоро я встану в один ряд с ними? Ведь я среди них один существую с разумом и заполненностью внутри. Но ведь и я потеряюсь среди них.
Один живой среди существующих.
Нет.
Существующий среди движущихся.

Скоро и я стану таким же, как они... Мои пальцы постепенно будут покрываться пластиком, наросты его будут становиться все больше. До тех пор, пока я не превращусь в куклу, разлагающуюся до силуэта, с которого кусками будут спадать ткани, а моя душа не подойдет к последней стадии, уйдя в грязь сосудов.

Я даже хочу это проверить. Выйти, спуститься вниз и проверить, кто захочет меня? Но, видимо, я невкусный. Никто не привязывается. Я не нужен им? Или же для этого надо иметь способность отключаться? Кто знает... Но я бы не отказался.
Лучше, наверное, сдохнуть, чем наблюдать кровавый закат человечества.

Хочу живое, настоящее и теплое. Человека. Нет, даже не куклу, хотя они довольно шустры и, в принципе, сообразительны. Их интересно гонять, но не больше. Их пустота глухо ударяется о мою. Шорох. И больше ничего.
Эта не та тишина покоя. Эта тишина громкая. Давящая.

Каждый день я слышу шорохи с хлопающими звонкими бульканьями, похожими на выстрел вдали. В надежде каждый раз выглядываю в окно — быть может, это гроза? Но нет...

Грозы не было слишком давно. Она не может нарушить эту тишину своим естественным природным грохотом.
Горячий спертый воздух обжигает легкие, заставляя давиться и облизывать пересохшие губы.
Ветер.
Втягиваю запах ветра, несущего влагу.
Вот оно.

Скидываю куртку, отбрасывая дробовик и опрокидывая коробку с патронами с борта на площадку, поднимаюсь на бортик.
Начинается.
Тишина.

Если наш Бог создал все, то он создал и тишину. Музыка придумана людьми, рукотворна, но не естественна, как естественна тишина. Она антипод музыке. Она — творение Господа. Такая же сильная, как и шум, который может своей силой разорвать барабанные перепонки.
Давящая тишина.
И так каждый раз...
Хочу апокалипсис.

— Хочу, чтобы все снесло к чертовой матери! Взрыв, подобный взрыву создания Вселенной. Свет, которого тут не существовало. Он поглотит пустоту, тишину. Он даст то, что было с самого начала. Он вернет нас и меня в начало... Он даст свободу! Хочу Апокалипсис!

Ору, хрипло выкрикивая слова.
Как давно я не повышал голос!

Сиплый шепот, который, кажется, всего лишь звучал все время в голове, перерастает в вопль.
— Дайте мне взрыв! — и все внутри меня собирается. Все мертвое и серое. Собирается и копошится.

Вскакиваю из мрака полок. Куклы - в сторону! Восторженно детский азарт разливается по венам, разгоняя пустоту.
Капли дождя падают на лоб.
Мертвые ткани, опавшие от разложившихся тел. Пластиковые кости кукол сгущаются, по велению ветра выстраивают мне лестницу, на которую взбираюсь быстрым шагом.

— Представление начинается, господа! — хохочу безумно, дико, изгоняя затхлую тоску внутри себя. Как я ждал этого, как долго. — К черту консервы, к черту бубенчики, они порядком приелись!
Да будет танец, друзья мои!
Оборачиваюсь. Они все здесь. Широко улыбаясь, спрыгиваю на мягкое от жары покрытие с редкими черными точками капель на порыжевшем от жары и времени шифере, и с размаху, шаркнув ботинком, делаю разворот вокруг себя:

— Музыку мне, господа! Будьте так любезны, занимаем позиции. Билеты проданы, места заняты, участвуют все! Даже зрители! — широко машу рукой, обводя всех стоящих на крыше. — И действующие лица, — киваю туда, вниз. — Вдыхаем глубже и готовимся. Вы слышите? Вы слышите, как там, наверху, — задираю голову, ловя тяжелые капли и вслушиваясь в гул усиливающегося ветра. — Вы слышите, как они молчат?!

Там! Наверху молчат, не зная, как стереть ошибку и удалить поврежденную программу! Программу, которой нет!
Но она существует.

Опускаю голову, тихо шепча:
— Это мы с вами, господа... Программа, которая до сих пор работает среди файлов... Поврежденных, как и мы с вами. Сервер не могут отключить. Увы.
Но попытка номер хер знает какая началась!
Перекрикивая усиливающийся ветер, вскакиваю на борт крыши, цепляясь пальцами за ограждение.

— Я хочу научиться останавливать время, которого нет, — безумно усмехаюсь. Тихий шепот. Голос. Одинокий и пронзительный. — Вы понимаете, что все это лишь дыра, пустая чернота в груди того, кто умер? Нет? Зря, ибо мы тоже не живее тех, кто внизу.

Закрыв глаза, перелезаю через ограду, присаживаюсь на нее. Смотрю, прищурив глаза, тихо бормочу:
— И вас нет. Раз... И шут исчез. Два, и исчез ты, — оборачиваюсь, тыкая пальцем в сидящего в углу. — Тебя нет, вот видишь. Не трогай, — выставляю ладонь вперед. Темное, съежившееся, оно сидит в углу. Спрятавшись от всех метаморфоз, что происходят здесь. Некогда теплое... Спрятавшись даже от меня. — Не шевелись, тебя нет!
Отворачиваюсь.

Небо, укрытое черными тучами, тяжелыми, как тишина, висевшая все эти месяцы над головой, и красное слепящее солнце, которое гаснет. Вой ветра в ушах, и вас нет. Улыбаюсь падающим сосудам, сносящим друг друга и собирающим плещущую из груди жидкость. Сбиваемые с ног ветром, так и норовящим и меня скинуть, они толкаются, опрокидывая друг друга.
Куклы, с визгом пробираясь между ними, стараются спрятаться.

Нет, глупые, наслаждайтесь, мы все этого ждали!

Тихая вибрация под ногами перерастает в гул.

Ветер треплет волосы. Грохот, разрывающий изголодавшиеся по вибрациям перепонки, заполняет все. Меня самого изнутри, все органы вибрируют, накатывая легкую тошноту и выдавая новый всплеск адреналина в кровь.
Я буду смотреть это до конца.

Природа звучит голосами Бога. Она и есть его инструмент.
Посиневшие пальцы вцепляются в металлическую решетку.
Последние волны усиливаются, и земля у основания здания, не выдержав, лопается, с грохотом расползаясь и спуская фундамент, заставляя искореженное коренастое здание толчками спускаться ниже.
Зажмуриваюсь, стискивая до боли зубы.

Белый шум и красочная картинка. Падение вверх, но по законам физики чисто вниз.
Красная ветка, летящая мне в лицо.
Падаю в вонючую жижу — месиво, оставшееся от сосудов.
Вот оно, успокоение, тишина, в которой нас нет.

Вопрос: нравится?

1. да		1	(20%)
2. нет		4	(80%)
Всего:		5

@темы: проза

---

Песни у дороги, часть 2

[Gretchen_Ross]

Аннотация: Двое братьев, Эйдан и Терри Арданы, путешествуют по стране и поют в кабаках, чтобы заработать денег. Им нельзя долго оставаться на одном месте. Они должны идти, пока дороги ведут туда, куда вели всегда, а время не повернулось вспять.

Часть 1

Часть 2: читать дальше

Огонь полз откуда-то из подсобок; пламени еще не было видно, и в спертом воздухе нельзя было ощутить дым – но Эйдан знал, что начался пожар, так же ясно, как если бы видел рыжие смертоносные языки своими глазами. Он не понимал, откуда в нем взялось это знание: прежде такого не случалось. Необъяснимая перемена, которую Эйдан ощутил в себе, пугала, однако по-настоящему важным сейчас было совсем другое.
Терри тоже знал, что через несколько минут бар Кеннета окажется в огне.
Аккорд сорвался в визгливую какофонию. Эйдан обернулся к брату: бездонно-черными глазами тот смотрел в стену, словно мог видеть сквозь хлипкие перегородки. Впрочем, Терри и в самом деле мог, и сейчас он отчаянно пытался разглядеть пунктирные линии, по которым скользил огонь.
Толпа ахнула, заволновалась, не понимая, почему они перестали играть. И в ту же секунду штукатурка обвалилась, в дыру хлынуло пламя. В заднем ряду пронзительно закричала женщина, и ее отчаянный вопль подхватило сразу несколько голосов:
– Пожар, пожар! Пожар!
Терри вскинул руку, и Эйдан метнулся к нему через сцену.
– Нет! – Он схватил брата за плечи и хорошенько тряхнул. – Нет, не смей!
Терри мог бы остановить пламя – или вовсе сравнять ветхий деревянный дом. Стереть по ошибке не только причину пожара, но и все, что вокруг: стены, перекрытия, бутылки и стаканы в баре, столы и стулья. Людей. Терри был слишком молод, чтобы легко управлять своей силой.
– Среди людей веди себя как человек! – зашипел Эйдан, склонившись ближе. – У них есть пожарные, огнетушители, вода, в конце концов! Не смей лезть!
Терри сморгнул. Чернота уплывала из радужки, сменяясь испуганным серым цветом. Эйдан сорвал гитару через голову, бросил в угол; избавился от инструмента Терри и схватил брата за руку. Нужно было убираться со сцены, да и из бара вообще: над их головами уже трещал потолок.
Ряды у сцены напирали на тех, кто стоял ближе к выходу. Люди в ужасе кричали, пытаясь протолкаться к дверям. Спуститься со сцены можно было двумя способами: спрыгнуть зал или добраться до двери, загороженной занавесом, и по маленькой лесенке спуститься в коридор за баром. Эйдан потащил Терри к кулисе; за спиной с грохотом рухнула горящая балка. Терри дернулся, Эйдан сильнее сжал его ладонь. Едкий дым щипал глаза, жар становился все гуще. Пот градом катился по груди и спине, футболка прилипла к телу. Совсем рядом полыхнул открытый огонь – это занялась ткань занавеса. Воздух в кабаке сделался густым и серым, искажая контуры предметов. Эйдан толкнул брата вперед, захлопнул дверку и скатился по лестнице, лишь чудом не поломал при этом ног.
Наконец они оказались в узком предбаннике перед сценой. Сюда, к счастью, дым добраться не успел. Справа находилась фанерная дверь, ведущая в основное помещение. Им нужно было налево: к черному ходу.
Терри рвался прочь все сильнее и сильнее.
– Боже мой, Боже мой, – бормотал он, отчаянно пытаясь высвободить руку, но Эйдан не собирался его отпускать. – Это я, это все из-за меня…
– Да что из-за тебя?! – взорвался Эйдан. – Ты кабак поджег?!
Терри замялся, глаза стали растерянно-голубыми – он не знал, что ответить. Воспользовавшись этим, Эйдан развернулся. Черный ход находился где-то рядом с кабинетом Кеннета. Какой именно поворот вел наружу, Эйдан не помнил, но не сомневался, что найдет. Было жестоко и страшно бросать людей в горящей зале – выберутся далеко не все, кого-то затопчут, кто-то задохнется угарным газом, – но он должен был заботиться о брате. Терри – важнее всего.
– Нет, – тихо, но отчетливо произнес брат за его спиной, и Эйдан внезапно ощутил под пальцами пустоту. – Мы должны вернуться.
Не слушая предостережений, Терри толкнул дверь, ведущую в основное помещение, и шагнул в пылающий ад. Эйдан бросился следом.
В баре творилось безумие: горящие балки нестерпимо-рыжим светом заливали месиво тел. Рыдания мешались с мольбами о помощи, некоторые падали на пол, теряя сознание. Людской поток бился о стены и тут же откатывался обратно.
– Почему, – пробормотал Эйдан, щуря слезящиеся глаза, – почему никто не выходит?..
– Не могут, – с удивительным спокойствием откликнулся Терри. Эйдан знал: взгляд брата опять затоплен чернотой. Он использовал свои способности. – Входная дверь заперта.
Вспышкой по глазам резануло воспоминание: Кеннет проверяет замки, чтобы никто не проскользнул в зал, не заплатив. Конечно же, двери и сегодня были надежно закрыты. Но где же сам Кеннет? Почему он до сих пор не отпер? Не почувствовал дыма и жара? На мгновение Эйдана обдало ужасом при мысли, что их хозяин вышел в бар – такое изредка, но случалось – и теперь его топчет ногами обезумевшая от страха толпа.
Кто-то догадался разбить окно, и люди, отпихивая друг друга локтями, лезли к ощерившейся осколками раме. Терри бросил быстрый оценивающий взгляд на растущую свалку и нырнул в толпу. Легко, словно в зале не было ни души, он скользнул к барной стойке. Задыхаясь и поминутно смаргивая заливавший глаза пот, Эйдан проталкивался следом. Вокруг стонали и выли; девушка с окровавленным лицом, та самая, что сидела за столиком, а потом стояла у самой сцены, скорчилась у высокого металлического табурета. Потертая кожаная обивка оплавилась от жары. На секунду позволив Терри исчезнуть из поля зрения, Эйдан шагнул к девушке и подхватил ее за руку:
– Вставай…
Покорная, как тряпичная кукла, она позволила вздернуть себя на ноги. Из-за стойки послышался голос Терри:
– Эйдан, помоги мне!
Стю придавило рухнувшим стеллажом. Вся верхняя половина туловища оказалась под завалом. Эйдан заставил девушку прислониться к стене и ухватился за покореженные полки. Пластик обжигал ладони, острые края разбитых бутылок впивались в кожу.
– Еще, – велел Терри, и Эйдан, сжав зубы, приподнял стеллаж выше. – Еще. Так. Держи.
Девушка сползла по стене вниз, но не упала. Ухватив Стю за лодыжку, она помогла тащить. Как только из-под стеллажа показалась патлатая голова, Эйдан с облегчением выронил полки. Те с грохотом развалились на части. Терри ударил Стю кулаком в живот, и тот поморщился, приходя в сознание от новой боли.
– Что… – Слова вырывались из его горла кровавой пеной. – Как…
Терри подхватил его с одной стороны, Эйдан – с другой. Девушка, к счастью, шла сама, лишь изредка спотыкаясь и цепляясь за кого-то из мужчин впереди. Эйдан вспомнил, что за столиком она сидела не одна, и невольно задумался, жива ли еще ее подруга.
Терри провел их сквозь толпу так же легко, как и несколько минут назад. Вскоре они оказались в коридоре за сценой. В узком проходе уже запахло дымом. В голову Эйдана непрошенной гостьей ворвалась мысль, что теперь они не успеют выбраться. Что будет с Терри, если его физическая оболочка рассыплется в пекле? Для того, чтобы сбросить материальное тело, ему неизменно требовалась концентрация и покой – один из многочисленных навыков, которые Терри только начал осваивать. Что, если взволнованный и запертый в ловушку огня, он не справится?
Каждый новый шаг давался труднее предыдущего. Эйдан задыхался; голова нестерпимо болела, к горлу подкатывала тошнота. Он заставлял себя двигаться только потому, что боялся: упади он, остановится и младший брат. Сзади надрывно кашляла девушка. То и дело Эйдану казалось, что ее сухой кашель отдаляется, но, обернувшись, он видел решимость в ее глазах: она не собиралась отставать. Она хотела остаться в живых.
– Сюда, – прохрипел Стю, и они свернули к черному ходу. – Ключи… Ключи в заднем… ка… Кар…
Эйдан вытащил связку из кармана джинсов и вложил в дрожащую ладонь Стю. Тот выбрал нужный и воткнул в скважину. Дернул раз, другой, и уронил руку. Заклинило. Эйдан схватился за металлическое колечко ключа, но тот застрял намертво, будто увязнув в клее.
– Боже, – покорно и горько пробормотала девушка и бессильно упала на колени.
Эйдан попробовал высадить дверь плечом, но то ли она крепко держалась на петлях, то ли он ослаб.
– Окна? – негромко произнес Терри. Он заговорил впервые с того момента, как они вытащили Стю, и его голос походил на голос призрака. Глаза сделались голубыми и прозрачными: он тоже боялся здесь умереть. Его способности вновь задремали, и сейчас он был почти человеком.
– У Кеннета… в кабинете… есть… – Стю тяжело сглотнул и оглянулся на задымленный коридор. До кабинета Кеннета они могли и не добраться. Облизнув сухие потрескавшиеся губы, Стю уставился на Эйдана, как будто только от него зависело, выберутся они отсюда живыми или нет.
Пожалуй, так оно и было. Эйдан оттолкнулся от стены, махнул Терри рукой, требуя подниматься. Они должны пройти прежде, чем начнет рушиться потолок, а значит, нельзя терять ни секунды.
Цепляясь за стену, Терри встал. Движение далось ему с трудом – физическая оболочка начинала сдавать. Еще один повод поторопиться. Стю уцепился за его руку. Одна только девушка, смиренно улыбаясь, сидела неподвижно. Она рассеянно смотрела в пол; на лице застыло выражение осужденного, смирившегося со скорой казнью.
– Ты идешь? – окликнул ее Эйдан. – Нет времени! Давай уже, пока мы тут не задохнулись.
– Задохнулись, – эхом откликнулась она и, вскинув голову, в упор взглянула на Терри. Секунду они смотрели друг на друга, а затем он резко отвернулся, едва не потеряв при том равновесие. – Она задохнется…
Эйдан с досадой поморщился и подхватил Стю за локоть, чтобы помочь Терри тащить его. Если она не хочет идти, это ее дело. Он не ей старший брат. Однако они не успели сделать и трех шагов, как девушка догнала их. С силой отпихнув Эйдана, она закинула руку Стю себе на плечо.
– Вперед давай! – неожиданно решительно кивнула она Эйдану, и он принял роль проводника.
Они шли в туннеле из огня; искры сыпались за шиворот, ослепительно-алое пламя тянулось к рукам и хватало за ноги, мешая двигаться дальше. Эйдану казалось, что он дышит этим пламенем, что огонь пробрался в легкие и сердце, заполнил его с головы до пят. Совсем рядом рухнула полыхающая балка, он едва успел шарахнуться в сторону. Кто-то из его спутников вскрикнул: от страха или от боли, Эйдан не разобрал.
Дверь, ведущая в кабинет Кеннета, возникла неожиданно. Просто вдруг появилась из мутной пелены, когда они устали так, что готовы были рухнуть на пол. Эйдан навалился на нее все телом, и хлипкая фанера поддалась, вылетев из косяка.
В кабинете Кеннета дыма было чуть меньше. Эйдан мельком глянул на пол, ожидая увидеть грузное тело их хозяина, но комната пустовала. Лишь на спинке кресла висела куртка, а среди бумаг валялся небрежно брошенный бумажник. Должно быть, пожар застал Кеннета врасплох, но размышлять о его судьбе у Эйдана не было времени. Схватив уже загоревшийся стул, он разбил окно и обернулся к остальным. Смутные воспоминания о мужском долге велели в первую очередь помогать девушке, но вмешался Терри. Он указал на Стю:
– У него ключи!
Девушка кивнула; краем глаза она наблюдала за Терри, как если бы ожидала новых подсказок. Эйдан выбил торчавшие в раме осколки; все вместе они перекинули Стю через подоконник. Тело было безвольным и мягким – от дыма и жара Стю опять потерял сознание. Затем Эйдан подсадил брата; повернулся к девушке, и та с улыбкой, благодарной и вымученной одновременно, оперлась на его руку и выскочила наружу. Наконец он вылез сам. Напоследок Эйдан обернулся: куртка Кеннета почернела и скукожилась от огня.
Прохладный ночной воздух оглушил, болезненно хлестнул по обожженной, уже покрывшейся волдырями коже. У Эйдана перехватило горло, и он повалился на колени. В нескольких шагах от него Терри и девушка склонились над Стю. Словно сквозь плотную ткань Эйдан расслышал голос брата:
– С ним все будет хорошо, он не умрет.
Эйдан потер лицо тыльной стороной ладони; резь из глаз не ушла, но мир вокруг обрел четкость. Из смутной расплывчатой тьмы выступили очертания деревьев, небо прошили блестящие искорки звезд. Заставляя себя двигаться, Эйдан подполз ближе к Стю. Тот открыл глаза и подслеповато моргал, таращась на своих спутников. На улице ему стало лучше, но подняться он не мог. Терри вытащил ключи и вложил их в дрожащие пальцы Стю, чтобы он отобрал нужный.
– Скоро придет помощь, – пообещал Терри, мягко касаясь пальцами переносицы Стю; затем поднялся, двигаясь чуть легче, чем должен человек, отравившийся угарным газом. Когда он прошел мимо, Эйдан попытался заглянуть ему в глаза, но не успел. Девушка поднялась следом; она дрожала и тяжело дышала открытым ртом.
Они добрались до угла. Отсюда уже можно было расслышать крики тех, кто сумел выбраться – и тех, кто остался взаперти. Взлетающее над крышей здания пламя освещало окрестности. В рыжеватых отблесках виднелись силуэты: кто-то скорчился на земле, обхватив голову, кто-то в отчаянии заламывал руки. Из разбитых окон продолжали выбираться люди. Медленно, неуклюже, они переваливались через подоконник и катались по земле, чтобы сбить пламя с одежды и волос.
На мгновение Терри замешкался, глядя в шероховатую стену. За ней он видел сейчас нутро бара; обуглившиеся столы и стулья, задохнувшихся посетителей. Девушка тронула его за рукав:
– Надо торопиться.
– Да. – Терри тряхнул головой и протянул ей связку: – Вот, иди ты. Открывай.
Прежде, чем Эйдан успел удивиться, девушка выхватила ключи и устремилась к дверям. Она хотела бы побежать, но ослабевшее тело не поспевало за духом. Терри проводил ее взглядом.
– Она все равно умерла.
Эйдан вздрогнул; на плечи ледяной крошкой осыпался страх: Терри говорит о будущем? Он отпустил их спутницу так легко, потому что знал, что ей суждено погибнуть? Но брат продолжал, каждым словом одновременно пугая и успокаивая:
– Она умерла еще до того, как мы с тобой вернулись в общее помещение. Ее затоптали в толпе. Эта девочка напрасно надеется ее спасти. Даже тело не удастся опознать сразу…
– Неужели ты и такое чувствуешь? – тихо спросил Эйдан, и Терри обернулся. В глазах, глубоких и зеленых, отражалась скорбь.
– Конечно. Я всех их чувствую. – Зелень темнела и темнела, пока не превратилась в черноту. Отвернувшись от горящего здания, Терри взглянул в сторону парковки, где теснились автомобили. – Всех.
Он шел между машин так же уверенно, как получасом ранее – скользил между людьми в горящем зале. Левая рука, чуть приподнятая, подрагивала в воздухе, будто Терри держался за невидимую нить, что вела его по лабиринту кадиллаков и фордов. Шаги были размашистыми и твердыми; Эйдан едва поспевал за братом. Грудь раздирала тревога. Пожар был лишь прелюдией, на самом деле страшное начиналось теперь. Где-то рядом кашляла мотором машина, не желая заводиться.
Терри резко остановился, сжав кулак – автомобиль хрипло охнул и заглох. На месте водителя Эйдан разглядел Кеннета. Тот сгорбился за рулем; судорожно стиснутые пальцы побелели, подбородок подрагивал. На заднем сиденье белел холщевый мешок, туго набитый и перевязанный бечевкой.
Терри качнулся вперед, и Кеннет поспешно выбрался из машины.
– Эй, парни! – вскинул он руки, будто солдат, сдававшийся на милость победителю. На лице появилась кривая улыбка. – И вы тут, да? Жарко там внутри стало, вот я и… Ну, вы понимаете?
Эйдан подвинулся, чтобы стоять бок о бок с Терри. Брат молчал, склонив голову и наблюдая за Кеннетом; подбородок почти касался груди, отчего взгляд Терри исподлобья пугал и завораживал. Кеннет шумно сглотнул; кадык прокатился по шее.
– Слушайте, парни, не надо так на меня пялится, – забормотал он. – Ну чего вы, в самом деле?.. Если дело в деньгах, то я, конечно… У меня, это, вы не думаете, отложено все… Я вообще очень даже надеялся, что с вами там ничего…
Он осекся и попятился, пока не стукнулся задом о машину. Дальше отступать было некуда, и Кеннет съежился, втянув голову в плечи и выставив вперед ладони. Терри убьет его, зазвенело в голове Эйдана. Убьет. Уничтожит, вымарает из Вселенной. Оставит только боль, ужас, пустоту, и та поползет по стоянке, доберется до выгоревшего здания, маленького городка, дорог, захватит весь мир…
– Нет! – крикнул Эйдан и изо всех сил толкнул брата на землю.
Тот потерял концентрацию, упал, неловко приземлившись на руку, испуганно ахнул. Эйдан одним прыжком оказался рядом с Кеннетом и с размаху ударил в живот. Кулак легко смял податливый жир, Кеннет согнулся от боли. Следующий удар пришелся в лицо. Эйдан бил снова и снова, пока жертва не свалилась к его ногам. Тогда он обернулся и заорал:
– Среди людей веди себя как человек! Слышишь?!
Терри медленно поднял руку и зажал рот ладонью. В темноте невозможно было различить, какого цвета у него сейчас глаза. Эйдан склонился над Кеннетом и вытащил ремень у него из брюк. Дернул пару раз, проверяя на прочность – ремень не подвел. Похоже, Кеннет купил его совсем недавно, да к тому же изрядно потратился: кожа была натуральной и хорошо выделанной.
Кеннет жалобно заскулил, но Эйдан не собирался больше его бить. Одной рукой распахнув дверцу, он подхватил Кеннета за шиворот и затолкал обратно на сиденье. Прочно примотал руки к рулю и отступил, любуясь своей работой.
– Зажигание, – подсказал Терри. Он уже стоял за спиной, и Эйдан поразился тому, как быстро брат взял себя в руки.
– Слушайте, парни… – Кеннет тоже перевел дух. Он все еще морщился от боли, но теперь страх перед Арданами уступил страху перед электрическим стулом. – Давайте, может… Ну, договоримся? Я вам… Сколько хотите, хотите, пополам? Все там, на заднем сиденье, без обмана…
Эйдан перегнулся через него и выдернул ключи из зажигания. Взвесив их в ладони, он швырнул связку на землю. Яркий брелок звякнул, ударившись о камень. Эйдан заглянул на заднее сиденье. Мешок был завязан небрежно, веревка легко поддалась под пальцами. Вытащив полторы тысячи, Эйдан сунул деньги в карман.
– По десять долларов за человека, – сказал Терри, и уголки его губ поползли вверх не в улыбке, но в оскале. – Ты убил сто пятьдесят человек, каждого – за десять баксов. Не рассказывай никому. Их родные решат, что ты продешевил.
Лицо Кеннета побагровело; он задергался в путах, выкрикивая проклятия в адрес Арданов. С губ слетала слюна.
– Гнида! – визжал он. – Что б ты сдох, гнида проклятая, вместе со своим братцем-ублюдком! За десять баксов?! А налоговая?! А платить этому бездельнику, черт бы его побрал?! А эта стерва, которая доит меня уже три года?! Да они бы… Они бы все, все у меня отняли, все!.. А ты, мразь, ты…
– Пойдем. – Эйдан положил руку брату на плечо и мягко потянул прочь.
– Прости, – шепнул Терри.
– Ничего. Все хорошо.
Они вышли к догоравшему зданию. Ночь содрогалась от рыданий: люди плакали и звали друзей, что уже никогда не смогли бы к ним выйти. Девушка, вместе с которой они ходили по задымленным коридорам, сидела, прислонившись спиной к бамперу старенького бьюика. Эйдан опустился рядом с ней на колени.
– Потолок рухнул, – сказала она, – а Мегги так и не вышла.
Она сморгнула; Эйдан подумал, что она сейчас заплачет, но девушка сдержалась. Она запрокинула голову к печальным звездам. Ее взгляд скользнул по Большой Медведице, запутался в раскинувшихся по небу волосах Андромеды, вернулся к неподвижной константе Полярной звезды – а потом обратился к Терри.
– Ты чудесно пел.
– К несчастью для Мегги и для тебя.
Она повела плечами; лицо, освещенное последними отблесками затухающего пожара, было спокойным и светлым.
– Умереть через сорок лет, так и не услышав твой голос, было бы гораздо хуже, разве не так? – Ее губы шевельнулись: она силилась выговорить слово «прощай», но оно растворилось в налетевшем порыве ветра.
– Он сидит в голубом форде через пять рядов отсюда, – сказал Эйдан, осторожно касаясь ее плеча. Она кивнула, без лишний пояснений поняв, о ком идет речь. – Номера из Миннесоты. И позаботься о Стю.
Это напутствие стало последним. Терри напряженно смотрел в сторону дороги: полиция и скорая были уже в пути. Эйдан выпрямился; им стоило поторопиться, если они не хотели столкнуться с властями.
На трассу они выбрались глубоко за полночь. Поразмыслив, Эйдан выбрал кружной путь, по заброшенной размякшей грунтовке, и когда впереди замаячило асфальтовое полотно, они были по колено перемазаны глиной и совершенно выбились из сил. Ожоги Терри залечил, пользуясь своими способностями управлять энергией и материей, но Эйдан все равно чувствовал себя ужасно. Первые три машины со свистом пронеслись мимо; четвертым ехал помятый пикап. Водитель опустил стекло и с интересом свесился с дверцы.
– Путешествуем автостопом, – сказал ему Эйдан. – Нам бы в Мур.
– Автостопом? – хмыкнул водитель. – Без вещей?
– Да.
Водитель вытянул губы трубочкой и окинул Эйдана внимательным взглядом с головы до пят.
– Из дома, что ли, удрали? – предположил он. Эйдан смолчал, предоставляя ему самому делать выводу.
– До Мура далековато отсюда, – водитель почесал небритый подбородок, – я вас разве только до развилки… Пойдет? Ну, тогда запрыгивайте.
Эйдан помог Терри забраться в машину и сел сам. Пикап тронулся; в магнитоле журчал веселый женский голосок.
– Я ведь должен оберегать, – заговорил Терри, откидываясь на спину сиденья. – Защищать миры. А вместо этого из-за меня жадный негодяй сжигает полторы сотни ни в чем неповинных людей… Почему так?
Водитель насвистывал в такт музыке и не обращал на них внимания. Эйдан обнял брата за плечи и притянул к себе. Он не знал, как найти слова утешения.
– Ты помнишь Одина? – продолжал Терри. – Скандинавского бога, который бродил среди людей… Как ты думаешь, он нес с собой беду?
– Я думаю, он нес с собой перемены.
Несколько минут Терри следил за темным лентой дороги; мимо проносились деревья, фары выхватывали из небытия ночи то куст, то низкий столб с табличкой, где были написаны мили до ближайшего города. С каждой секундой Кеннет, Стю, девушка, чье имя они так и не узнали, оставались все дальше и дальше. Когда пикап свернул, Терри закрыл глаза и запел. Он пел о любви, которая разделяет людей, и ноты мешались с легкомысленной мелодией кантри.
А потом водитель потянулся и выключил магнитолу.

Вопрос: Понравилось?

1. Да		3	(60%)
2. Нет		2	(40%)
Всего:		5

@темы: фэнтези, проза, рассказ, драма

---

.кулон

[тонкий кот]

Я как-то не сразу её заметил. Я стоял в книжном магазине и не мог решить, что же мне взять почитать. Я повернул голову и увидел, как Нина поднимается на мой этаж на эскалаторе.
Сначала я замер, по спине пробежал холодок, а руки затряслись так, что я чуть не выронил книгу, которую держал. Кое-как впихнув её обратно на полку, я выбежал из магазина. Оглядевшись, я понял, что потерял Нину из виду, но она не могла далеко уйти. Я быстро, почти бегом, направился к эскалатору, расталкивая семейные парочки, которые, как назло, именно сегодня в полном составе пришли в торговый центр. Видимо, лотерея, финал которой проходил на верхнем этаже, сделала свое дело.
- Нина! Нина! - крикнул я, заприметив знакомую фигуру.
Оттолкнув крупную женщину, которая тянула за собой ребенка, я схватил Нину за руку. Она остановилась и медленно обернулась. Да, это была она. Только очень бледная, под глазами теперь виднелись синяки, волосы были неухоженными и спутанными, а нижняя губа искусана. Вся её фигура, облаченная в какой-то черный бесформенный плащ, выражала дикую усталость, будто на плечах она несла несколько тяжелых сундуков, причем не один день.
Она посмотрела на меня грустным, стеклянным взглядом.
- Нина, Ниночка. Это ты, я нашел тебя, - затараторил я. Я хотел было её обнять, но она резко сделала шаг назад. Помню, что это движение как-то меня насторожило. Не вязалась такая прыть, с её, почти обреченным видом. Но тогда мне было не до подобных мелочей.
- Родная, куда же ты запропастилась. Так быстро уехала и ничего мне не сказала. Я почти сошел с ума. Прости меня, малыш. Я не знал, что твоя мама умерла. Если бы я знал, то ни в коем случае не допустил бы нашей ссоры. Я понимаю, тебе итак не легко пришлось от этого горя, а тут еще и я со своими бредовыми претензиями. Но это же глупость. Глупость так уезжать. Ты бы все сказала и я бы тебя поддержал. Я же люблю тебя, - я продолжал говорить взахлеб, а Нина просто развернулась и медленно продолжила свой путь, не обращая на меня никакого внимания. Я пошел рядом, чувствуя себя еще более виноватым, но при этом на душе у меня была такая легкость, будто вся эта гранитная плита спала с моих плеч. Нина теперь была рядом, а главное жива. Что еще нужно было.
- Знаешь, я ведь думал, что ты покончила с собой. Ты ведь так любила Надежду Евгеньевну. Я понимаю, ты хотела побыть одна. Я так виноват перед тобой, что не понял тебя, не поинтересовался. Это все мой эгоизм…

Тут Нина остановилась и посмотрела на меня. Я заметил, что её зрачки слишком большие.
- Дима, уйди, - сказала она и пошла дальше. Мы уже подошли к другому эскалатору, который вел вверх на этаж. Нина встала на ступеньку, а я на ниже на одну. Я был слегка ошарашен, поэтому молчал. Я никогда не видел людей под наркотиками, но слышал, что в этом случае зрачки сильно расширены. Так их вычисляют полицейские. Я не хотел в это верить, но, кажется, Нина была именно в таком состоянии. Она не шаталась, не падала, просто плохо на все реагировала. Возможно, это было какое-то успокоительное. Возможно, все это время она пролежала в какой-нибудь клинике. Психиатрической, например, ведь у неё умерла мать, а это был такой удар, особенно для Нины.
- Что с тобой, ответь мне. Тебе плохо? Я хочу помочь, - я начал лепетать какую-то банальность, все что слышал до этого в фильмах. Я дергал её за рукав, но она больше не оборачивалась, не смотрела на меня, ничего не говорила.
Так мы доехали до следующего этажа и Нина в прежнем темпе пошла вперед. Я за ней.
- Может пойдем домой? Ко мне. Я напою тебя чаем. Ты поспишь. Мне кажется, тебе надо поспать. У тебя очень усталый вид. Потом ты мне все расскажешь. Расскажешь мне, где ты была целых полгода и что с тобой произошло. Чтобы ты мне не рассказала, я все пойму, обещаю, - я говорил и старался идти чуть впереди, чтобы видеть её лицо, но оно ничего не выражало. Будто маску налепили.
Неожиданно Нина повернула налево и я немного замешкался, но быстро нагнал её.
- Постой, куда ты идешь? Зачем ты здесь? У тебя встреча? Скажи мне. Мне надо знать.
Она продолжала идти, а тем временем народу становилось все больше, поток был плотнее. Некоторые задевали Нину руками, но она не обращала на это никакого внимания. Я не знал, что мне делать. Я хотел её остановить, но боялся, потому что не знал какого её состояние. Все это могло обернуться истерикой, а я и так был перед ней виноват. Я не хотел делать ей еще больнее. И тут я вспомнил.
- Нина, постой. У меня для тебя кое-что есть. Помнишь тот кулон с нашими инициалами, который я подарил тебе на наши два года? Я нашел его у тебя дома. Ты оставила его. Я понимаю, что это был жест обиды, но не стоит от него избавляться, он твой.
Тут Нина остановилась и вновь посмотрела на меня. Только теперь её взгляд не был стеклянным. Мне казалось, что там какая-то борьба. Это когда ты пытаешься что-то вспомнить, но не можешь. Я аккуратно взял её руку, достал из внутреннего кармана кулон, который в последнее время носил с собой, положил ей на ладонь и сжал.
- Вот, возьми. Можешь мне ничего не говорить, но возьми кулон. Просто помни, что я люблю тебя, - я смотрел на неё, а внутри ликовал. Кажется, что она меня слушала.
- Дима, уйди, - повторила она. - Просто уйди. Куда угодно. На работу, домой, гулять. Только уйди отсюда. Уйди от меня.
Она говорила это монотонно, будто читала, и безо всяких эмоций.
- Ты что, меня ненавидишь? - мое сердце так и ходило ходуном. В большей степени от её монотонности и безразличия.
- Да, ненавижу. Вали! - последнюю фразу она почти крикнула и у неё слегка дрогнул подбородок.
Нина развернулась и пошла дальше. Удивленный и подавленный, я,как-то, машинально двинулся за ней. Мы вышли в центральный зал, где было не продохнуть.
Впереди стояла, наскоро собранная сцена, с которой молодой ведущий радостно объявлял о финале городской лотереи, и что сегодня трое счастливчиков станут обладателями крупных денежных призов. По классике, на сцене присутствовал барабан с лотерейными билетами, а также первоклассная ассистентка в короткой юбке.
Самое большое скопление людей было перед сценой. Семьи, с детьми, стояли с номерками и ждали, что именно их билеты принесут им долгожданное богатство. В это время года весь город участвовал в лотерее.
Нина все так же медленно шла к сцене, не замечая ни толкающих её, людей, ни громогласного ведущего, который уже просил ассистентку раскрутить барабан. Я остановился и просто провожал её взглядом.Я не мог поверить, что все вот так у нас с Ниной кончится. Я сказал себе, что если любишь - отпусти. Она не может простить мне предательства, которого, на мой взгляд, не было. А может это просто повод, чтобы со мной, наконец расстаться. Но мне до боли хотелось выяснить где она была все это время. И мне не нравилось её состояние. В этот момент я нес за неё ответственность.
"Пусть ненавидит меня сколько ей влезет, но не позволю, чтобы с ней еще что-то случилось. По-крайней мере, сегодня", - подумал я и побежал за ней.
Она уже стояла позади толпы, вплотную к какому-то мужчине с сыном и смотрела на сцену. Ассистентка уже готова была вытащить первый билет-победитель. Толпа замерла в ожидании. Люди на мгновение перестали дышать.
Я схватил Нину за руку и рывком развернул её к себе. По её щекам текли слезы.
- Беги, - сказала она. В тишине, которая зависла в зале, это прозвучало громко. Несколько людей обернулись на нас.
- Что? - удивленно спросил я.
- Дима, беги! - теперь Нина закричала почти истерически. Лицо её исказила злость и какая-то отчаянная решимость.
Я не знаю, что тогда со мной произошло, но я побежал. Просто развернулся и побежал. Очень быстро. Почему-то, уверенный в том, что именно сейчас Нина права, я бросился назад. И пробежав буквально двадцать метров, я услышал крик Нины, который не забуду никогда:
- Аллаху Акбар!
Потом хлопок. Сильный толчок в спину и звон в ушах. Я не знаю насколько меня отбросило. А лежал рядом с каким-то мужчиной и мальчиком лет шести. Они не двигались. Я как-то перевернулся и пополз на четвереньках. Я ничего не слышал, спину и голову жгло. Весь пол был залит кровью. Все заволокло дымом и пылью. Я просто двигался в этой позе куда-то. Я не знал куда, лишь бы отсюда подальше. Кружилась голова, меня тошнило. Я начал различать звуки и это были в основном стоны и крики.
Крови на полу становилось все больше, мои руки скользили на ней. Начали появляться обугленные тела людей и детей, части тела. Я полз к эпицентру взрыва. Увидел маленькую девочку без руки, она была в шоке и еще шевелилась. Взгляд беспорядочно метался, рот открывался и закрывался, будто она хотела выпить воздух вокруг себя. Я пополз к ней, чтобы помочь, но остановился. Я увидел оторванную женскую руку, которая крепко сжимала кулон.

Вопрос: Как оно?

1. Норм		0	(0%)
2. Отстой		1	(100%)
Всего:		1

@темы: проза, рассказ

---

Поезд

[Дмитрий Крамер]

Поезд
Автор: Дмитрий Крамер

Беты (редакторы): wasted time

Фэндом: Ориджиналы


Рейтинг: G
Жанры: Джен, Мистика

Размер: Драббл, 10 страниц
Кол-во частей: 3
Статус: закончен

1
Я в доме на краю красивого, древнего города.
Это огромная усадьба, расположенная посреди цветущего, весеннего сада. Крупные, розовые бутоны на кустах наклоняются к самой дорожке. Я иду по ней к ограде, чтобы посмотреть, как за ней бьётся горная река, на дне пропасти.

Обрыв.
Высоко. Поток воздуха, который вдыхаю, остается где-то на середине.
Мыслей никаких.
Истинный страх.

Кажется, что сердце, которое бьется от страха, останавливается, или его удары становятся бесшумными.
Бурлящие воды внизу и раскатистый гул пугают. Взбитый у каменистых бортов в пену поток унесет тебя вниз, только надави всем весом на ограду, и она поддастся, и от тебя останется только эхо вопля и розовый окрас вспененной воды, который тут же смоет вниз по течению, разбавив и смешав.
Но как я попал в это место?

Повернувшись спиной к изгороди, возвращаюсь обратно, к дому. Он настолько окружён деревьями, что его почти не рассмотреть, только стены. С другой стороны - огромная веранда. Человек пятнадцать народу, разговаривают, сидя за столиками. Мне они незнакомы, но, увидев меня, дружелюбно кивают, и вновь продолжают трапезу. Ступаю на деревянный пол, в нос бьёт запах плесени, затхлого помещения, несмотря на то, что все окна открыты, и в зал проникает свежий ветер.
Подают кофе, в том числе и мне. Я усаживаюсь прямо на край маленького столика в углу и пью из кружки, с выгравированным по борту непонятным рисунком, что-то среднее между рунами и иероглифом. Не понять.
Между тем люди поднимаются, кто-то рядом со мной закуривает, и я с удовольствием вдыхаю запах крепкого табака. Веранда довольно обширная, я невольно обвожу её глазами, рассматривая грубые деревянные стены и чуть подгнившие рамы. Из-за растущих деревьев свет сюда почти не проникает. Вечная полутень. Кажется, этот дом очень старый. Всё говорит об этом: запах, некоторая мрачность обстановки и крепкая, но сильно потёртая дубовая мебель.
— Хотите? — белоснежная улыбка особенно ярко выделяется на смуглом, загорелом лице. Воздух до одури влажный. Я в тропиках? Смотрю в ярко-голубые глаза парня.

— Давайте, — беру из его рук сигариллу из скрученных листьев, тонкую, ароматную. Мужчина достаёт из коробка спичку, почти в палец длиной, с красной серой на конце и элегантно чиркает. Палочка вспыхивает, я чуть наклоняюсь, и в ту же секунду тлеющая сигарилла бьёт густым дымом мне в горло. Я блаженно закрываю глаза. Тут нельзя затягиваться, табак слишком крепкий.

— Благодарю, — произношу совсем тихо, выпуская к потолку струю дыма.

— Не за что, это хорошие сигариллы.

Сквозь полуопущенные веки вижу, как голубоглазый убирает коробок в нагрудный карман и уже поворачивается, чтобы уйти, но передумывает и садится неподалеку.
Глоток кофе. Руки пропахли крепким, смоляным табаком. Взгляд падает на пол, по которому ползёт крупная улитка. Снисходительно улыбаюсь, стряхивая пепел в блюдце. Открытые окна, кто сюда только не пролезет. Но тут кое-что заставляет замереть и растерянно оглядеть окружающих.

Улитки... Вот ещё, их несколько... Крупные, темно-коричневые, тускло поблескивающие раковины с белесыми тельцами, оставляющие после себя на полу жирный влажный след. Целенаправленно, одна за другой, словно строем. Но улитки с такой скоростью не ползают. А эти... Они движутся раз в десять быстрее, чем должны. Хороший табак, ничего не скажешь.

— Тут всегда так, — парень тоже смотрит на улиток. — Это начало. Сейчас пойдут черви, вот, смотрите...

И точно. Дождевые черви, маленькие, блестящие, розовые. Двигаются следом, также быстро, как и улитки. И все в одну сторону. Получается, мужчина их всех тоже видит? Или мне всё кажется, даже мой собеседник?

Спрыгиваю со стола. Сигарилла, будто приклеенная к пальцам, тлеет. Куда они ползут? К стене... Грубой, деревянной, состоящей из не струганных досок, будто это сарай. Они достигают стены и исчезают. Это сон, дурной сон. Или дело в табаке? Травка?

Отбрасываю ароматную сигариллу и выхожу на воздух, проветриться. Но реальность не меняется. Ни в чём, кроме этих проклятых улиток. Те же розовые бутоны, та же дорожка, выложенная разноцветной плиткой. Я сижу там около часа, на крыльце, вдыхая чистый воздух. Хочется есть. Где я? Я как провалился сюда. Но почему, почему меня тут все знают? Или не знают?..
Резко встаю и возвращаюсь на веранду. Тот парень уже ушел, зато есть другие. А вот ещё две девушки, улыбаются, разговаривают. Я молча возвращаюсь к тому же столику и сажусь на него, поглядывая по сторонам. Болтаю ногами. Кофе уже унесли, сигариллу тоже. Да тут больше никто и не курит. Все просто разговаривают. Я жду... Чего жду? Новых улиток?

Чувствую, что что-то не так. Запах влажной земли смешивается с древесным, терпким, почти бальзамическим ароматом, чуть сладким в каком-то еле уловимом послевкусии.

Кажется, я готов... К чему? Что это за место? Храм? Обвожу глазами веранду.
Странные мысли мне приходят в голову. Боковым зрением вижу что-то на полу. Небольшого зверька. Поворачиваю голову... Замираю, боясь дышать. Я не видел раньше ничего подобного. И даже не предполагал, что передо мной возникнет такое чудовище, будто сошедшее с полотна Босха. Как на известном Триптихе. Кошка... Точнее, голова кошки, её передние лапы, а туловище покрывает панцирь, как у улитки. Вместо задних лап и хвоста — огромный розовый червь. Чудовище движется по полу, к той самой стене, обитой грубыми досками. Смотрю на это, не отрывая глаз. Я сошёл с ума?
Но остальные тоже это видят. Замерли, глядя на эту странную кошку, но не боятся, провожают взглядом. Вот она уже возле стены. Спрыгиваю со стола, в несколько прыжков оказываюсь рядом с тем местом, где пропадали черви и улитки час назад... Но поздно. Чудовище исчезло, будто и не было.
Куда оно могло сбежать? Не растворилось ли в воздухе? Но это же невозможно! Я сам видел, как блестела серая шерсть, как отвратительно дрыгался червь, волочась за передними лапами монстра. Оно не было прозрачным. Оно было материальным, как моя рука, как находящиеся рядом люди. Подхожу к стене. На полу ни щели, ничего. Только воздух будто бы чуть мутный.

— Этот мутант тут часто ходит. Мы уже привыкли его видеть, — один из парней, тоже смуглый, только кареглазый, похожий на араба, пожимает широкими плечами. Он в странном, белом одеянии. Мне опять приходит в голову мысль, что это храм. Мои ощущения не дают мне думать об этом месте как-то иначе.

— Это безобидное существо. Раз в пару дней оно пересекает комнату и исчезает.

— Но что это? — я во все глаза смотрю на собеседника, но он разводит руками.

— Не знаю. Это просто есть. Сначала страшно, а потом привыкаешь. И эти ползущие черви, эти улитки... Они все безобидны, — парень садится на стул, глядя в стену. — Они часто тут бывают. Да и вообще, чертовщины в этом доме полно. Предметы двигаются, исчезают, снова появляются. Но, знаете, всё, что из этого мира, всё, что пропадает... Через день, неделю, месяц потом оказывается на том же месте, в том же виде.

— И что же пропадает? — я снова сажусь на стол, чувствуя, что, кажется, успокаиваюсь. Значит, я не сошел с ума? Или я настолько плох, что вижу искаженным весь мир?

— Не что пропадает, а где, — многозначительно сообщает парень, — есть несколько мест, куда класть ничего не стоит. Исчезнет.
Я подавленно молчу, пытаясь переварить сказанное. И всё-таки, куда занесло меня и, главное, как?

—Кто вы все? — неуверенно произношу, боясь быть непонятым. Мой собеседник усмехается.

— Кто мы? Мы слуги твоего отца...

Отец...

2
Мой отец умирает...
Казалось, что эта мысль на самом деле так въелась в моё подсознание, что в какой-то момент произошел сбой. Наверное, я поехал. Точнее, крыша поехала. Да, этот дом мне знаком. А, может, не весь, а только какая-то его часть? Как странно... Веранду я никогда не видел, но верхние комнаты наизусть знаю. Отец... Он в сознании, интересно? Я начинаю судорожно вспоминать, кто у меня еще остался, но, как это бывает во сне или при сумасшествии, я никак не могу отделить живых от тех, кто покинул меня, кто умер. Кто же у меня остался, помимо отца? Бабушка... Но её нет, несколько лет как. Я принимаю это как данность, и, не давая развиться этой мысли, вспоминаю других. Мама... Жива, но где-то далеко. Она не в этом городе. И дедушка. Тоже не тут. Я остался один с умирающим отцом?
Захожу в комнату, где он лежит. Удивляюсь ярким лучам солнца, бьющим в окно, а еще непривычным для меня разноцветным обоям. Это невозможно. Почему-то мне казалось, что тут должна быть полутьма. Но её нет.

— Привет, — протягиваю робко, поглядывая на стены. Я всегда его боялся, хотя мы относительно недавно познакомились. Я пытался быть хорошим сыном, а он... Да вроде любил меня. Или нет?

— А, ты. Ну как там дела? — отец лежит на боку, одетый, тоже какой-то яркий. Желто-зеленая вязаная футболка, синие джинсы. Мне снова кажется, что это сон. Куда он оделся, если уже много дней не выходит на улицу? Причём оделся, как на парад.

— Там, на веранде, бегает что-то странное, — я не знаю, о чём говорить. Даже точно уверен, что он задал мне вопрос, потому что надо было что-то спросить, потому что молчать неуместно. И я не думаю, что он будет меня слушать. Но я ошибаюсь. Он оживляется:

— Мне слуги говорили, но я решил, что это выдумки. Разносят сплетни, ты же знаешь, как они любят сочинять сказки, чтоб было о чём пошептаться, — с легким кряхтением он приподнимается на подушках. — Что там бегает? — смотрит на меня, а я прислоняюсь к стене, пялясь в открытое окно, за которым видны верхушки деревьев. Они покачиваются от ветра.
Несмотря на тихий голос и бледный вид, он все так же имеет на меня огромное влияние. Я чувствую себя ребенком перед ним. И неважно, что он слаб, и на его изможденном лице усталость, а сам он болен.

— Монстр. Голова кошки, в панцире, хвост червя. И, главное, он пропадает. Возле стены, — чувствую, что несу бред. Сейчас он засмеётся и скажет, что я маюсь дурью, что так и не научился ничему. Становиться стыдно за то, что не удержался и ляпнул. Даже плечи словно становятся уже, и я сам меньше.

— Все его так описывают. Ещё у них предметы то ли исчезают, то ли путешествуют по воздуху, — на удивление спокойно реагирует, в его потускневших глазах даже появляется проблеск интереса. — Пойди и выясни, что это за чертовщина. И расскажешь мне. Я должен знать, что происходит в моем доме. Понял?

— Но если этого никто в доме не знают, то как это узнаю я? - пытаюсь возразить, но натыкаюсь на холодный колючий взгляд.

— Я тебя не расслышал. Хочешь увильнуть от моей просьбы?

— Нет, я всё сделаю, — отвожу глаза, бесцельно разглядывая разноцветные обои, изо всех сил стараясь сохранить ровный тон, чтобы не раздражать отца.

— Приступай, я жду результатов.

— Конечно, папа, — выхожу из комнаты, аккуратно прикрывая дверь за собой. Отец, хоть и болен, не растерял своего деспотизма. Да, я именно так всегда называл это свойство его личности. Единственный человек, которому я боялся возразить. И сейчас даже не пытался. Пусть он болен, пусть умирает, но я должен буду принести ответ ему на блюдце.

Закат был ярким, алым. Спустившись во двор, я смотрел на него, прижавшись к изгороди, за которой, в обрыве, рокотал горный поток. Розовые бутоны набухли и готовы были раскрыться.

Утро мне ничем не помогло. Я вернулся на веранду, где позавтракал вместе со слугами. Они меня почти не замечали. И лишь один ядовито улыбался, не сводя с меня глаз. Настолько нахально, что после трапезы я подошёл к нему. В ту же секунду его лицо изобразило полнейшее смирение.

— Ты слуга? — цедя сквозь зубы, чувствую кожей, как он злорадствует моему положению. И это приводит меня в сухую, ледяную ярость.
— Да, я слуга вашего отца. Простите, мне надо работать, — на устах уже возникает заботливая, почти грустная улыбка. Лицемер. — Мне ваш отец дал массу заданий.

Я киваю. Ругаться со слугами - это унижать себя. Даже если они обсуждают тебя за твоей спиной. Они слишком давно тут, много знают. И, кажется, у них есть причины так улыбаться. Но если я выдам себя, свою злость, я навсегда упаду в их глазах. И в своих собственных.
Сажусь снова на стол, глядя на суету на веранде. Кто-то моет пол, девушка в сером, куцем платье расставляет тарелки в резной дубовый шкаф. Вокруг окрики, смех.

— С утра пить! Ты с ума сошёл! — другая служанка, милая шатеночка, вырывает из рук одного из парней бутылку виски и, виляя бедрами, идет к буфету в углу веранды. — До вечера не вздумай.

— Да что ты делаешь, голубоглазка! — в притворном отчаянии вскрикивает слуга, и тут вдруг резко меняет тон. — Стой! Стой! Туда не клади! Только не это...

Девушка ставит виски на гладкую деревянную поверхность, и в эту секунду... Бутылка исчезает. Вот оно, то место, которое надо избегать. Оторопело смотрю, не веря своим глазам. Однако служанка ни капли не расстроена.

— К вечеру получишь!
— Или через несколько дней! — парень поворачивается спиной и начинает мыть полы, а я снова перевожу взгляд на одинокий буфет. Бутылка не появляется, словно никогда и не стояла. Но я же видел, была... Поднявшись, подхожу к буфету, касаясь рукой прохладного дерева. От угла столешницы веду к месту пропажи. Чуть прохладнее, мутнеет воздух, и становится неловко. Девушка наблюдает за мной, уголками губ улыбаясь, словно посмеивается, снисходительно, как над ребенком. Страшно. Сглатываю, одергивая руку и снова отходя к стене.

Как ни в чём ни бывало, парень моет пол, служанка посуду...
Я вспоминаю о задании отца. Ему нужно объяснить, почему тут пропадают предметы, и кто эти чудовища, которые ползают по полу. Будто я могу дать вразумительный ответ на это. Но я знаю отца, хорошо знаю. Он не даёт заданий, с которыми я бы не справился. Он слишком умён. Деспот, но его познания о мире и человеке мне всегда казались уникальными. Не было ни одной жизненной ситуации, которую он не мог бы разложить по полочкам. Только я редко просил у него совета. Те проблемы, которые мне приходилось решать, родителям не рассказывают.
Я сижу, не шевелясь... Как в трансе. Некоторые слуги разошлись, кто-то готовит, прямо тут. А я смотрю, вслушиваюсь. Отец ждет ответа.

Вдруг на другом конце веранды, на столе, что-то мелькнуло. Бутылка. Та самая. Никто её не замечает, но я решаю ничего не трогать, просто смотреть. Проходит минут пять... И стол снова пуст. Так где же она?.. Я отпускаю все мысли, закрываю глаза и расслабляюсь. Гул голосов сливается в однотонную песенку, которая, укачивая, вводит меня в глубокий транс.
У меня редко это получается, но сегодня, кажется, повезло. Вроде и место не подходящее, однако я не желаю упустить спонтанность момента. Я погружаюсь в себя.

Три плоскости. Три мира. Всё просто. Настолько просто, что я даже разочарован.

Я начинаю понимать, что тут происходит. Это разлом пространства и времени, которое спровоцировало искажение видимых объектов. В одном месте образовалась дыра. А в другом на себя наложились три измерения. И это значит, что нет никаких монстров. Просто где-то отдельно гуляет кошка, где-то ползет улитка, а где-то червь. Они в какой-то момент оказались слишком близко друг к другу, а дыра, куда их теперь затягивает, спровоцировала цикличность. Я открываю глаза. Уже вечер. А на буфете стоит бутылка виски.

3
Отец доволен моим объяснением происходящего. Я слишком хорошо его знаю, чтобы не заметить, хотя за весь наш разговор он не произносит ни слова. Не потому, что не может говорить. Просто не считает нужным. Я стою, снова прижавшись спиной к стене, параллельно размышляя о разломе. Это можно использовать, и не только для того, чтобы прятать бутылки от пьющих слуг. Отделяюсь от стены, не спуская глаз с отца. Что-то подсказывает, что ему осталось недолго. Я спокоен. Так спокоен, что даже тошнит от самого себя.

— Я завтра зайду, — выхожу, закрывая дверь. Крутится какая-то мысль, что-то важное. Вроде близко, но ускользает. На веранде темно, уже ночь. Не обращая внимания на искры на полу, чем-то похожие на светлячков, прохожу в свою комнату. Хочется курить.
Утро я встречаю с твердым осознанием того, что мне нужно. В голове бродят новые мысли и идеи, замыкаясь в тесный круг.

— Если это место разлома, — бормочу, стоя у зеркала в ванной и внимательно рассматривая себя, — то, значит, тут близок мир мертвых, — на этот моменте я замираю, перебирая пальцами волосы, убирая пару прядей назад.

Понимаю, что мне дали необыкновенный шанс. Шанс, который нельзя упустить.

Мысли перебивают все. Внутри что-то дергается, копошится, заставляет меня вскочить с места и помчаться к этой завесе... Завесе тайны.
Я хочу ее открыть. Осознание произошедшего приходит не сразу. Но постепенно перевариваешь полученную информацию. Осознаешь, и волнение пропадает. Остается лишь неумолимое желание заглянуть за грань, хотя бы одним глазком. Меня с детства мучила масса загадок, и с тех пор ничего не изменилось.
Прихожу на веранду, стреляю у слуги сигару и, выпив наспех кофе, впервые за несколько дней выхожу с территории усадьбы. Снова, на мгновение, возникает вопрос:
Где я?
Хотя... Я уже догадываюсь. Три мира сомкнулись, и я, обитатель одного из них, вдруг оказался тут. Почти что чудом. Я властелин этого маленького, исковерканного мира.

Стоит мне выйти за ворота, как все становиться привычнее и более знакомо. Я знаю, что это за место, откуда так хорошо любоваться закатом. Как я сразу не узнал Вышеград в Праге? Но на него наложилось ещё какое-то место, Восток... И ещё...
Я иду вдоль ограды, от обрыва, бреду наугад, разглядывая высоченные древние стены, обвитые плющом. Ищу кладбище. Чутье подсказывает, что в этом уникальном месте наложились минимум два измерения, что есть дыра, куда рукой подать до мёртвых. Но мне нужна свежая могила на территории разлома, чтобы умерший не успел ещё покинуть те пределы, за которыми я до него просто не дотянусь.
А вот и то, что мне нужно.
Несколько средневековых захоронений. Бугорки земли, искаженные измерениями, лишены надгробных плит и памятников, зато покрыты ковром из мха и яркими лепестками фиалок над зеленым бархатом ковра. Солнце ярко освещает могилы, и я невольно останавливаюсь, завороженный красотой этого места. Я улыбаюсь сам себе. Здесь не нужны надписи. Если хочешь понять, кто тут похоронен, просто спроси. Спроси фиалки, спроси воздух, который наполнен вибрирующей информацией. Посмотри под ноги. Там, сквозь землю, пробивается хрустальный луч. Скользи по нему, и всё узнаешь.
Делаю еще несколько шагов. Свежая могила. Она не так красива, как соседние. Да и умом я понимаю, что находится она совершенно в другом месте, а может, даже и времени, а значит, это то место, которое я искал.
Я устраиваюсь прямо на теплой земле, рядом, разглядывая свежие венки и табличку с именем и датой рождения и смерти. Я не знаю покойника, но это и не важно. Расслабляюсь, стараясь понять, где же находится эта дыра. Прямо в могиле. Отлично.
Я прикладываю все силы, чтобы нащупать луч, чтобы проследить его и окликнуть мёртвого. Закрываю глаза, вдыхая запах фиалок и горячего солнца.
Есть...
Я чувствую его, и это так просто и очевидно, что становится даже удивительно. Мир мёртвых так близок, что я даже перестаю расстраиваться от мысли, что смерть - это самая длинная разлука на свете. Умерший еще здесь, он только готовится к своему долгому пути на свой далекий континент. Я с ним пытаюсь общаться, но он не слишком рад этому. И всё-таки я добиваюсь своего. Коснувшись запретного луча, я получаю возможность искать тех, кто мне нужен. А мне нужен только один человек.

Открываю глаза. Солнце там же. Яркое, палит, а я растягиваюсь на земле и с наслаждением закуриваю.

Я коснусь незримого, недозволенного.

От таких мыслей, которые быстро пролетаю в моей голове, словно летний ветерок колышет траву, вздрагиваю. По телу проходят мурашки. Легкая волна страха пробегает по спине. Небольшой отдых. Даже не отдых. Я оттягиваю момент, предвкушаю его, пробую на вкус...
У меня две цели. Первая - это понять, что там, в мире мёртвых. Вторая - увидеться с ней... Улыбаюсь, затем отбрасываю сигару и погружаюсь в себя. Луч, я его чувствую. Я на верном пути.
Сначала темно, но постепенно возникает картинка, как будто я разбиваю стену, отделяющую меня от того, что я желаю увидеть.
Бабушка... Как же я по тебе соскучился за эти годы! И вот удивительно, и ты меня видишь, и я тебя. Невольно улыбаюсь, рассматривая обстановку. Ты в электричке, едешь куда-то...

— Привет, — смотрю на неё, опасаясь, что от переизбытка эмоций меня вышибет отсюда. Я должен сохранять это хрупкое, но такое важное равновесие. — Так ты ещё не на континенте?

— Да, все эти годы я еду, и я уже очень далеко. Не ожидала тебя тут увидеть, — бабушка как будто от меня отвыкла, а точнее... Я знаю, что мертвые, как бы сильно не любили живых, стараются избегать контактов с ними. Это разные миры, и они не должны прикасаться. А я всё нарушаю, но я и не виноват в этом. Сама судьба меня на это толкает.

— И как ты? Ты всем довольна?

— Нет, мне не нравится моя одежда, и еду я очень долго, — бабушка скрещивает руки на груди, а я оглядываю вагон. Он полупустой, хотя кое-кто едет стоя. В основном тут пожилые люди, чаще женщины. Некоторые сидят по двое, трое. И переговариваются. Они едут в той одежде, в которой их похоронили. Хотя некоторые переодеты.

— А ты разве не научилась создавать себе одежду, которая тебе нравится?

Молчит. Может, она попыталась, а вышло это? Я же помню, что хоронили её в другом платье. Еще раз оглядываю вагон, улыбаюсь бабушке, которая по-прежнему не хочет со мной разговаривать. Я не должен тут быть, дело в этом.
Но пока меня не выкинуло обратно, я должен хоть что-то понять для себя. Поезд. Почему такой? Почему это электричка?

В памяти вспыхивает воспоминание, которое ставит всё на свои места. Во время одного из своих астральных путешествий я однажды набрёл на один храм, напоминающий по силе то место, где я находился теперь. Но этот храм был давно разрушен. В моём настоящем. И обладал той же силой и мощью в параллельном измерении, которое наложилось сверху. Перед моими глазами был фундамент, груды камней, и я зашёл туда, отмечая на каждом шагу следы присутствия других людей. Плетёные кресла, стол, на котором были странного вида сосуды. Я блуждал, рассматривая всё это и удивляясь. Будто кто-то тут живет, но покинул развалины за мгновение до моего прихода. Я шёл по тем местам, где были комнаты, не зная и не задумываясь, можно ли вообще находиться там постороннему человеку. Я переступил очередной порог несуществующей комнаты и оказался в поезде. Храм оказался порталом в другой мир.
Я увидел себя стоящим лицом к стене в купейном вагоне. Там, где проход. Только вагон был странного, незнакомого типа. За окном проплывали горы. Не Кавказские, не Уральские. Они были огромны, прекрасны, с заснеженными вершинами, но как я не пытался, я не мог понять, где я еду, куда.

Это заставляло меня нервничать, но и разжигало любопытство. Как всегда, я ничего не боялся. Ни погибнуть, блуждая в астральных мирах, ни застрять между своими снами. Я шёл по дорожке вдоль закрытых купе, отмечая, что внутренняя обстановка поезда чем-то перекликалась с развалинами храма. Окна и двери были сделаны из светлой древесины, и от вагона веяло каким-то особенным, необыкновенным уютом.

Одно из купе оказалось открытым. Я постучал и, на мгновение застыв на пороге, позволил себе зайти. На лавке сидела маленькая старушка в чёрном одеянии и в такой же чёрной косынке с белой полоской. Её сморщенное лицо мне показалось знакомым. Напротив неё - также одетая девочка, смуглая, лет четырнадцати.

— Здравствуйте, — тихо произнес я, вглядываясь в лицо пожилой женщины. Я понял, где я его видел. На многочисленных фотографиях. Это была Мать Тереза. Я встал как вкопанный.

— Здравствуйте, — старушка очень доброжелательно мне улыбнулась, так тепло, что, казалось, в вагоне стало светлее. Между тем я мимоходом оглядел купе. Оно было двухместным.

— Куда мы едем?

— В Дели, — Мать Тереза вскинула брови, с удивлением меня рассматривая. А я начал понимать, что это не обычный поезд, а Дели — не просто станция...

— А откуда?

— Как? Ты едешь в поезде и не знаешь, где садился? — в этот момент на лице пожилой женщины отразился гнев. — Как ты сюда попал?

— Я... В вагон... Случайно, — от резкой перемены настроения моей собеседницы мне стало неуютно. Я почувствовал себя преступником, хотя и не слишком был виноват, что тут оказался.

— Уходи! Быстрее уходи! Тебя тут не должно быть!

— Но как мне вернуться обратно? — поезд ехал без остановок, и я растерянно смотрел в окно.

— Также, как и попал сюда.

Считается, что чёрт может покинуть комнату только тем же путем, как и вошёл. Я оказался в похожей ситуации. Не прощаясь, я вышел из купе и пошел по коридору, борясь с приступом паники. Вот и то самое место. Я повернулся лицом к стене... И в ту же секунду оказался в храме. Уже позже мне пришла в голову мысль, что тот поезд шел из Тибета. Только это был параллельный мир. А может, это и был тот самый Континент Мертвых...

Больше я в те места не попадал, но история со странным поездом навсегда въелась в мою память. И вот опять, на этот раз электричка.
Я почувствовал, как удаляюсь от бабушки, с пониманием того, что происходит с умершими. Да, получалось так, что все, кто отходил в мир иной (или почти все), оказывались в поезде, который вез их в места вечного пристанища. И от того, насколько ты хорошо вёл себя при жизни, такой уровень комфорта тебе и предоставлялся в путешествии. Чистилище.
Я бы хотел узнать, что ждёт мертвых на конечной станции, но они и сами об этом не догадываются. И я отступаюсь. Вот он, мой предел.
Я открываю глаза, когда солнце склоняется к горизонту. Поднимаюсь с земли и, оглядев могилы, возвращаюсь обратно в усадьбу. Я уже знаю, что мой отец только что умер.

@темы: мистика, рассказ

---

Песни у дороги, часть 1

[Gretchen_Ross]

Аннотация: Двое братьев, Эйдан и Терри Арданы, путешествуют по стране и поют в кабаках, чтобы заработать денег. Им нельзя долго оставаться на одном месте. Они должны идти, пока дороги ведут туда, куда вели всегда, а время не повернулось вспять.

– Сколько он нам заплатит? – спросил Терри.
Эйдан поднял голову от разложенных на столе пакетиков с гитарными струнами и удивленно взглянул на брата.
– Почему ты спрашиваешь меня? Разве я должен это знать?
– А разве нет? – в свою очередь удивился Терри. Глаза его стали желто-зелеными, как спелый крыжовник.
– Нет. – Эйдан собрал упаковки и швырнул в верхний ящик стола – единственный, который вообще открывался. Обстановка их маленькой импровизированной гримерки оставляла желать лучшего: два стола, к которым Стю, бармен, с грехом пополам прикрутил зеркала, пара колченогих табуретов и тумба. Ее Терри тут же забил каким-то мусором. Книжки с рваными обложками, деревянные подставки под пивные стаканы, значки, брелки, старые номера музыкальных журналов – Эйдану даже заглядывать туда не хотелось. Он утешал себя тем, что, когда придет время, в путь они отправятся налегке. – Это ведь ты договаривался с хозяином, что мы будет петь в его кабаке. Я понятия не имею, на чем вы там столковались, кроме того, что он разрешил нам выходить на сцену и играть. Ты не говорил с ним о деньгах?
Терри поджал под себя ноги и обхватил руками лодыжки.
– Нет, – тихо и печально откликнулся он. – Я забыл. Прости.
– Ерунда. – Эйдан подумал, что это к лучшему. Чем скорее закончатся деньги, тем раньше они двинутся дальше. Невозможно питаться святым духом, а кормить их толстяк Кеннет, хозяин кабака, не собирался. Стю время от времени наливал стаканчик после выступления и угощал чипсами, но и только. Как-то раз вместе с чипсами Стю предложил косячок. Бар Кеннета держался на плаву только потому, что здесь из-под полы приторговывали травкой, однако Эйдан твердо отказался от угощения, и больше Стю к ним не приставал.
– Ты был прав. – Терри положил подбородок на колени и чуть слышно вздохнул. Уголки губ опустились, брови сошлись к переносице. – Не стоило нам здесь останавливаться. Дурацкая оказалась идея.
Эйдан поднялся и, подойдя ближе, потрепал брата по голове.
– Нет. Вовсе нет. – Терри дернулся, пытаясь отстраниться. Эйдан убрал руку и присел на край стола. – Тебе нравится петь, в этом нет ничего дурацкого. Точно так же, как я хочу программировать и гонять на болидах по трассе. Это нормально. Каждому хочется побыть человеком.
– Но я-то больше не человек, – глухо произнес Терри. Он поднял голову и взглянул на Эйдана снизу вверх черными и бесконечными, как небытие, глазами. – Наверное, нам пора. Сколько мы уже здесь? Две недели? Это долго. Давай сыграем сегодня еще разок и поедем.
– Хорошо, – улыбнулся Эйдан. – Куда ты хочешь?
Несколько секунд Терри молчал, беззвучно шевеля губами. Казалась, будто он советуется с кем-то невидимым – или даже спрашивает разрешения.
– В город, – наконец произнес он. – Я хочу в город. Хочу посмотреть на Мур.
Эйдан подсчитал в уме. У них было еще дней десять до того, как мир вокруг них начнет меняться. До Мура добираться автостопом дня четыре, не больше – значит, успеют. Останется чуть меньше недели, за это время Терри не успеет попасть в неприятности. Однако такая поездка означала, что…
– Нам придется взять с Кеннета гонорар, – сказал Терри. – А я, похоже, договорился, что мы будем выступать бесплатно.
Сгорбившись сильнее, он уставился в пол.
– Перестань, не кисни. – Эйдан постучал согнутым пальцем по его макушке. – Договорился ты с ним или нет, а Кеннет нам заплатит. Вряд ли он всерьез рассчитывал на то, что мы просто поиграем несколько вечером и уйдем. Я поговорю с ним.
Терри кивнул; повел плечами, сел ровно. Ему стало лучше, но тоска не отпускала его, цепко ухватившись за сердце. Разве что в Муре дела пойдут на лад...
Эйдан вышел из гримерки и прикрыл за собой перекосившуюся дверь. Деревянные половицы, темные и шершавые, заскрипели под ногами. Весь дом пыхтел и вздыхал, как будто собирался рассыпаться трухой тем же вечером. По узкому коридору Эйдан добрался до передних помещений.
Бар уже открылся. Стю, позевывая, полировал стойку замызганной тряпкой. На лакированной поверхности расцветали мутные разводы, но Стю не обращал на них внимания – точно так же, как и его клиентам, ему было плевать на чистоту. В углу бухтел телевизор; бесстрастная ведущая новостей говорила о том, что советский космонавт стал первым человеком, высадившимся на луну. Эйдан присел на высокий табурет у стойки и послушал немного, но сюжет вскоре сменился политической сводкой.
– Луна, луна, – буркнул Стю и со стуком поставил рядом с Эйданом стакан с неразбавленным виски. – Все как помешались на этой луне. Можно подумать, здесь, на земле, дел никаких нет.
Этот мир был похож на ту Землю, с которой они пришли. Эйдан не знал даже, в какой именно точке две вселенные разошлись. Различия были в мелочах: другой ученый совершил известное открытие, режиссер не снял знаменитый фильм, политик выжил после покушения. Шел уже 70 год, а брюки-клеш все еще не вошли в моду. Эйдан взял стакан двумя пальцами и покачал, наблюдая за тем, как янтарные капли стекают по прозрачным бокам.
– Налей мне лучше содовой.
– Как скажешь. – Стю вытащил новый стакан, обмахнул все той же тряпкой и от души плеснул газировки. Покосившись на блеклый экран, по которому побежали помехи, он навалился на стойку и принялся рассказывать о повседневных заботах: – Толстяк сегодня не в духе, наорал на меня. Кажется, жена опять звонила, требует алименты, и теперь он никому житья не даст.
Эйдан сделал маленький глоток, на языке осел кисловатый привкус. Жаль, что Кеннет в дурном настроении. Разговор о деньгах его вряд ли сейчас обрадует.
– Где он? У себя?
– Ага, – кивнул Стю. – Выручку пересчитывает.
– Отлично, – Эйдан залпом допил содовую, – тогда я приду как раз вовремя.
Из кабинета толстяка Кеннета не доносилось ни звука, но стоило Эйдану постучать, как тишина разорвалась громогласной руганью. Кеннет, не стесняясь в выражениях, предлагал незваному посетителю отправляться куда подальше. Послушав с минуту, Эйдан нажал на ручку: дверь оказалась не заперта, должно быть, Кеннет не ждал, что кто-то посмеет войти к нему без разрешения.
– Здравствуй, – сказал Эйдан.
Не дожидаясь приглашения, он смахнул со стула стопку бумаг и сел. Кеннет, тяжело дыша, потянулся за платком и промокнул лоснящееся лицо. Он не пытался выставить Эйдана вон: привыкший полагаться на грубую силу, Кеннет уважал в других не ум или талант, но напор и наглость.
– Чего тебе? – спросил он и тяжело откинулся в кресле. Кончики пальцев дрожали; Кеннета мучила одышка. Эйдан едва знал этого грузного неопрятного человека с колючим взглядом – и все же сочувствовал Кеннету всем сердцем. Жаль, что им предстоит неприятная беседа.
– Я пришел поговорить о деньгах.
Кеннет дернул уголком рта и, наклонившись вперед, положил сцепленные в замок руки на раскрытую тетрадь. По разлинованным строчками бежали колонки цифр: прибыль, расходы. Эйдан рассеянно глянул на числа и даты – больше из любопытства, чем в самом деле желая выведать чьи-то секреты. Заметив его интерес, Кеннет кашлянул и решительно захлопнул бухгалтерскую книгу.
– Не припомню, чтобы мы говорили о каких-то деньгах. Да, я разрешил вам с братом пользоваться моей сценой, подумал, что от этого не будет особого убытка…
– Кеннет, – мягко улыбнулся Эйдан, – перестань. Ты на нас озолотился. И теперь мы хотим свою долю, вот и все.
Разумеется, в первый вечер народу было немного. Тогда они настроили гитары, подошли к краю сцены – и встретили осоловелые взгляды нескольких местных выпивох. Завсегдатая кабака таращились на музыкантов с тупым недоумением – сценой в этом заведении не пользовались уже лет двадцать. Бесполезное наследство отца Кеннета: тот мечтал превратить захудалый трактир в стороне от трассы в модный джаз-бар. Должно быть, у самого Кеннета просто никак не доходили руки, чтобы разломать ненужный помост. В тот раз Терри пел в пустоту, но уже на следующий день народу пришло больше. Заработало сарафанное радио: жители маленького городка рассказывали друг другу, что в кабаке Кеннета играют двое парней – и как играют! К концу недели все места за столиками оказались заняты, люди стояли вдоль стен. У Терри был волшебный голос.
Эйдан знал, что Кеннет сперва поднял цену на выпивку, а потом и вовсе додумался брать входную плату: для этого он выгонял Стю на улицу перед выступлением, заставлял собирать деньги, а потом запирал двери, чтобы никто не мог проскользнуть в кабак незамеченным. На окнах починили давно растрескавшиеся ставни. Кеннет позаботился о том, чтобы ни звука не вылетело на улицу. За эти две недели он заработал больше, чем за предыдущий год.
– Слушай, парень, – сощурился Кеннет, – так дела не делаются. Договора нет, и ничего я вам не должен.
– Как скажешь. – Эйдан вытянул ноги и принялся массировать переносицу. – Интересно, полицию заинтересует конопля в твоей подсобке?
Кеннет бросил скомканный платок на стол.
– Ладно. – Он сглотнул и неприязненно покосился на Эйдана. – Твоя правда, я сумел на вас подзаработать. Но ты же понимаешь… Пришлось вложиться в ремонт, то да се, стаканы бьют каждый день, да и за аренду вы мне должны, раз уж зашел такой разговор. Все-таки не хотелось бы остаться в накладке… Могу дать вам только пятнадцать процентов.
– Хорошо, – согласился Эйдан. Пятнадцать процентов – это мало, безобразно мало, но на несколько дней в городе должно хватить. В большем они с Терри не нуждались.
Кеннет повеселел. Скорее всего, он решил, что ему удалось обвести сопляков-Арданов вокруг пальца.
– Отлично! – Он засуетился, перекладывая бумаги и тетради. – Триста баксов.
Это было не пятнадцать процентов, а дай Боже – три.
– Кеннет, – с укоризной покачал головой Эйдан. Жадность не входила в число его пороков, но он не любил, когда кто-то держал его за дурака. – Полторы штуки. И не будем больше спорить, ладно? Будь так добр, подготовь деньги к вечеру, сегодня мы играем у тебя в последний раз. – Он поднялся и шагнул к выходу. Кеннет засопел, собираясь возразить, но Эйдан его опередил: – И, пожалуйста, отдай их мне по-хорошему, потому что иначе я заберу их сам. По-плохому.
Он не хотел угрожать – но Кеннет не понял бы уговоров. Уже оказавшись в коридоре, Эйдан услышал грохот, как будто Кеннет швырнул папкой в закрывшуюся дверь.
Возвращаясь, Эйдан снова прошел через бар. Меньше, чем через час, начиналось выступление, и в душный полутемный кабак стягивался народ. Всякий раз, когда над входной дверью звякал колокольчик, Стю срывался со своего места за стойкой и бежал к вновь пришедшим, чтобы взять плату за вход. За полчаса до начала Стю обычно приходилось заниматься пост у дверей и превращаться в Цербера, но пока что он мог еще немного побыть барменом.
– Как прошло? – поинтересовался он, когда Эйдан остановился рядом.
– Превосходно. Угостишь меня пивом?
Стю не глядя ухватил с полки высокий бокал и нажал на торчавший из стойки рычаг. Пенная струя ударилась о стекло. За столиком неподалеку сидели две девушки; одна из них подняла голову, заметив Эйдана; он поймал ее взгляд и отрицательно покачал головой. Пожалуйста, не надо восторженных объятий и просьб дать автограф. Она ответила ему коротким кивком: «Да, я все поняла, пусть так», и быстро отвернулась к своей подруге. Эйдан пригубил пиво.
– Стю. Мы уходим сегодня. – Они покидали десятки миров и сотни людей, и Эйдан прощался уже сотни раз, но сегодня это было нечто особенное. Тест. – Отыграем и двинемся в путь.
Лицо Стю на мгновение окаменело. Он знал Арданов только две недели, но успел привязаться. Расставание причиняло ему боль. А Эйдану – нет, и в этом была благодать.
– Ясно, – кивнул Стю и потянулся за тряпкой, хотя стойка была давно протерта. – Ну, счастливого пути.
Все слова были сказаны; полный стакан остался на облезшей столешнице. Эйдан направился в гримерку, тихо радуясь тому, что приучился уходить без сожалений и слез. Стю нравился ему, и он охотно погостил бы здесь еще неделю, месяц или даже несколько лет. Но когда Эйдан заглядывал себе в душу, то понимал: по-настоящему ему не нужен никто, кроме брата. Если бы только Терри не стремился быть рядом с людьми так же сильно, как и прежде!
– Все в порядке! – бодро объявил Эйдан, прикрывая за собой дверь. – Я поговорил с Кеннетом, к вечеру мы получим нашу долю…
Терри, казалось, не слышал ни единого слова. Он сидел, прислонившись спиной к узкому краю стола и вытянув босые ноги на середину комнаты. На коленях плашмя лежала гитара; Терри бездумно поглаживал струны, и те отзывались жалобными стонами.
– Я меняю мир, – произнес он, не поворачивая головы.
Эйдан подавил панику, тошнотворной волной поднявшуюся к горлу.
Однажды они задержались в мире дольше положенного. Сами не заметили, как истекло отпущенное время – тогда Эйдан еще не умел рассчитывать так точно их срок. Сперва перемены были малы и незначительны: кривизна стен, изломанная перспектива, нарушенные пропорции. Потом улицы перестали вести туда, куда вели прежде; взбираясь по лестнице вверх, ничего не стоило оказаться внизу. Вскоре коррозия добралась до времени: стрелки часов замирали или шли вспять, старики молодели, а молодые за ночь становились стариками. Само присутствие Терри разрушало мир, словно радиация. Бесконечное движение по Вселенной стало его судьбой – его роком. Разве можно вообразить наказание страшнее для того, кто всегда мечтал жить среди людей?
Однако сейчас Эйдан готов был поставить голову на то, что у них достаточно времени. Он не мог ошибиться в расчетах снова. Глубоко вздохнув, Эйдан заставил себя успокоиться и оглядеться по сторонам. Стены по-прежнему стояли прямо, поддерживая покрытый бурыми пятнами протечек потолок; часы над тумбой мерно тикали, отмеряя равные друг другу секунды. Все было в порядке.
– Все в порядке, – сказал Эйдан и поджал губы, сердитый на самого себя: голос дрожал.
Терри повернулся, медленно, неестественно ровно, словно он превратился в куклу, и в шее у него появился шарнир. Глаза были серыми и плоскими.
– Нет. Ты ошибся. Они меняются. – Он выбрал третью струну и теперь дергал за нее обеими руками.
– Кто меняется? – Эйдан присел рядом с ним на корточки. На смену страху пришли усталость и злость.
– Люди, – откликнулся Терри и натянул струну так сильно, что она лопнула. На подушечке среднего пальца появилась глубокая кровоточащая царапина. Терри перевернул руку ладонью вверх и задумчиво улыбнулся; влажная красная дорожка скользнула вниз по фалангам, рассекла ладонь, становясь все глубже и глубже, добралась до запястья…
– Хватит! – рявкнул Эйдан и вскочил на ноги.
Терри мог разрушать не только миры, но и собственное тело.
Эйдан подошел к столу и рывком выдвинул ящик; нашел упаковку струн. Пакетик поддался не сразу: полиэтилен скользил во взмокших от волнения ладонях. Пришлось прокусить пленку, чтобы добраться до содержимого. Вытянув нужную, Эйдан повернулся к Терри. Царапина уже исчезла, как будто ее не было вовсе.
Стараясь не смотреть на брата, Эйдан склонился над гитарой. Он уже почти снял обрывок струны с колка, как Терри внезапно перехватил его запястье и горячо зашептал:
– Люди меняются… Становятся другими… Из-за меня, меня!
– Прекрати, – зарычал Эйдан, с трудом сдерживаясь, чтобы не отвесить брату оплеуху. Он вырвал руку и сжал плечо Терри, стараясь надавить как можно сильнее. Тот поморщился от боли. – Что ты несешь? Кем ты вообще себя возомнил, дурень?! Решил, что вся Вселенная вертится вокруг тебя?! Ты что, Господь Бог, чтобы из-за тебя тут кто-то становился другим? Люди меняются каждый день, и плевать они на тебя хотели, пока ты просто сидишь в подсобке и настраиваешь гитары!
– Да, – чуть слышно ответил Терри. Его глаза оттаяли, стали шоколадно-коричневыми, как будто он только и ждал этой отповеди. – Да, Эйдан, ты прав. Все хорошо.
Пора было идти на сцену. В последний момент Эйдан сообразил, что Терри едва не отправился выступать босиком, и заставил его обуться. Обычно, выходя к людям, Терри надевал линзы, но в прокуренном, затопленном дымом кабаке было слишком темно, чтобы кто-то сумел разглядеть его глаза.
– Что мы будем играть? – спросил Эйдан, пока они шли по коридору.
Их репертуар еще ни разу не повторялся: каждый день Терри выбирал что-то новое. Он пел свое и чужое, мешал фолк с классическим роком, а панк с рок-н-роллом. Публика слушала, жадно глотая звуки.
– Joy Division*, – ответил Терри после секундного колебания, и Эйдан понял: его хандра не прошла. – Как ты думаешь, Йена Кертиса в этом мире тоже не будет? Что за Вселенная без Мэдчестера и Новой волны?
Они выбрались на сцену; сигаретный дым резанул по глазам, нервный смех просочился в уши. У края деревянного помоста Эйдан заметил девушку – ту самую, которая час назад сидела за столиком. Где-то в задних рядах промелькнула всклокоченная голова Стю. Он пробирался к своему месту за барной стойкой. Море человеческих тел бурлило у ног Эйдана, чужие эмоции волной обрушились на плечи.
Он ударил по струнам.
Музыка заволокла зрение, обступила со всех сторон, как стена, как кокон. А потом, едва касаясь острых краев гитарных рифов, по залу поплыл голос Терри. Аккорды Joy Division звенели и рассыпались фейерверками; мелодия царапала души. Ни ударных, ни клавишных – только две гитары, но этого хватало. Арданы научились управляться с тем, что было под рукой. Radio, life transmission**, и вместо тяжелого, глубокого голоса Йена Кертиса – легкий, невесомый, сводящий с ума вокал Терри. Толпа в едином порыве подалась вперед и замерла. Руки тянулись к сцене, губы шевелились, пытаясь поймать слова припева. Эйдан видел слезы и дрожащие улыбки, счастье и скорбь. Когда он понял, что здание горит, было уже поздно.

*Joy Division – английская группа, 1976-1980 гг, родоначальники пост-панка.
**Радио, живая трансляция – цитата из песни Transmission, исполнитель – Joy Division

Вопрос: Понравилось?

1. Да		5	(100%)
2. Нет		0	(0%)
Всего:		5

@темы: фэнтези, проза, рассказ, драма

---

Тварь из города

[theodore.]

Аннотация: про то, как твари из леса пришли за тварью из города

пролог
Нам было так страшно, божечки, так страшно! И куда она нас завела.. Ах, знали бы, знали бы. Да никогда, да ни в жизнь. Вот так и связывайся после этого со шлюхами! А мы ведь подозревали, мы ведь почти знали. А она всё приговаривала: «ещё немного осталось, скоро придём». И мы всё шли, шли.
Ах, как жутко было, как жутко было! Спускаемся в подвал и уже почти не видно ничего. Меня только сзади дёргает за юбку и шепчет, что боится, что дальше идти не будет. А назад-то ещё страшнее, туда мы за ней, а обратно сами. И не дойти, вон куда уже спустились. А она только фонариком скользит по стене и приговаривает: «Почти, почти. Не устали?»
И мы бы ни за что не стали сами, по доброй воле. Но раз уж пришли, просто, кажется, пришлось подчиниться. Но, Богом клянусь, мы не хотели, не хотели. Я сама просилась назад, я ей так и сказала: пожалуйста, пожалуйста, выпусти. А она только твердит: «Выход там. Вас никто не держит». Но как мы могли? Нас же потом.. Нас же все эти. Всё это. Было страшно, страшно.
И жарко. Очень жарко. Сыро и жарко: даже юбка промокла насквозь. А эта шлюха только улыбалась и пальцем на лестницу тыкала: выход там, выход там. Вы бы сами что сделали на нашем месте? Я и опомниться не успела, как Олю увели, потом только увидела её выползающей из угла, скалящейся на меня. И потом пришлось ещё идти по улице, прикрывая её своей курткой. Так и шла, босиком, дрожа, а потом только спросила один раз: «Я ведь не залетела?».
Она улыбалась всю дорогу, хихикала глупо и твердила, что никакой Лены в подвале не было и что мы вдвоём только туда спустились. Я ей говорю: «Как же не было?!». А она мне: «А где же она тогда?». И смеётся, Вы представляете: Смеётся!!
До смеха ли тогда было, я тянула её за собой вверх по лестнице на улицу, под свет фонарей, а она скалится и мямлит: «Я что-то ног не чувствую». Еле подняла её, колени дрожат, ступни исколоты, руки, тонкие, как спички. Говорит: «Вот я и похудела», и смеётся, глядя мне в глаза. Взгляд мутный и злой, но мне уже не до того было, я знала, что надо бежать, бежать домой и её с собой забирать. Потому что оставь я её одну, она опять в тот подвал бы потащилась.
А там теперь кровь везде, невыносимо смотреть. Да и свечи, наверное, уже потухли, ничего не разглядишь. А если и разглядишь, то не забудешь, то всё на свете проклянёшь. Как же глупо мы поступили, и зачем только за этой шлюхой Вы уверены, что хотите пойти? попёрлись?!! И зачем только дали себя уговорить Могут быть последствия Что мне теперь делать? Что говорить дома? А вдруг они и меня? Ведь это дело одной секунды, а потом выползет эта дрянь наружу и… и…И всё-таки хотите со мной?

ПОЗАДИ ОГОНЬ
Мы их спрашиваем: где ваша одноклассница? А они нам: «там было так темно и страшно, что поневоле пришлось остаться до конца!».
Мы им: «Девушка пропала! Где девушка?»
А они: «И выползает потом из угла, и хватает, и тянет-тянет на себя, и в тот самый угол так тихонечно подталкивает, подталкивает».
Где Леночка, бестолочи?! – кричу на ухо. А они: так страшно было, мамочки, таааак страшно.
Мы искали три дня, мы с крыши спускались до подвала. «Что там за свечи у вас стоят?», - задаю очередной вопрос, а эта кукушка моргает на меня выпученными глазами, мямлит что-то про то, как ОН вырос из земли, а ОНА его оседлала.
Кто она-то прости господи, что за ОН?! Ей-богу я душу из этой дуры вытрясу. А она продолжает мычать: ну она, она - Ленка. Оседлала и покатила верхом. «Шлюха, шлюха, дрянь».
Завела, мол, их в подвал. Одну чуть не задушила, другую покусала, а сама скрылась в неизвестном направлении, да так мастерски, что ни одного следа за собой на пепле не оставила. Куда же эта ваша шлюха подевалась? А в ответ мне всё тот же щенячий взгляд и оскорбления в адрес пропавшей. Ну, девочки, ну вы даёте: сами же, своими же ногами спускались: вторая горе-свидетельница вообще лыбу тянет, хихикает и глазки в пол. Тоже ничего не знает, тоже ничего не помнит. Да только к дворнику ходила накануне и просила его подвал не заколачивать. Будешь договаривать, что да как или и на тебя дело заводить? Мы тут не в игрушки играем, у нас пропавший без вести, у нас семья горем убитая. Вы, хоть побитые, да домой вернулись, а подруга ваша, на минуточку, где-то сейчас лежит, может, лыжи откинув и дух испустив. А вам хоть бы хны: валите всё на неё, трещите одно и то же, что сами не при чём, она, мол, одна виновата. Да как же вас, двух здоровых детин, одной девочке под метр шестьдесят силой в подвал уволочь? Но нет, этого вы ещё не продумали, а потому просто решили упрямо гнуть своё: всё не мы, всё эта: «шлюха, потаскуха, дрянь»!
Сил моих больше нет. Алексей Михалыч, сделай милость, плесни чайку. Или я, клянусь, не сдержусь да и проедусь по этим рожам наглым. Врут и ревут, врут и ревут. Вторая ещё и ржёт невпопад: надо Ларису Иванну озадачить на момент помешательства. Неспроста всё это, а, Алексей Михалыч. Спасибо, дорогой, за чай. Неспроста, говорю, как думаешь? Не могла она их силой затащить. Коли врали бы, так уж лучше про обман: наврала, видите ли, нам наша подруга с три короба, мы за ней, как овцы послушные, и спустились в подвал жилого дома. Там нас, мол, побили, искусали, да вот Бог миловал, вырвались мы и убежали домой. Нет же, нет! Ничего подобного сказано не было, напротив: волоком их Лена волокла, пинком под зад с лестницы спустила, да и оставила там на поругание третьему лицу. Сама кстати, судя по следам, тоже вниз сошла. Вот только обратно не поднималась: пепла много, следы видно отчётливо. И по ним ясно вырисовывается, что спустилось их туда трое, а вот поднимались вдвоём. Третьей след простыл. По потолку она, что ли, ушла?
Хотя, Михалыч, я и этот вариант грешным делом проработал. Везде гарь, сажа, стоит пальцем провести уже след явный остаётся, но ни отпечатков рук, ни (слава Богу) ног ни на стенах, ни на потолке нет. Что, какие делаем выводы? Выводы делаем простые: эти две курицы свою подругу выносили из подвала на руках. И, если они мне в течение суток не признаются, куда потом её подевали, вот те крест, всю душу из них вытрясу!

продолжение будет %)

Дополнение

Вопрос: Понравилось?

1. да		2	(50%)
2. нет		2	(50%)
Всего:		4

@темы: сериал, проза

---

[Тедди-Ло]

Название: Принцесса, которая жила в подвале
Размер: миди, примерно 4010 слов
Краткое содержание: Жила-была одна принцесса. Главное её отличие от других принцесс состояло в том, что она жила не в замке, не во дворце и даже не в башне, а в подвале.

Посвящается Мари.

Жила-была одна принцесса. Главное её отличие от других принцесс состояло в том, что она жила не в замке, не во дворце и даже не в башне, а в подвале. Королева-мать неоднократно умоляла её перебраться в коридор или хотя бы в холл, но принцесса коротко и твёрдо всякий раз отвечала: «Мне и тут не дует». Этим всё и заканчивалось.

На самом деле в подвале у принцессы было не так уж и плохо. Подвал-то был, как-никак, королевский — стены его были отделаны белым и розовым мрамором, полы — устланы красивейшими восточными коврами, а в дальнем углу устроен маленький бассейн, в котором плавали золотые рыбки. Вдоль стен стояли стеллажи красного дерева, полные самых разных книг; музыкальные инструменты, среди которых имелась и барабанная установка; а под самым потолком – крошечное окошко, куда проникали свежий воздух и солнечный свет.
Крыс, разумеется, в этом подвале никто и никогда не видал, благодаря принцессиной белой глухой кошке, жившей вместе с ней. Не трогала кошка одну только белую королевскую крысу, которая ещё до рождения принцессы спасла всё королевство, до смерти напугав злую ведьму, которая уже начинала читать своё страшное проклятье. Крыса жила тут же, в подвале в королевской норке. И ещё у самого окна на золочёной жёрдочке жила с принцессой белая королевская сойка. Если принцессе становилось грустно одной (что случалось не так уж часто), то она посылала сойку с приглашением к одной из своих подруг-фрейлин или подруг-принцесс. А ещё сойка приносила принцессе последние новости. К несчастью, сойку интересовали только дела, касающиеся окрестных принцесс, так что наша принцесса в точности знала, кто из её подруг куда съездил, кто занял какое место в конкурсе красоты или премудрости и сколько раз кого звали замуж.
Когда принцессе стукнуло восемнадцать, она стала чаще получать записки от королевы-матери, в которых говорилось примерно одно и то же: «Наша королевская дочь, в твои годы уже совестно быть незамужней. Когда же ты осчастливишь королевство браком? Только изъяви согласие, и моё королевское величество тут же подберёт тебе подходящую партию. Целую, мама».
После этих записок принцесса на целый час усаживалась за барабанную установку и колотила палочками по барабанам так, что глухая принцессина кошка забивалась в дальний угол подвала, а глашатаи королевства оповещали население о землетрясении.
А тут ещё сойка повадилась носить одни и те же новости, да ещё и комментариями их сдабривала:
– Сегодня вышла замуж принцесса на горошине! А она, между прочим, двумя годами моложе тебя!.. На будущей неделе свадьба принцессы-пастушки, её руки сто три принца добивались. А ты всё тут сидишь, по балам не ездишь, в королевских забавах не участвуешь, тебя принцы и в лицо-то не знают...
Терпела принцесса, терпела, а потом пообещала сойку обратно в подвал не пускать, если та ещё раз с такими новостями ей на уши сядет. Хоть сойка и перестала принцессу новостями про чужие свадьбы доставать, но что-то такое засело у принцессы в голове, потому что однажды ночью ей приснился странный-престранный сон.
Снилось ей, будто стоит она на перекрёстке трёх дорог. И на всех трёх указателях написано, что ведут дороги эти прямиком к счастью. Подумала принцесса, подумала, да и пошла по правой дороге. Только сделала она один шаг, как в ноги ей вцепилось что-то тяжёлое и не отпускает. Смотрит принцесса, а на ногах у неё висит какая-то крошечная уродливая бабка – косматая, немытая, горбатая – крепко-крепко принцессины ноги держит, шагу ступить не даёт. Спрашивает её принцесса:
– Ты кто, бабушка и зачем мне идти не даёшь?
– Я, – говорит бабка, – Старуха-боюха, сто лет на этой дороге сижу, путников от беды отвожу, от великой опасности охраняю. Не ходи ты по этой дороге, пропадёшь ни за грош. Те, кто по этой дороге ходят, назад не воротятся.
– А что ж это за дорога, бабушка?
– Эта дорога называется «Странствие».
Послушалась принцесса старуху-боюху и вернулась на распутье. В этот раз решила она пойти по средней дороге. Только сделала два шага, как чувствует – на руки ей что-то тяжёлое опустилось, да так, что и шагу не ступить под этим грузом. Глядь, а это другая старуха, косматая, толстая, глаза мутные из-под тяжёлых век глядят; на руках принцессиных повисла и не отпускает.
– Ты кто, бабушка, и почему мне идти не даёшь? – спрашивает принцесса.
– Я – Старуха-ленюха, – отвечает бабка, – на этой дороге тысячу лет сижу, путников сторожу от великой опасности сберегаю, от горького горя спасаю. Не нужно тебе по этой дороге ходить – завистников да болтунов кормить. От добра не ищут добра, ты и так уже достаточно по этой дороге прошла.
– А что ж это за дорога, бабушка?
– Это дорога под названием «Признание».
Принцесса подумала, подумала, оглянулась – и впрямь, довольно прошла. Посмотрела вперёд – дорога в гору поднимается круто, да ещё и колючками всякими позаросла. Послушалась принцесса старуху и не пошла дальше, вернулась на распутье.
Осталась последняя дорога, по которой принцесса ещё не пробовала идти. Просыпаться ей было рано, так что решила она и эту дорогу опробовать. Только сделала она три шага, как чувствует – кто-то скакнул к ней на грудь, да вцепился в шею и повис мельничным жерновом — такой тяжёлый, что идти дальше никак не получается.
Смотрит принцесса, а у неё на шее ещё одна старушонка болтается – малюсенькая, меньше первых двух, сморщенная так, что и глазок за морщинами не видно, а на спине у неё вроде как мешок большой, больше старушонки, а мешке вроде всё ворочается кто-то.
– Ты кто, бабушка и почему мне идти не даёшь? – спрашивает принцесса.
– Я, – говорит бабка, – Старуха-вруха, а в мешке внучка моя – Недоверка. Мы уже три тысячи лет на этой дороге сидим да людей от неё отваживаем. Плохая это дорога, на ней всякого страдания ждут тяжкие да погибель неминучая.
– А что это за дорога, бабушка?
– Любовью эта дорога называется, только ты по ней не ходи, ножки наколешь, руки порежешь и сердце разобьёшь.
Послушалась принцесса старухи-врухи и не пошла по дороге дальше – вернулась назад, к перепутью. Тут-то она и проснулась.

«Ну и сон», – подумала принцесса, огляделась по сторонам и поняла, как же ей тут всё надоело: и чудесные мраморные стены, и золотые рыбки в бассейне, и даже любимые книги и барабанная установка.
– Всё! – решительно сказала принцесса. – Хватит мне тут сидеть! Сегодня же ухожу путешествовать по миру!
Сказано-сделано. Ну, а чтобы королева-мать не приладила к ней целый полк фрейлин, поваров, охранников, фуражиров и прочей дворни, решила принцесса в путь отправиться тайком. Наделала себе бутербродов с бананами, набрала сухой овсянки в пакетиках, захватила бутылку клубничного йогурта, переоделась в королевские джинсы и королевскую футболку, кликнула с собой крысу, кошку и сойку и вышла из подвала. Крысу она посадила себе на плечо, кошку спрятала в рюкзачок, ну, а сойка сама рядом полетела. Вышли они из подвала в холл, из холла на крыльцо, с крыльца в сад, а из сада к дворцовым воротам подошли. И вот странно – утро ещё раннее, всюду птицы поют, за дворцовыми воротами дорога, солнцем залитая, так и манит, а принцессу такой страх вдруг взял, что она встала столбом перед воротами и ни шагу не может заставить себя ступить. И чего боится – понять не может, и чего делать – не знает. Так бы и стояла принцесса у ворот, да на замок оглядывалась, а то, может и вернулась бы назад, да только вдруг пищит ей на ухо старая белая крыса:
– И-и-и, чую, Старуха-боюха к тебе прицепилась. Ну, да ничего, я с ней давно знакома и знаю, как с ней договориться. Ты, принцесса, запевай чего-нибудь дорожное.
– Петь я как-то не очень люблю, – говорит принцесса. – Лучше плейером обойдусь.
Принцесса вставила себе в уши наушники и к середине припева «Breaking the habits» была уже далеко от дворцовых ворот.
Долго ли, коротко ли она шла с крысой и кошкой (и сойкой, рядом летящей), а только половины бутылки с клубничным йогуртом как не бывало. Кругом красота необычайная – край-то у принцессы живописный был: леса густые, зелёные, луга разнотравные, цветами усыпанные, горы высокие, реки хрустальные.
«Надо же, – думала принцесса. – А я-то считала, прекраснее дворцового сада ничего в мире нет. Правильно я из подвала ушла».
И вот подошла принцесса к высокой скале, которая стеной тянулась до самого горизонта и влево и вправо. А к скале приставлено много-много самых разных лесенок и лестниц. Да таких красивых, что смотреть без того, чтоб дыхание не занялось, – невозможно. У каждой лестницы стоял человек и споро прилаживал новые ступеньки. Некоторые лестницы уже были такими высокими, что терялись в облаках, а люди, которые их делали, на скальных лугах жили, а всё не переставали лестницы свои выше и выше строить.
В деревне, что при лестничных дел мастерах стояла, приняли принцессу ласково, пустили переночевать, накормили и напоили её саму, и зверьё её.
А на другой день подошла принцесса поближе: посмотреть, как лестницы делают. У кого работа шла легко да весело, а у кого тяжело, шатко да валко. Один рыцарь в бейсболке, к которому принцесса ближе всех стояла, всё не мог следующую ступеньку приладить к своей лестнице – лестница сразу завалиться вбок норовила. Красивая она у него была, в узорах разных, да только кособокая, как чёрт. Пыхтел рыцарь над ступенькой, пыхтел и никак у него ничего не выходила. Принцесса не выдержала, подошла к нему и говорит:
– Разбирай-ка ты свою лестницу, рыцарь – она чем дальше, тем хуже стоять будет. Если хочешь, я тебе подскажу, как её ровной сделать.
– Ты-то в этом что понимаешь? – огрызнулся рыцарь, красный и взмокший от тщетных усилий. – Я, между прочим, прежде, чем её строить, полгода на специальные курсы по лестничному делу ходил. А тебя в нашей деревне вообще впервые вижу...
Принцесса уже хотела пожать плечами и отойти, но рыцарь её остановил:
– Ладно-ладно, прости, – говорит. – Я с этой лестницей уже тут просто... заработался. Помоги, раз знаешь как. Хуже-то не будет, наверное.
И научила принцесса рыцаря пользоваться уровнем и линейкой и как перед постройкой расчёты делать. Старую лестницу они разобрали, давай новую делать. Тут у рыцаря работа и пошла как по маслу.
– А зачем вы все хотите на эту скалу залезть? – спрашивает принцесса.
– Как зачем? – удивляется рыцарь. – За счастьем, конечно. Там, на вершине скалы, говорят, счастье ждёт. Сама-то тут как оказалась, раз не знаешь?
Подумала принцесса: «И правда, за чем же ещё ходить, как не за счастьем? Попробую-ка и я лестницу собрать».
– Пожалуй, – говорит, – пойду и я за счастьем, раз такое дело. Только из чего бы мне лестницу построить?
– Да хоть из чего, – говорит рыцарь, утирая пот. – Что есть, из того и строй. Я вот из деревяшек строю, а там вон кто-то умудряется из шёлка лестницу прясть. Говорят, даже из стекла где-то есть.
Задумалась принцесса, из чего ж ей лестницу строить, а кошка с сойкой ей и говорят:
– Ты, ваше высочество, плети лестницу из ивовых прутиков, мы тебе сейчас из соседней рощи натаскаем, сколько нужно будет.
Обрадовалась принцесса, устроилась неподалёку от рыцаря и давай свою лестницу плести. Так за весёлыми разговорами работа у них и заспорилась. К полудню оба они были уже высоко-высоко на первом скалистом лугу. Там они решили отдохнуть и пообедать. Принцесса поделилась с рыцарем своими банановыми бутербродами, а рыцарь с принцессой – сардельками. Сидят они, едят и смотрят на долину, которая перед ними как на ладони. А луг, где они сидели, тоже ничего себе оказался, красивый, гостеприимный – со звонким весёлым ручьём и мягкой, как перина, травой, да ещё и фруктовые деревья в глубине луга, у скалы росли. Мышка с кошкой сразу бегать по лугу принялись, а сойка полетела к деревьям и там устроилась.
«Да тут жить можно», – подумала принцесса и улеглась на траву. И рыцарь рядом улёгся. И валялись они на травке до самого вечера. Ну а вечером вроде как и работать поздно. Остались ночевать на лугу – ночи тёплые стояли, ясные. Утром проснулись тоже не рано, овсянкой принцессиной позавтракали, водой из ручья запили да груш с деревьев нарвали. И опять на травку легли.
– Надо бы дальше лестницу делать, – говорит рыцарь.
– Да мы и так уже высоко забрались, – отвечает принцесса сонно. – Куда выше-то? Зачем? И тут хорошо, очень похоже на счастье.
– Так ведь до верха вон сколько ещё осталось, счастье там должно быть, на самом верху, – возражает рыцарь. Да только в голосе его неуверенность слышится.
Тут белая королевская кошка прыг принцессе на грудь и мурлычет:
– Ваше высочество, чую я, Старуха-ленюха вас одолела. Я с ней хорошо знакома, знаю, как с ней справиться. Вы пока с рыцарем встаньте да поиграйте в прятки или в догонялки.
Послушались рыцарь и принцесса кошку, вскочили с травы и давай в салки-догонялки играть. И пяти минут не побегали, не запыхались даже, как чувствуют – вся их лень куда-то испарилась. Взялись они опять за дело, за лестницы свои, и к вечеру уже были на самой вершине скалы. А вершина та оказалась не пиком, а горным плато — широким, до самого горизонта. А рядом со скальным обрывом, откуда они выбрались, притулился крохотный домик с садиком. Хорошенький, опрятный. Уже темнеть начинало, так что решили они попросить ночлега у хозяев домика. Постучали, дверь сама собой и открылась, а в домике – никого. Вошли они в домик, а там светло, тепло, чисто – электричество, отопление, водопровод, да в придачу холодильник, полный их любимой еды – как будто их ждал кто-то. Наелись, напились рыцарь с принцессой. Принцесса целый час в ванной отмокала, рыцарь свой меч полировал. А потом и спать повалились.
Утром встали, завтрак сообразили, цветы в доме полили. Вроде бы пора дальше идти, да не хочется домик гостеприимный бросать.
– Может, это и есть счастье? – говорит рыцарь. – Выходи за меня замуж, я тебя любить буду до самой смерти.
– Ну не знаю, – говорит принцесса, – как-то я себе это иначе представляла...
Рыцарь насупился, а принцесса и не знала, как его утешить. Не то чтобы он ей не нравился – он был весьма милым рыцарем, пока они строили лестницы, то успели неплохо друг друга узнать, например, что музыкальные пристрастия у них почти полностью совпадали, а ведь это уже немало!
Короче говоря, решили они пока пожить в домике вместе, попробовать, что из этого выйдет. Вдруг и правда – счастье? И стали они хозяйство вести: по очереди готовили и прибирали в доме, занимались огородом и рыбачили в горном озере. Вечерами они сидели вместе на крыльце, смотрели на закат, болтали о приятной ерунде, и было им хорошо и спокойно. Рыцарь научил принцессу фехтовать и стрелять из лука, принцесса научила рыцаря играть на барабане и читать научную фантастику. А какое-то время спустя начал снится принцессе странный-престранный сон. И повторялся он каждую ночь.
Снилось ей, будто встаёт она посреди ночи с кровати, выходит из дому и идёт всё дальше и дальше, мимо сада-огорода, мимо озера, мимо рощи, через арку синих камней спускается с плато в долину, да по длинной дороге приходит к высокому замку.
Никто этот замок не охраняет, ворота его открыты, и во дворе пусто и в целом замке никого нет. Только чувствует принцесса, что спрятаны в этом замке её счастье и её судьба. И сидят они глубоко в подземелье замковом и выбраться сами никак не могут. А сама принцесса как только подходит к тяжёлой дубовой двери, за которой её счастье ждёт, так и просыпается. Измучил принцессу этот сон, а рыцарю она про него не рассказывала, сама не знала, почему. Стала принцесса сама не своя, даже почти не замечала, что и рыцарь изменился, стал подолгу на рыбалке задерживаться. А если принцесса сама на рыбалке была, то часто возвращалась в пустой дом, куда рыцарь приходил далеко за полночь. На редкие рассеянные вопросы принцессы рыцарь краснел и говорил разное: то что на светляков засмотрелся, то что ногу поранил, то что рыбу долго вываживал. А когда сам спрашивал, что принцессу гложет, она ему уверенно врала, что просто соскучилась по маме и барабанам, или будто переживает, что кошке тут скучно, крысе грустно, а сойке тоскливо.
И начала принцесса сама с рыбалки задерживаться, а то из дому уходить до ночи. Шла она мимо озера, к синим камням, как во сне, и подолгу сидела там, глядя на долину, по которой вилась длинная дорога, и всё думала, кто же там сидит в высоком пустом замке за дубовой дверью. Наверное, сидит там какой-то принц или другой рыцарь. Потому что её рыцарь, конечно, милый, только какое же он счастье, если даже не рассказывает ей о том, где вечерами пропадает? Небось, лазает тайком в деревню лестничных дел мастеров, симпатичным девчонкам помогает лестницы делать и глазки попутно строит. Так думала принцесса, и от этого всё сильнее тянуло её пойти на поиски того самого замка. Только всё не решалась она никак поговорить с рыцарем на этот счёт. Но однажды за завтраком рыцарь ей и говорит:
– А чего это ты вчера так поздно домой вернулась?
– Не знаю, заблудилась, – отвечает принцесса. – А ты-то сам где вечерами пропадаешь?
– Да так, – говорит рыцарь и замолкает.
Вот сидят они, молча завтракают, а настроение у принцессы портится и портится. Уже и забыла она, что уходить от рыцаря собиралась, – горькая ревность ею овладела. Не может же человек просто так врать о том, где вечерами ходит? Рыцарь напротив сидит, овсянку жуёт, и сам тоже мрачнее тучи, небось, о том же самом думает.
Тут вдруг королевская белая сойка слетает к ним и садится прямо на чайник, да и говорит:
– А ведь к вам Старуха-вруха прицепилась, верно вам говорю. И внучка её Недоверка уже так выросла, что скоро домик по брёвнышку развалит.
– А что же нам делать? – спрашивают хором рыцарь и принцесса. Сойка им и отвечает:
– Уж эту старуху я хорошенько знаю, и вам с ней сладить помогу. А чтобы от неё избавиться, нужно вам дать друг другу обещание любое, да главное, чтобы это обещание сдержать. Как обещание исполнится, так Недоверка и станет снова крошечной. Да только обещание серьёзное должно быть, потому что Недоверка уже такая толстая, что её одним выполненным обещанием вовремя дома быть или посуду вымыть не проймёшь. А чтобы Старуху прогнать, нужно что-то правдиво рассказать, чего вы до сей поры скрывали друг от друга.
Посмотрели друг на друга рыцарь с принцессой и покраснели. Да делать нечего. Говорит принцесса первая:
– Обещаю тебе, что ровно через год буду ждать тебя на этом самом месте, и если мы оба будем ещё свободны, а ты будешь не против, то стану твоей женой и до конца жизни тебя не покину.
Говорит рыцарь:
– Тогда и я обещаю, что буду тебя тут ждать через год, и если будем мы свободны, а ты будешь не против, то стану твоим мужем и буду тебя любить до самой своей смерти.
И не то чтобы им легче стало, но как-то они приободрились. Тут принц и говорит:
– Теперь слушай, что я от тебя скрывал. Ходил я каждый вечер на тот конец плато, к арке из красных камней и смотрел на дорогу. А делал я это потому, что мне снилось, будто...
– В высоком замке ждёт тебя твоя судьба? – перебивает его принцесса.
– Ну да, – говорит рыцарь удивлённо, – правда, не совсем в замке, а на рыцарском турнире, но, в общем, ход мыслей верный.
– И мне, – говорит принцесса, – то же самое снилось. В смысле, что ждёт меня моя судьба за дубовой дверью в высоком замке... И я ходила к синим камням, что за озером стоят.
– Ну, – говорит рыцарь, – значит, нужно нам сейчас разойтись, за год-то мы каждый своё отыщем. Только ты обязательно возвращайся, даже если за дверями тебя ждёт принц-красавец. С ним приходи, познакомишь.
– А ты, – говорит принцесса, – тоже возвращайся, даже если на том турнире тебя будет ждать самая прекрасная дева в мире.
Тут уже им гораздо легче стало, как будто камень с души свалился. Попрощались они друг с другом слёзно, решили было никуда не ходить, да вспомнили каждый о своём сне – и пошли в разные стороны от домика, который им родным стал.
Ну, а с принцессой, конечно, отправились крыса, кошка и сойка. Прошла принцесса мимо озера, по тропинке вышла к знакомым синим камням, которые стояли аркой, и наконец-то пошла по той дороге, на которую только и смотрела все эти недели. Долго ли, коротко ли, только по дороге ни одной живой души принцесса не встретила: ни мышь дорогу не перебежала, ни птица по небу не пролетела, ни человек по дороге не прошёл. Дошла принцесса до того самого высокого замка. Шпили его башен в небо впиваются, а ни на воротах никаких знамён не видно. Забилось её сердце сильно-сильно, так она заволновалась. Только хотела сделать шаг за ворота незапертые, как крыса и кошка выпрыгнули у неё из рюкзачка, а сойка назад отлетела.
– Прости нас, ваше высочество, только мы в этот замок зайти не можем, придётся тебе одной идти.
Стало принцессе немного не по себе, но делать нечего – не для того она столько прошла, чтобы теперь отступать. Простилась она с крысой, кошкой и сойкой, попросила её ждать тут не дольше, чем три дня, а потом идти домой и рыцаря там дожидаться.
Вошла она на двор, огляделась – никого нет, как во сне. И направилась принцесса через двор к главным воротам замка. Те тоже распахнуты были. Вошла принцесса в залы. Всюду пусто, только ни пыли, ни паутины нет – как будто замерло в замке одно-единственное мгновение, и всё длится и длится.
Долго бродила принцесса по пустынным залам и переходам замка, но не встретила ни души, не нашла ни пылинки. И вход в подземелье тоже не нашла. Забрела она в ту часть замка, где обычно слуги живут, и видит: сидит на сундуке древняя старуха. Седые волосы её до самого пола свисают, сама она босиком, в одной холщовой рубашке сидит да плетёт что-то из разноцветных ниток.
– Здравствуй, бабушка, – вежливо говорит принцесса, – а что это ты тут одна делаешь? Почему осталась? Куда все люди из этого замка делись?
Долго молчала старуха, прежде чем ответить. Потом веки тяжёлые подняла, посмотрела на принцессу взглядом пронизывающим, до самого сердца пробирающим, и говорит:
– Что ты, милая, – а голос сухой у неё, тихий, как песчаный шорох, – люди в этих краях отродясь не жили. А что я делаю? – так приданое тебе тку покамест.
Удивилась принцесса ужасно, но виду не подала. Присмотрелась, а нитки в руках у старухи разные – одни длинные да яркие, другие короткие, как огрызки, серенькие, невзрачные, меж собой одинаковые. Вплетает их старуха в длинное полотенце. Полотенце хоть и разных по цвету ниток, а сплошь белое выходит.
– А почему, бабушка, у тебя пряжа такая странная? – спрашивает принцесса.
– Уж какую ты мне даёшь, такая и есть, – отвечает старуха голосом своим шуршащим. – Ежели какой день полный, да яркий – он за иные месяцы идёт, а если уж день из тех, что ты в подвале провела, так те короткие, негодные, сотня за десяток идёт. Да уж вплетаю и их, коли ничего другого нет. А ведь чем полотенце длиннее, тем свадьба твоя дальше откладывается.
– С кем же свадьба-то, бабушка? – спрашивает принцесса, а сама чувствует: отчего-то так страшно ей становится, что все тело холодеет.
– Да уж с тем, с кем каждый при рождении венчается, – говорит ей старуха. – Со смертью своей.
Побледнела принцесса от этих слов, хоть и была не робкого десятка. Отступила она на несколько шагов от старухи.
– Так вот почему мне этот сон снился! – говорит принцесса тихо. И тут понимает, как же ей сейчас умирать-то не хочется, и какая же она дура была, что от рыцаря своего ушла, да и ему уйти позволила. Так ей стало тоскливо и досадно – хоть плачь. «Неужели и всё?» – думает принцесса, – «Всё моё счастье и судьба в этой... свадьбе? Ну, не может этого быть!» Но тут старуха ей и говорит:
– Нет, не за тем ты сюда пришла, чтобы свадьбу свою отпраздновать. Не пришло ещё твоё время, вон сколько у меня ещё мотков пряжи, которые ты мне не отрезала да не отдала.
И головой кивает в угол, а там гора мотков пряжи лежит. Пряжа бесцветная, как будто стекло тонкое в клубки смотали. А старуха продолжает:
– Пришла ты сюда, чтобы счастье своё найти. Ну, так иди, я тебя не удерживаю, – и махнула рукой в другой угол комнаты. Смотрит принцесса, а там дверь видна приоткрытая, а за дверью – ступеньки. Перевела принцесса дух, ещё раз оглянулась вокруг, посмотрела на старуху с пряжей, пошла да и открыла дверь в подземелье.
Долго спускалась она по длинной каменной лестнице. Факелов на стенах там не было, но принцесса видела, куда ступает, потому что на ступеньках росла какая-то светящаяся плесень. Очень боялась принцесса упасть на скользких ступенях и кости себе переломать, так что шла она очень медленно и осторожно. Но, пусть и показалась лестница бесконечной, добралась принцесса до самого низа подземелья. И оказалась принцесса перед той самой дубовой дверью, которую она во сне видела. Взялась она за ручку медную, тусклую, а сама только и слышит, как в висках сердце грохочет. Потянула принцесса дверь на себя, а за дверью... За дверью, видит, – её собственный подвал, из которого она давно ушла: те же стены розового мрамора, тот же бассейн с рыбками, те же книги, окошко и даже те же самые барабаны. А за барабанами сидит вторая принцесса. И выглядят они обе точь-в-точь одинаково, не отличить.
– Ты, что ли, меня спасти пришла? – недоверчиво спрашивает вторая принцесса (а голос у неё знакомый – совсем как у нашей принцессы). – Не может быть, за мной рыцарь или принц должен придти!
– Ну, извините, – говорит принцесса. – Спасение утопающих – дело рук самих утопающих! Не нравится, сиди тут дальше. Я, может, тоже думала, что тут прекрасный принц или отважный рыцарь в плену томятся. Счастье, короче! А тут только ты! То есть я!
– Нет-нет, – быстро говорит вторая принцесса, – скорее, пойдём отсюда.
Взялись они за руки и пошли прочь из подземелья, мимо жуткой старухи, вон из замка.
– Ну что, какие у нас планы? – спрашивает вторая принцесса.
– Я, например, собираюсь вернуться в свой любимый домик на вершине скалы и ждать там возвращения своего рыцаря, потому что я пообещала, – говорит принцесса. – А ты как хочешь.
Тут подбегают к принцессам кошка и крыса, и сойка подлетает:
– Смотрите, смотрите! – кричат. – Так мы и знали, что принцесса не зря всё это затеяла – вот, пожалуйста, себя нашла!
И хорошо, что нашла, потому что какой разговор может быть о счастье, пока ты сам себя не нашёл?

Вопрос: Нравится?

1. Да		3	(60%)
2. Нет		2	(40%)
Всего:		5

@темы: сказка, проза, рассказ, приключения

---

Нигде и никогда

[Rokzeran]

Это место, где ждут тебя всегда,
Это место, куда прийти ты можешь,
Это нигде и это никогда,
Но приходи сюда - когда захочешь.

Вечереет. Всего шесть часов, но уже довольно темно, однако даже в таком блеклом освещении белоснежный снег искрится и не даёт полностью погрузиться во тьму тихой пустынной улице. Девушка в расстёгнутой куртке и с рюкзаком, с опаской оглядываясь по сторонам, осторожно идёт по этой улице, боясь поскользнуться или окончательно заблудиться. Здесь тихо, даже собаки не лают, хотя, по идее, в таких местах этот звук обязан проявляться. На глаза постоянно спадает длинная тёмная чёлка, изо рта вырываются клубы пара, из-под куртки видна ярко-красная спортивная кофта, в тяжёлых ботинках давно уже хлюпает растаявший снег, ноги замёрзли, даже несмотря на тёплые зимние брюки. Денег на телефоне нет, на модеме тоже, а в карманах вообще уже кто-то протух. И ни одного прохожего, и ни в одном доме не горит свет, и будто вообще это место находится вне человеческой цивилизации.
Она шла так ещё некоторое время, узкая занесённая снегом улочка казалась просто бесконечной, девушка понятия не имела, как очутилась в подобном месте. Прошло ещё немного времени и совсем стемнело, прежде чем она услышала чьи-то разговоры и смех, прежде чем почувствовала запах еды и заметила где-то на периферии зрения свет в чьих-то окнах. Обрадовавшись, что вырвалась из этого подозрительного вечернего безмолвия, девушка тут же подбежала к высокому зданию, откуда это всё исходило. По архитектуре строение это напоминало буддистскую церковь, но девушка отчего-то знала, что это просто дом. Он имел высоту трёх этажей, витражные огромные окна и был выкрашен в тёмно-оранжевый цвет.
Одно из окон было приоткрыто, и теперь отсюда можно было услышать, о чём идут разговоры, можно было увидеть, что внутри. Девушка имела возможность наблюдать большой, нет, огромный зал, занявший два нижних этажа в высоту и добрую половину здания по площади. В центре стоял и ныне пустовал большой круглый стол с мягкими диванчиками вокруг него, там сидела невероятно пёстрая компания. Девушка в офисном костюме, парень в спортивной форме, пожилая дама в пышном явно старомодном платье, там были маленькая девочка в коротеньком платьице и мужчина, что выглядел как самый настоящий пират. Были и другие, но всё это казалось каким-то костюмированным представлением...
Девушка в красной кофте засмотрелась, залюбовалась их уютной, тёплой беседой, всем существом своим потянулась к ним, ей невероятно сильно захотелось стать частью этой компании. Но как же, прервать их? Явиться вот так... Нет, нет, она боится, она не хочет помешать.
- Что же ты не войдёшь?
Девушка в красной кофте услышала голос позади себя и быстро обернулась. Там стоял высокий юноша, по виду её ровесник. Он выглядел, до странности, необычайно... обычно. Тёмные джинсы, тяжёлые зимние ботинки, белоснежная рубашка. Верхней одежды не было, наверняка он только вышел и не собирался задерживаться на улице.
- Идём.
Он тепло улыбнулся и протянул незнакомке руку. Девушка колебалась - в конце концов, она ведь понятия не имеет, кто этот человек и что это за место, но улыбка эта оказалась сильнее каких-либо предрассудков, пригрела озябшую душу, позвала за собой. Девушка в красной кофте протянула руку в ответ, и он отвёл незнакомку ко входу в этот дом, повесил её куртку на вешалку к прочим, они прошли в уютный холл, где были все, и сели за круглый стол. На нём уже стояли кружки с горячим чаем, какао и кофе, их было столько же, сколько людей собралось на диванчиках - считая и только что пришедшую девушку.

- Ты там, где тебя ждут всегда. Ты там, где тебе рады в любое время дня и ночи. Ты там, где можешь отдохнуть от мирской серости. Ты там, где каждого можешь считать своим другом. Ты в месте, которого не существует. Но ты можешь прийти сюда, когда пожелаешь.

Вопрос: Нравится ли?

1. Да		2	(40%)
2. Нет		3	(60%)
Всего:		5

@настроение: тепло

@темы: миниатюра, проза

---

Оффтоп.

[{катя}]

Уважаемые участники сообщества!

Может среди вас найдется сказочник для детей?
Хочу подарить своим племяшкам сказку на новый год, в которой главные герои они сами - 2-х летняя Вика (собственно, сказка будет в основном для нее) и ее братика Данилы - 6 мес.

Предложения и пожелания в личку, пожалуйста.

@темы: сказка, детское

---

[Тедди-Ло]

Мы в ответе за тех...
Примечание: написано по мотивам авторской текстовой ролевой игры
Размер: 4000 слов

Алекс в бешенстве хлопнул дверью так, что она едва не слетела с петель и, отскочив от косяка, опять распахнулась. Следом за Алексом в кабинет тут же просунулась белая лошадиная голова.
– Дайте мне поговорить с женой наедине!!! – свирепо прорычал Алекс, выпихивая лошадь назад. Он успел увидеть в коридоре мёртвую проститутку Фиби, дочь вождя Большую Змею и духа дерева Дерека, угрюмо смотревшего на него с противоположного конца коридора. Алекс поймал его взгляд и передёрнулся, невольно потирая шею.
– Вы не должны были так поступать с мальчиком, – в сотый раз укоризненно сказала белая лошадь, прежде чем Алекс снова закрыл дверь кабинета, на этот раз заперев её на ключ.

Ева стояла в центре кабинета. За стеной, в бывшей детской, слышались стоны и вскрики до сих пор пребывавшей в трансе старухи-пророчицы, имени которой Алекс не помнил.
– Кот, – начала Ева сочувственно, – Зитанра говорит, что это так и будет продолжаться...
Её прервал пронзительный свист и последовавший за ним грохот. Из окна стало видно пылевое облако, которое поднял очередной упавший в рощу метеорит. В небе тянулся длинный метеоритный след.
– Близко лёг, – сказал Алекс и поморщился. – Что будет продолжаться? – нервно спросил он у Евы, переждав грохот.
– Конец света, конечно, – терпеливо пояснила Ева.
– Я не верю в конец света!!! – заорал Алекс.
Ева ничего не сказала, только многозначительно подняла одну бровь и кивнула в сторону окна.

Этот кошмар начался недели три назад – именно тогда на имя Алекса стали приходить все эти дикие, нелепые письма, якобы от имени его персонажей. Алекс уже двадцать лет зарабатывал на жизнь писательством. И неплохо зарабатывал. Он попробовал себя во многих жанрах, но в основном из-под его руки выходили триллеры и фантастические приключения. Алекс был необычайно плодовитым и работоспособным писателем, так что многие его книги переросли в целые многотомные серии. Сейчас Алекс самозабвенно проклинал себя за это.
Большая часть писем несла в себе угрозы, меньшая часть – слёзные жалобы и просьбы. Все их Алекс принял за неумную шутку и несмешной розыгрыш.
Первым пришло письмо от Дерека – его первого героя – бессмертного духа дерева, который мстил людям за то, что те вырубали леса. Постепенно Дерек превратился из мстителя в наёмного убийцу со сверхспособностями. Читателям он нравился недолго, Алекс давно его забросил. Теперь Дерек напоминал о себе и прямым текстом заявлял, что собирается убить Алекса. Дерек не хотел быть бессмертным убийцей, он хотел покоя, он хотел в лес, он хотел снова вернуться в своё дерево.
Потом написал Джон Литтл – опыт Алекса в области детской литературы. Литтл весьма эмоционально объяснял, что и куда он засунет Алексу, когда доберётся до него. Литтлу исполнилось восемнадцать лет, а выглядел он на семь. Оказалось, что прокол Алекса с ним состоял в том, что Алекс забыл «взрослить» мальчишку от книги к книге.
Потом пришло письмо от Белой Лошади, недовольной тем, что Алекс «убил» её хозяина – маленького мальчика, умершего в конце книги от тифа. Продукт того времени, когда Алекс учился писать мелодрамы и выжимать слёзы из читателей.
Дальше письма шли одно за другим, а когда иссяк их поток, в доме Алекса начали появляться сами отправители. Они наводнили его гостиную, они спали в его саду, они обедали и ужинали на его кухне. Ева сбилась с ног, пытаясь угодить всем. Только накормить всю ораву было целым делом!
Они отказывались уходить прежде, чем Алекс удовлетворит их просьбы.
Сначала Алекс бессильно бесился и пытался выставить незваных гостей из дома. Он был уверен, что это проделки его особенно безумных фанатов. Но если рыцаря, дворецкого и индианку ещё можно было принять за обычных переодетых психов, то говорящая лошадь, древообразный Дерек и не отражающийся ни в одном зеркале клыкастый Микки на переодетых артистов – даже в самом элитном и высокотехничном гриме – не походили никак.
Тем не менее Алекс попытался выставить их всех при помощи деревенской полиции. Они с Евой жили на отшибе, за несколько миль от деревни – Алексу нравилось уединение, ему так лучше работалось. И теперь эта любовь вышла ему боком – шеф полиции голосом обиженного ребёнка объяснил, что у них сломалась последняя патрульная машина, как он и предсказывал жадному мэру округа, и что они обязательно доберутся до Алекса на машине или пешком, как только смогут. Стоит ли говорить о том, что никто до них так и не добрался?
Наконец, Алекс решил, что он просто спятил. Объяснение было простым, понятным и даже чем-то приятным Алексу. Многие великие гении кончали свои дни в психушке. Но эта теория разбилась о тот простой факт, что Ева тоже видела их всех – как известно, коллективных галлюцинаций не бывает.
Когда минуло три дня, а ситуация никак не поменялась, Алекс избрал другую тактику: он делал вид, что не замечает гостей – как будто их просто не существует. Однако, когда Дерек, потеряв однажды терпение, взял его за горло узловатыми сухими пальцами и приподнял над полом, Алексу пришлось признать: они существуют и они опасны. Дерека оттащили дворецкий Файн и Безымянный Рыцарь, но больше Алекс решил не рисковать.
Большую часть дня он стал проводить, заперевшись в своём кабинете. Стоило ему высунуть нос за дверь, как его принимались осаждать персонажи со своими просьбами. Дерек его больше не трогал, поддавшись на убеждения Файна о том, что убив Алекса, они сделают сами себе только хуже, но постоянно маячил в конце коридора и прожигал дверь кабинета ненавидящим, нечеловеческим взглядом.
А ещё три дня спустя по радио (телевизоры Алекс не выносил и в доме не держал) начались одно за другим объявления о страшных стихийных бедствиях, обрушивающихся на мир. Наступал конец света.
Ещё один персонаж Алекса – древняя старуха-пророчица, которая постоянно бормотала что-то невнятное, так что не было никакой возможности понять, чего она хочет и зачем пришла, – впала в транс в первый день «Конца света». Ева настояла на том, чтобы старуху перенесли в относительно спокойное место дома – пустую детскую. Когда-то Алекс и Ева планировали завести ребёнка и даже подготовили комнату, но ничего не вышло, чему Алекс в душе был рад.
Старуху перенесли в детскую, и Ева полночи сидела с ней, вслушиваясь в тот бред, который несла бабка в трансе...

Алекс подошёл к окну.
Небо было неестественно красным, хотя до заката оставалось ещё несколько часов; в их саду дымилось несколько небольших метеоритов, упавших сегодня утром; (по радио, которое Алекс расколотил в приступе гнева ещё вчера, они успели услышать, что половина Японии ушла под воду, а половина Южной Америки охвачена «огнём, сошедшим с небес», так что разрушения в саду, на взгляд Алекса, были минимальными).
В беседке, которая почти не пострадала от метеоритного дождя, вольготно расположился Джон Литтл: вытянув тощие ножки в шортиках, он обнимал одной рукой Большую Змею, дочку вождя краснокожих, которая мечтала учиться в колледже, другой рукой, мёртвую проститутку Фиби, и что-то рассказывал им звонким голоском. Выражение личика у него при этом было совершенно сальное и взрослое. Все трое без конца хихикали.
Чуть ближе к дому, под самым окном кабинета, Безымянный Рыцарь, гроза драконов и прочих минотавров, перерезавший в книгах Алекса примерно сотню злобных рыцарей, а теперь требующий, чтобы Алекс прекратил писать о нём такие ужасные вещи, пацифист по призванию, пытался отнять у вампира Микки банку с хомяками, которыми Микки преимущественно питался, обитая у Алекса. Рыцарь утверждал, что пока он здесь, ни одно живое существо не погибнет. Микки он живым не считал. Микки визгливо обзывался и неловко отталкивал от себя Рыцаря холёной белой рукой, другой рукой прижимая к груди банку.
Микки к Алексу пришёл по такому делу: он утверждал, что у него аллергия на женскую кровь, и что он не может больше питаться этими бесконечными деревенскими фру и фройляйн, которых ему упорно подсовывал в книгах Алекс. Кроме того, Микки оказался стопроцентным педерастом, что неприятно поразило Алекса.
Впрочем, у Алекса многое до сих пор просто не укладывалось в голове, хотя он к этому уже начал привыкать. Алекс открыл окно и рявкнул:
– Эй вы, вам совсем плевать на то, что из-за вас творится? Это вы всё устроили, довольны?!
Все, кто был в саду, примолкли и посмотрели на него. Алекс продолжал, обрадованный тем, что его слушают:
– Думаете, если мой мир погибнет, вы просто вернётесь в свои уютные книжонки? Ха! Чёрта с два! Вы все тоже сдохнете! Книжки о вас некому будет читать!
– Два дня назад, сладенький, – начал Микки, елейно улыбаясь клыкастым ртом, – ты вообще говорил, что я галлюцинация, а мы, галлюцинации, не привыкли заботится о таких мелочах, как гибель мира.
Рыцарь, воспользовавшись тем, что Микки отвлёкся, выхватил наконец у него из рук заветную банку и с громким победным воплем убежал в дом. Микки с визгом бросился следом.
– Дикари, – поджав губки, заявила Большая Змея.
Алекс с грохотом закрыл окно. Всё это время Ева терпеливо дожидалась, пока Алекс снова обратит на неё внимание.
– Что? – спросил он раздражённо. – Ты что-то говорила?
– Да, кот, я говорила, что, судя по словам Зинтары, мир погибнет, если мы не отправим всех, кто не должен быть в нашем мире, обратно.
– Поверь, Ева, даже если бы нам не угрожал конец света, я бы сделал что у годно, лишь бы избавиться от этих... этих... – Алекс схватился за голову. – Только что? Что нужно сделать?
– Я, Файн и Дерек нашли кое-что в библиотеке, – сказала Ева, протягивая Алексу исписанный её почерком лист бумаги. Алекс хмуро схватил его и быстро пробежал глазами.
– Что за чушь? – бормотал он. – Откуда вы это взяли?.. Сжечь... написать... Ересь!
– Файн в юности увлекался оккультизмом, Дерек кое-что понимает в магии друидов, – пояснила Ева. – Мы нашли несколько книг на эту тему... Думаю, стоит попробовать, они разбираются в этих делах лучше нас. По крайней мере, у нас просто нет другого выхода... Тебе ужин сюда принести?
– Да какой тут ужин? Мы скоро все умрём, – мрачно махнул рукой Алекс и повалился на диван. – Особенно если к этому приложит руку этот психованный Дерек. Знаешь, я его таким не писал. Никогда!...
Ева подошла ближе, присела на краешек дивана и погладила его по голове:
– Бедный мой, – сказала она с искренним сочувствием. – У нас ещё есть время, ты не волнуйся, мы сами найдём в библиотеке твои рукописи, ты только напиши про всех... хочешь, выполняй их просьбы, хочешь, нет, но напиши новые истории – чтобы им было, куда вернуться.
Алекс помолчал, глядя в стену, потом сказал:
– Оливок мне принеси... И сыр с булочкой... И джем апельсиновый... и кофе. На кухню к этим тварям я никогда не спущусь... Оливки без косточек!
Ева поцеловала его в щёку:
– Ты лучше всех... Чёрные оливки без косточек и целый термос кофе с кардамоном, а ты пока начинай писать...
Алекс обнял её одной рукой, притягивая к себе, и жалобно сказал:
– Что бы я без тебя делал?
– Писал бы точно такие же гениальные романы, разумеется, – Ева улыбнулась и утешительно похлопала его по спине. – Ужин будет готов через десять минут... Принесу тебе ужин, а потом буду сидеть в библиотеке с Файном, если что – приходи.
– Нет уж, лучше вы к нам, – сумрачно сказал Алекс, садясь на диване и глядя на кипу белых листов на столе. – Чтобы было, куда вернуться, говоришь?

Было далеко за полночь, в доме стояла тишина. Последний метеорит упал на оранжерею около девяти часов вечера, с тех пор багрово-красное ночное небо оставалось спокойным.
Ева сидела в библиотеке и при свете переносного фонаря листала третью папку архива в поисках рукописей Алекса. Библиотека была единственным местом, где не царил, стараниями Евы, идеальный порядок. Алексу было скучно иметь картотеку и книги в алфавитном порядке на полках, он предпочитал находить неожиданные книги в неожиданных местах. Сейчас этот каприз весьма затруднял поиски нужных рукописей, тем не менее Ева и Файн нашли уже две трети нужных бумаг. Дерек, который всюду ходил за Файном, в поисках не участвовал. Он безучастно гладил деревянные стеллажи, корешки старых книг и, кажется, тихонько разговаривал с ними о чём-то. «Сколько тут его погибших товарищей», – подумала Ева и покраснела.
Файн стоял на приставной лестнице и светил фонарём на верхнюю полку очередного стеллажа, проверяя, не завалялась ли там ещё одна папка архива.
Мистер Файн, дворецкий, был человек высокий и плотный с бульдожьей челюстью и хрящеватым крупным носом потомственного англичанина, одет он был по моде начала двадцатого века. В книгах Алекса Файн был расчётливым отравителем, тогда как на деле оказался совершеннейшим маньяком, теряющим разум при виде ножей или бритв. Файн стал своеобразным старостой персонажей-пришельцев, единственным, кого хоть как-то слушался Дерек и кто мог убедить мёртвую проститутку Фиби надеть на себя что-то менее вызывающее, чем мужской пиджак на голое тело.
Файн был безукоризненно вежлив и услужлив (как и полагается настоящему английскому дворецкому). Он хорошо помогал Еве по хозяйству. Однако, Ева прекрасно отдавала себе отчёт в том, что Файн, как и Дерек, в любую минуту может сорваться и прирезать её, если ему на глаза не вовремя попадётся кухонный нож. В библиотеке, по счастью, не было ничего, что могло бы ввести Файна в приступ безумия.
– Если бы ваш муж, леди Эва, немного подумал, то и сам бы увидел, как органично в плоть повествования входит лезвие, и как смешон и неуместен там яд, – негромко, с английским акцентом говорил Файн, продолжая бесконечную тему, волновавшую здесь каждое существо – тему исправления своей жизни в «неправильных» книгах Алекса. Отвечать Еве не требовалось, это был монолог. Она только сочувственно и механически кивала на слова Файна. Дерек, казалось, не слушал его.
– Боже правый, не хотел бы показаться неблагодарным невежей, но я ещё молчу о том, что он поразительно мало знает о быте английской аристократии...
– Но книги с вами расходятся большим тиражом, – заметила Ева, – Алексу даже пришлось делать серию.
– Отрадно слышать, – с холодной вежливостью ответил Файн и замолчал.
Ева помассировала ноющие виски.
– Скажите, мистер Файн, как всё-таки это может быть? Мой муж – ваш создатель, правильно? Это он вас придумал, как же может часть его выдумки оказаться «неверной»?
Дерек шумно фыркнул из своего угла, не поворачиваясь ни к Файну, ни к Еве. Файн помолчал. Он спустился с лестницы, аккуратно держа подмышкой ещё несколько папок архива.
– Видите ли, леди Эва, – заговорил он наконец, – невозможно придумать того, чего вовсе не существует. У всего в мире по обе стороны бытия есть своя схема, архетипы характеров, паттерны поведения. – Он бросил на Еву пытливый взгляд. Ева пыталась осмыслить сказанное:
– Объясню проще, – продолжил Файн. – Представьте себе механизм часов – там нет лишних деталей, одна шестерёнка цепляет другую, пружина раскручивает механизм, валик цепляет стрелки и заставляет бежать их по кругу. Ваш муж может не знать внутренней механики часов, но если он напишет про часы в своей книге, механика их никуда не денется. Так выходит и с нами: внешние проявления характера находятся в неразрывной связи с внутренними. Ваш же муж, по ему одному известным причинам, умудряется выбрасывать десятки рабочих деталей, заменяя их чужеродными, неподходящими. Или забывает соединить одну шестерню с другой, из-за чего весь механизм обречён работать вхолостую, как это вышло с бедным мистером Литтлом, который застрял в теле ребёнка.
Ева внимательно слушала его и не перебивала. Кажется, даже Дерек прекратил шептаться с полками и тоже прислушивался к речи Файна.
– Невозможно совсем игнорировать законы мира, о котором пишешь, особенно, не удосужившись создать новый мир, а беря взаймы тот, что уже создан, тот мир, в котором живёт сам писатель, как это и делает мистер Алекс. Поэтому, милая леди Эва, я не вижу причин удивляться тому, что мы недовольны его работой.
Ева недоверчиво покачала головой, но ничего не ответила на это.
– Каково это, быть там... в книге? – спросила она несколько минут спустя, не отрывая взгляда от страниц архива. Послышался резкий, как щелчок сломанной ветки, смешок Дерека.
– Это ничем не отличается от того, что я испытываю, пребывая здесь, – сообщил Файн, подумав. – Исключая то, что в книге всё же меньше элементов свободы воли и выбора... Помните, ваш муж вынуждал меня убивать ядом? А здесь… – Голос Файна возвысился, и Ева невольно посмотрела в его сторону. – Здесь я могу... впрочем, не будем об этом, – как будто опомнившись, закончил Файн. Дерек усмехнулся и подошёл ближе к ним.
– Оззи, Оззи, – проскрипел он, опираясь на стол, – зачем ты сдерживаешься? Я же предлагал тебе развлечься напоследок... А вдруг эта херня не сработает?
Ева изо всех сил старалась не смотреть на Дерека и особенно – ничего ему не говорить.
– Это лишено смысла, мой милый, – прохладно отозвался Файн, листая рукописи. – Я уже тысячу раз тебе это твердил. На кону минутное удовольствие против целой жизни. Нашей жизни, я имею в виду.
– Для... э-э... того, кто утверждает, что устал от убийств, и хочет вернуться в состояние неподвижного покоя дерева, вы очень кровожадны, Дерек, – не удержавшись, заметила ровным тоном Ева. Файн сухо рассмеялся.
– Тоска! Вы тоскливы, как и всё ваше племя! Папоротник и то веселее вас, – прошипел Дерек и снова отошёл от них. Ева никак не могла понять, зачем он здесь торчит. – Ты дождёшься, Оззи! Когда на нас грохнется метеорит, будет поздно.
– Кстати, странно, что до сих пор ни один не попал в дом, – вздохнула Ева, страстно желая сменить тему разговора.
– На самом деле, ничего странного в этом нет, – немедленно отозвался Файн. – Первопричина хаоса, как око бури, дольше всего остаётся в относительном покое и гибнет в самом конце... Я нашёл рукопись с Литтлом.
– Отлично. – Ева потёрла уставшие, как будто забитые песком глаза. – Осталось всего пятеро... Думаете, это сработает?
– Думаю, нам стоит попробовать.
Ева кивнула. Взгляд её упал на тоненькую тетрадку, выскользнувшую из очередной папки архива. Тетрадь была старательно подписана рукой её мужа, «учащегося выпускного класса». Первые наброски? Начало первого романа? Дневников Алекс никогда не вёл. Она открыла тетрадку. «Роман о любви», – коротко значилось на первой странице. Ева улыбнулась. «Сколько же тебе тогда было лет, кот? Шестнадцать? Семнадцать?». Прочитав первые строчки, она вдруг сдавленно всхлипнула и прикусила костяшку указательного пальца, с ужасом глядя на эти самые строчки. Файн мгновенно оказался рядом и молча пробежал глазами открытую страницу. Потом он всё так же без единого слова прошагал к столику у двери и налил в стакан воды из графина. Вернулся, подал стакан Еве. Дерек из своего угла таращился на них слабо фосфоресцирующими в темноте глазами.
– Думаете, он намеренно скрывал это, леди Эва? – осторожно спросил Файн, пристально глядя на неё. Ева пила воду, слегка клацая зубами о край стакана. Её трясло.
– Н-нет, – наконец сказала она. – Я... я уверена, что нет. Он просто забыл... он такой рассеянный. – Она всхлипнула и снова прикусила костяшку пальца.
– Тогда, если мне будет позволено дать совет, не стоит напоминать ему, – мягко сказал Файн, склоняясь над ней. – Всё будет хорошо, леди Эва, всё будет хорошо.
Дерек наконец тоже подошёл к столу, взял тетрадку и погрузился в чтение.

– Ты закончил? – шёпотом спросила Ева, входя в кабинет к Алексу рано утром. Алекс красными бессонными глазами посмотрел на Еву.
– Да, – мрачно ответил он. – Переписал их всех начисто. Некоторых засунул в одну историю. Не нравилось им жить в длиннющей серии, пусть ютятся в рассказиках на несколько сотен слов.
Он фыркнул. Ева неловко улыбнулась. Ей явно было нехорошо, но Алекс не хотел этого замечать, не хотел заострять на этом внимание. Он так устал. Он потом разберётся с проблемами жены.
– Мы нашли все рукописи, – сказала Ева. – И ещё вот, я принесла тебе кофе, держи.
Она протянула ему термос.
– Отлично, – буркнул Алекс. – Тот, что ты принесла вечером, я допил ещё три часа назад. Думал, умру... Слушай, ну а что толку жечь рукописи? Печатные-то экземпляры давно разошлись по миру. Гигантскими, между прочим, тиражами!
Ева странно вздрогнула и пожала плечами.
– Других вариантов нет, кот. Хуже не будет.
– Тоже верно, – вяло согласился Алекс.
– Они внизу... спустишься попрощаться с ними?
– Чёрта с два, – пробурчал Алекс, перебираясь на диван. – Разбуди меня часика в два. Надеюсь, к тому времени всё закончится... Или мы все умрём или всё станет как раньше. Меня устраивают оба варианта.
Он душераздирающе зевнул.
– Знаешь, – Ева замялась, – этот обряд... Если всё получится, исчезнут все персонажи, которые находятся здесь, даже против твоей или их воли...
– Вот и отлично, – перебил её Алекс, устраивая голову на подушке. – Моя воля их точно не задержит.
– Ладно. – Ева помолчала. – Хороших снов.
Она, наверное, хотела ещё что-то сказать, но Алекс уже отвернулся к спинке дивана и захрапел.

Ровно в два часа дня Алекса разбудил трезвон будильника. Алекс с ворчанием поднялся, протёр глаза и побрёл к полке в противоположном конце кабинета, куда Ева поставила дурацкую машинку.
«Не могла сама разбудить, знает же, что я эти звуки ненавижу», – ворчал Алекс себе под нос, почёсывая небритый подбородок. Он отключил будильник и прислушался. В доме стояла мёртвая тишина. На столе Алекс увидел термос со стикером «Кофе на неделю». Алекс почувствовал укол смутного беспокойства. Зачем Ева наварила ему целое ведро кофе? Ведь, похоже, всё закончилось. Алекс подошёл к окну, открыл его и выглянул в сад. Там было пусто. Объеденная белой лошадью жимолость сиротливо шуршала на ветру остатками листьев. Сад походил на вытоптанное до грунта в процессе долгих тренировок поле регбистов. Зато небо снова стало безмятежно-голубым, нормальным небом. Алекс выдохнул и закрыл окно.
Он спустился в гостиную – никого. В камине было серым-серо от бумажного пепла. «Ну да, разумеется, они же тут жгли мои рукописи, вандалы чёртовы», – сумрачно подумал Алекс. Его вчерашние записи ровной стопкой лежали на журнальном столике. Всё было тихо и неподвижно. К Алексу вдруг вернулось беспричинное беспокойство.
– Ева! – позвал он. – Ты почему меня сама не разбудила? Ты где? Как всё прошло?
Тишина.
Алекс побрёл на кухню. На холодильнике висел ещё один стикер: «Еда в холодильнике, кот, хватит на неделю. Разогревай в микроволновке на мощности 800 по две минуты». Алекс похолодел. Она что, сбежала от него? Почему?
Стикер на столе гласил: «Кот, письмо у тебя в кабинете, рядом с термосом, поищи хорошо».
Алекс почувствовал, как нервно и быстро заколотилось сердце. Он бросился в кабинет. После недели неумолкаемых шума и гама прежде долгожданная тишина давила на него. Он ворвался в кабинет и принялся лихорадочно рыться в письменном столе – на столе стоял только термос, и рядом с ним не было никаких бумаг. Выпотрошив стол, Алекс не нашёл ничего похожего на обещанное письмо и едва не взвыл от досады. Он оглянулся по сторонам и вдруг заметил белый конверт, который приткнулся к ножке дивана – видимо, его сдуло со стола сквозняком, когда Алекс открывал окно. Он разорвал конверт дрожащими пальцами и начал читать письмо. Почерк Евы был неровным, строчки скакали – она явно торопилась и волновалась, когда писала это. Скоро ему пришлось сесть. В письме было следующее:

«Извини, что не попрощалась с тобой, кот, но я боялась, иначе ты не согласишься спасать мир (ха-ха, мой муж – спаситель мира). Файн предположил, что ты всё помнишь, но у меня и в мыслях такого не было. Ты просто забыл, кто я. Пока мы разбирали архив, я случайно наткнулась на твой школьный рассказ о любви.
Оказывается, ты написал меня, когда тебе было шестнадцать, кот... Обряд не мог отправить нас, персонажей, назад выборочно. Меня немного беспокоит то, куда я попаду – новой истории для меня нет, но ещё больше я волнуюсь, как ты там будешь без меня. Еда в холодильнике, завтрак в микроволновке, кофе на столе в кабинете. Не забудь позвонить в понедельник редактору, если он уцелел во время метеоритного дождя. Утром пришёл полицейский, узнать, как мы тут, я отправила его назад с миром. В час позвонила редакция – все твои семинары на осень отменили, потому что университет разрушен до основания. Не забывай поливать цветы.
Целую. Люблю. Твоя Ева».
Алекс почувствовал себя обманутым, обкраденным. Эти твари, которых он создал, которых терпел у себя неделю, которым старательно писал новые рассказы, забрали его жену. Да они специально для этого и появились!
– К чёрту это спасение мира! – заорал он, в бешенстве комкая в кулаке письмо. – Пусть конец света наступает, только вернись, Ева! Верните мне жену, ублюдки! – рявкнул он, обращаясь непонятно к кому.
Никто не отозвался. Алекс долго сидел на диване, то пряча лицо в ладонях, то расправляя на коленке смятое письмо.
Ева всегда была рядом – каждый день, вот уже двадцать лет. Она была практически частью его самого – его правой рукой, половиной его ума и души. Говорят, что не бывает идеальных людей, но Ева была идеальна. «Потому что я написал её такой... и забыл», – с горечью подумал он. Алекс смутно припоминал, что, действительно, в школьные годы после того, как с ним не пошла на новогодний бал девчонка, которая ему нравилась, написал в порыве чувств рассказик, про самую идеальную, по его мнению, девушку на свете, которая любила только его. Это было так давно...
Алекс понятия не имел, как ему жить дальше, без Евы. Он подумал, было, о том, чтобы нажраться вдрызг и поехать гонять по горной дороге на своём новом «порше», испортив тормоза. Но тут он вспомнил слова Евы, которые она сказала вчера вечером – вечность назад: «Напиши, чтобы им было, куда вернуться». Впервые Алекс так долго думал не о себе, не о своём комфорте, не о своих успехах, неудачах и не о своих книгах.
«Ты уже большой мальчик, Ал. Старый сорокалетний мальчик», – сказал он себе. – «Тебе придётся быть взрослым ради Евы».
Алекс сел за стол, поднял с пола несколько чистых листов бумаги и карандаш. «Ничего, Ева, ничего... Тебе будет куда вернуться. Может быть, тебе там даже больше понравится, чем здесь. А я... я справлюсь, вот увидишь».
И он начал писать:
«Алекс в бешенстве хлопнул дверью кабинета, так что та, ударившись о косяк, отлетела обратно, снова открываясь. Ева, протиравшая пыль с комода, обернулась к нему и сочувственно спросила:
– Опять поссорился с издателем, кот?
– Знаешь, я просто... просто... Чёрт с ними! – Алекс с бессильной злобой врезал кулаком по столу так, что ушиб палец. – Чёрт. Лучше ты скажи, какие новости? Что сказал доктор?
Лицо Евы буквально просветлело. Невольно улыбаясь, положив руку на слегка округлившийся живот, она сказала:
– Кажется, у нас будет мальчик. Как хочешь его назвать?
– Как угодно, только не Дереком, – проворчал Алекс, всё ещё не уверенный, что завести ребёнка было правильным решением»...

Вопрос: Нравится?

1. Да		2	(50%)
2. Нет		2	(50%)
Всего:		4

@темы: история о любви, проза, рассказ, драма, фантастика

---

Принцип Поллианны - Глава 1

[Flex Ferrum]

Второй заход. Предыдущий был здесь.

Аннотация: Относительно недалёкое будущее. Искусственный интеллект стал настолько интеллектуальным, что способен заменить не только низкоквалифицированных рабочих на заводах, но и многих офисных работников. Джонатан оказался одним из тех, кого заменили машиной, и теперь он вынужден заново искать себе работу во внезапно изменившимся мире.

Machines should work, people should think.
IBM Pollyanna Principle.

ГЛАВА 1

Джонатан сидел на бульварной скамейке. Закатное солнце золотило верхушки далёких небоскрёбов, лёгкий ветерок шелестел в кронах деревьев и разносил по бульвару ароматы молодой листвы, мимо проходили редкие прохожие, и вихрем пролетали серебристые тела дроидов, спешащих по своим делам. Но всё это проносилось где-то по краю сознания Джонотана. Его блуждающий взгляд останавливался то на соседней скамейке, где ворковала молодая парочка, то на верхушке дерева, где одинокий грач громогласно возвещал округе о своём прибытии, то убегал куда-то вдоль бульвара, устремляясь в бесконечность. Но чаще всего взгляд Джонатана задерживался на вывеске ресторана напротив. Пять иероглифов: “Иву но дзиакан”¹, светили на него неоном через бульвар. Ещё вчера, в это же время, он был уже в ресторане, сидел за своим любимым столиком рядом с окном, лениво потягивал “Лонг Айленд” и обсуждал с Минэко проблемы словообразования в языке высших эльфов, время от времени отвечая на звонки Линды. А сегодня…
Смарт-очки, лежавшие рядом, тихо зажужжали. Будто бы очнувшись, Джонотан неуклюже нацепил их на нос и коснулся кнопки приёма.
— Джон, где ты? — голос Линды звучал взволнованно.
— Гуляю. А что?
— Ты уже, — Линда сделала долгую паузу и как будто бы сглотнула, — ты уже всё закончил?
— Нет. А откуда ты знаешь?
— Джон, прости меня, — в наушниках послышались всхлипывания. — Это я им рассказала.
— Не звони мне больше! — Джонотан сорвал очки и швырнул их обратно на скамейку. Очки жалобно пискнули, и тут же снова зажужжали.
Джонотан дождался, пока жужжание прекратиться, и уставился на вывеску. Надо было что-то решать, но он никак не мог заставить себя подняться и сделать шаг в сторону ресторана. Или от него. Память с завидным упорством подсовывала тот вечер, когда Джонатан впервые вошёл под эту вывеску. Его тогда выперли с работы. Выперли, чтобы заменить грудой микропроцессоров, которую кто-то с дуру назвал “автоматическим переводчиком”. В тот день он, злой на весь мир и изрядно проголодавшийся, каким-то образом набрёл на этот небольшой ресторанчик. Тихий, обволакивающий лаундж, полумрак в зале, обходительная хостесс, выряженная как гейша, изумительная японская кухня, которую Джонотан до того момента не особо и жаловал — всё это привело его в некое подобие нормы. А потом был длинный разговор с официанткой, закончившийся далеко за полночь. О чём они тогда говорили — Джонатан уже толком не помнил. Кажется, что обо всём. Темы плавно перетекали одна в другую — работа, увлечения, просто жизнь, опять работа, безработица… Минэко с невообразимой лёгкостью поддерживала любую тему, умудрялась находить убийственные аргументы и порой высказывала столь необычные суждения, что Джонатану оставалось только сидеть и слушать с открытым ртом. В общем, в ту ночь он вышел из ресторана с твёрдой уверенностью, что вернётся туда снова.
Очки опять зажужжали. Джонатан нехотя поднёс их к лицу и принял вызов.
— Джон, ну прости меня, слышишь? Прости, пожалуйста. Я никак не думала, что всё выйдет именно так!
— А как ты думала, что выйдет?! — голос Джонатана сорвался на крик. — О чём ты вообще думала, когда решила затеять всё это?!
— Джон, я… Я… Не кричи на меня, пожалуйста, — до Джонатана донеслись рыдания.
— Ты хоть понимаешь, что она мне небезразлична?
— Да…
— И вот что ты мне прикажешь теперь делать? Застрелиться самому?
— Не знаю…
— Вот и я не знаю, — почти шёпотом ответил Джонатан.
— Ну хочешь, я приеду и пойду вместо тебя? — Линда шмыгнула носом.
— И ты думаешь, мне будет от этого легче?
— Ну…
— Нет, это не вариант.
— А ты можешь просто уйти?
— И чтобы это сделал кто-то другой? — Джонатан, наконец, встал и неровной походкой пошёл вдоль бульвара. — Нет уж. Мы эту кашу завалили — нам и расхлёбывать, — и завершил вызов.
По-началу он приходил сюда раз в неделю, чтобы поделиться с Минэко своими успехами и неудачами, поговорить на разные интересные темы. Потом стал приходить чаще, и вот теперь почти каждый вечер он проводил здесь, в компании очаровательной и загадочной официантки. Он пробовал брать с собой Линду, но быстро понял, что такое времяпрепровождение не доставляет ей удовольствия, поэтому с ней они встречались или на работе, или проводили вместе выходные. Джонатан видел, что Линде он небезразличен, что визиты Джонатана сюда доставляют ей боль, но ничего не мог с собой поделать — его тянуло в этот ресторан, в общество Минэко, будто магнитом. И вот сегодня все должно закончиться.
Наконец решившись, Джонатан перешёл небольшую дорогу, отделявшую бульвар от ряда домов, и двинулся в сторону ресторана. Девайс, которым его снабдили в офисе, оттягивал карман плаща и то и дело ударялся о бедро, не давая забыть о цели визита. Перед самым входом он сбросил Линде короткое сообщение и толкнул дверь.
— Добрый вечер, Джонатан, — хостесс подошла к нему, жестами предлагая снять плащ.
— Добрый вечер, Сандра, Минэко сегодня здесь? — Джонатан сделал вид, что не заметил предложения.
— Да, конечно, но сначала с вами хотел бы поговорить наш хозяин.
Джонатана прошиб холодный пот, ладони задрожали, и он сунул их в карманы.
— Зачем? — наконец выдавил он из себя, стараясь, чтобы голос звучал как обычно.
— Не знаю, но он ждет вас весь вечер. Пойдемте, я провожу.
Сандра направилась в сторону барной стойки, а Джонатан на негнущихся ногах — вслед за ней. На такой расклад он никак не рассчитывал но, может быть, это и к лучшему. Быстрее все закончится.
За барной оказался выход в короткий коридор, где Сандра остановилась у одной из дверей, постучала, после чего открыла её и пригласила Джонатана войти.

* * *

Навстречу Джонатану из-за стола поднялся представительного вида мужчина, одетый в модный костюм-тройку из радужной ткани, лицо которого показалось Джонатану смутно знакомым. Широко улыбаясь, мужчина протягивал руку.
— Здравствуйте. Джонатан, если я не ошибаюсь?
— Да, — Джонатан ответил на крепкое рукопожатие. — Добрый вечер.
— А я Брюс. Брюс Стерлинг. Присаживайтесь, — хозяин кабинета указал на глубокое кожаное кресло, стоявшее рядом со столом. — Минэко мне про вас рассказывала.
— Очень приятно, — Джонатан сел, сложил руки на груди и, оглядевшись, заметил Минэко. Она тихо сидела в углу и, казалось, совершенно не интересовалась происходящим.— Вы ведь тот самый Брюс Стерлинг?
— Да, тот самый, — улыбка Брюса стала ещё шире. — Джонатан, скажите — кем вы сейчас работаете?
— А..., простите, зачем вам?
— Это имеет непосредственное отношение к нашей беседе. Так кем, если не секрет?
— Ну..., не секрет. Работаю PR-менеджером в некоммерческой организации "Мир без машин". Перевожу материалы с английского и на английский.
Улыбка сошла с лица Брюса, глаза засветились холодом. Он взглянул в сторону Минэко.
— В компании "Мир без машин", говорите? А как давно, можно узнать?
— Три месяца. С тех пор, как первый раз пришёл в ваш ресторан. А что?
— И вы всё это время общались? — Брюс махнул рукой в сторону девушки.
— Да. А что не так-то? — Джонатан всеми силами старался подавить дрожь в голосе. В желудок кто-то положил большой кусок льда.
— Минэко, — Брюс повернулся в сторону девушки. — Значит так, сейчас садишься в машину, едешь домой и ждёшь меня. И подключись к моим очкам, чтобы быть в курсе. Всё поняла?
— Да.
— Вот и хорошо, — Брюс проводил Минэко взглядом до двери. — Так, Джонатан, теперь разберёмся с вами.
— Зачем со мной разбираться? Я что-то не так сделал?
— Ответьте мне на один простой вопрос, — Брюс в упор посмотрел на Джонатана, от чего тому захотелось съёжиться и забиться куда-нибудь под плинтус. — Вы в курсе, кто она?
— В смысле? — выдерживать взгляд хозяина кабинета было нелегко, но Джонатан решил держаться до последнего. — А кем она может быть?
— Да или нет?
— Брюс, простите, но я не понимаю, чего вы от меня хотите!
— Сначала я хотел предложить вам работу, — Брюс поднялся с кресла и навис над столом, уперев в него кулаки. — А теперь всё зависит от того, как пойдёт наш разговор. Итак, вы в курсе?
— В курсе чего? Что она ваша жена? — Джонатан никогда не думал, что в таком состоянии может с так легко врать в глаза.
— Жена? — Брюс хохотнул, и плюхнулся обратно в кресло. — Ну, пусть будет женой. Джонатан, прошу понять меня правильно: я должен быть уверен, что могу вам доверять, а ваша работа на "Мир без машин" сильно осложняет ситуацию. У нас с вами два выхода: либо вы сейчас уходите из моего ресторана и больше здесь не появляетесь, никогда. Либо мы с вами продолжаем взаимовыгодное общение, но вы должны дать мне гарантии, что вы не представляете опасности для меня и моей собственности. Имейте в виду, наш разговор записывается.
— А кого рода гарантий вы от меня хотите? — ледышка в желудке Джонатана начала потихоньку таять.
— Сейчас будет достаточно устных.
— В таком случае, могу вас заверить, что сейчас у меня нет намерений причинить вред вам или вашей собственности, — фраза далась Джонатану легко, поскольку была чистейшей правдой.
— Сейчас? А что, раньше такие намерения были?
— Брюс, послушайте, вы сами меня пригласили в свой кабинет. При этом требуете каких-то гарантий, обещаний. Если я вам не нравлюсь — то так и скажите, и я уйду. Если же у вас ко мне какое-то дело, то давайте уже дойдём до сути. Право слово, мне этот допрос начинает надоедать.
— Да, вы правы, — Брюс сложил руки перед собой и навалился на стол. — У меня есть для вас предложение, от которого вы, как мне кажется, не сможете отказаться.

* * *

Когда спустя ещё час Джонатан вышел из ресторана и вернулся на бульвар, навстречу ему бежала Линда.
— Ну как, у тебя получилось?
— Нет, — ответил Джонатан, отстраняясь от девушки. — И вообще, что ты тут делаешь?
— Тебя жду, — Линда, смутившись, села на скамейку. — А почему не получилось? Шокер не сработал?
— Всё-таки как же тебе хочется её убить!
— Да, — Линда опустила голову, — хочется. И ты знаешь, почему.
— В общем, на, — Джонатан достал из кармана увесистый шокер и протянул Линде, — верни Барту. Я в контору больше не вернусь. С понедельника работаю на Брюса Стерлинга.
— Как не вернешься? А как же..., — Линда вскинула голову и посмотрела на него широкими глазами. — Подожди, на кого ты с понедельника работаешь? На Стерлинга?
— Да, на того самого Стерлинга. Он сделал мне предложение, и я не смог отказаться.
— И что же он такое тебе предложил, позволь узнать? — Линда встала со скамейки, и её глаза, метавшие молнии, оказались вровень с глазами Брюса. — Не иначе как позволил переспать с Минэко! Он большой специалист по таким куклам и ублажению мужиков вроде тебя!
— Линда, да как ты...
— Что “как я”?! Мы тут всей конторой в его рожу дротики пуляем, а ты идешь к нему работать?! Феноменально! — Линда, засунув руки в карманы плаща, начала ходить от одного края бульвара к другому. — А как же наши общие цели? Как же наша клятва?! Ты предал меня! Предал!! Понимаешь? Ты предал всех нас! И вот что мне теперь делать?! — она бухнулась на дальнюю от Джонатана скамейку, уткнулась в ладони и зарыдала.
— Линда, — Джонатан подошел и попытался положить руку ей на плечо, — я...
— Уйди от меня, — Линда скинула его руку. — Иди вон, к Минэко под кимоно лезь, если найдёшь там что-нибудь. А то скоро до неё еще кто-нибудь доберется. Я об этом позабочусь!
Махнув в сердцах рукой, Джонатан пошёл вдоль бульвара по направлению к паркингу, где оставил машину.
— Джонатан! Джон! — донеслось до него сзади. Но Джонатан не обернулся.

---------------------------------
¹ Время Евы (яп.)

Вопрос: Понравилось?

1. Да		1	(50%)
2. Нет		1	(50%)
Всего:		2

@темы: проза, исправлено, фантастика

---

[Merry Loony]

Продолжение того, что было здесь

Обмен

- Вот, смотри! – Иэгрис протянул Тенре лист пергамента.

Тенре едва умел читать, так что смысл написанного от него ускользал. Однако он понимал, что почерк у автора очень хорош: все строки были идеально ровными, а буквы будто нанесены печатью – Тенре даже специально выискивал «А» по всему тексту, чтобы посмотреть, будут ли они различаться; но нет, рука не подвела мастера ни единожды.

Над текстом красовался рисунок – сиреневые цветки какого-то растения.

- Это чабрец, - Иэгрис протянул товарищу веточку с такими же цветками, - сравни.

Тенре посмотрел на растение, а потом снова на рисунок.

- Прям как настоящий!
- Вот! – Иэгрис забрал лист и вернул его в бронзовую обложку. – И вот это скоро сделает Сеоллу повсеместно известным. А пройдет еще лет десять, и о нём и за границами уже знать будут.
- М-да… - Тенре почесал бороду, - мастер он, ничего не скажешь.
- То-то и оно. Погано как-то выходит. Сбегаю от соперника в новую столицу и думаю: «Ну теперь-то мне раздолье!» А вот выкуси! – Иэгрис при этом стукнул ложкой о каменную печь. – Оказывается, пока я… так сказать, бдел над телом вождя, Сеолла тоже времени зря не терял.

Иэгрис снял котелок с печи, сдвинул крышку, зачерпнул поварёшкой бурлящую темною жидкость и налил её в чашку. Вся кухня тут же наполнилась кисло-сладким ароматом.

- Гадай.

Тенре подул на отвар, сделал маленький глоток и тут же принялся облизывать обожжённые губы.

- М-м… ну яблоки точно есть.
- Молодец, давай дальше.
- Хм-м… - Тенре отпил еще немного, - я не пойму: то ли смородина, то ли крыжовник.
- Так смородина или крыжовник?

Иэгрис присел за стол напротив Тенре и, прищурившись, стал смотреть на товарища.

- А… крыжовник!
- Угадал. Еще два.
- Так. Так. Сладенькое что-то. Но не малина. Нет. Ежевика?
- Верно! А последнее?
- Последнее… ну-у… слушай, ну а последнее не знаю. Я его вообще не чувствую, остальное перебивает.
- Перебивает? Прям совсем?
- Погоди… м-м... нет, четвертого вообще не ощущаю.
- Эх. Значит я напортачил. Надо было больше класть.
- Так а что это?
- А не скажу.
- Ну и не надо! – Тенре залпом допил оставшееся. – А знаешь, почему ты всё-таки лучше Сеоллы?
- Почему?
- Во-первых, потому что это ты бдел над вождём в его последние дни – а это всё ж таки что-то значит! А во-вторых, потому что это ты меня отваром угощаешь. А Сеолла не угощает.
- Ха! И ведь не поспоришь, - Иэгрис улыбнулся, делая вид, будто эти слова его ободрили. – Кстати, отвар очень бодрящий и укрепляет здоровье, даром что еще и вкусный. Хочешь, всё оставшееся тебе уступлю? Выйдет дешевле, чем на рынке. Семь медных, а?
- Э-эх, а давай!
- Сейчас, себе кружечку солью… вот так. Котелок только завтра вернуть не забудь, он мне ночью понадобится.

Лекарь и его сосед расстались в тот вечер довольными. У Иэгриса позади был тяжелый день, полный грязных ран, ушибленных суставов и простуженных глоток. Хуже всего было то, что этот день иногда затягивался на всю ночь и до самого утра – и тогда он проклинал свою жадность, из-за которой когда-то предложил всем приходить в любое время, чуть что случится. С другой стороны, тогда он еще не был особой, приближенной к вождёву двору, и действительно еще мог испытывать недостаток в деньгах. Это теперь он мог себе позволить покупать всё эту писанину своего соперника…

Сидя за столом, Иэгрис время от времени оборачивался и смотрел на обложку, сжимавшую кипу листов пергамента. Какого это – чувствовать себя будущим автором сборника, в который войдут все знания о травах, собранные их народом за сотни лет? У Иэгриса не было надежды на то, что его соперник умрет, не успев закончить свой труд: Сеолле было всего пятьдесят, и при этом он знал о сохранении здоровья и продлении жизни так много, как никто другой.
Обернувшись в очередной раз, Иэгрис понял, что уже не видит книгу – в комнате стало слишком темно. Лекарь отправился спать, мечтая только о том, чтобы посреди ночи его не разбудил стук очередного больного.

***

Отчасти его желание сбылось: хоть и вывел его из сна именно стук, но комната уже была залита светом, пробившимся сквозь тонкие занавески. Так ярко тут бывает только на самом рассвете. Но почему на улице так шумно? Иэгрис встал с кровати и чуть сдвинул занавеску: большими толпами жители предместий устремлялись куда-то в сторону леса, ведя с собой лошадей, коров и домашних птиц.

К тому времени, как Иэгрис оделся и вышел наружу, улицы уже опустели, и теперь на сотни шагов вокруг не было ни единой человеческой души. Но с северной стороны шел гул, и по нему было ясно, что там собрались, пожалуй, не только все жители предместий, но и вообще все жители Лгорифара. Иэгрис поспешил отправиться вслед за ними.

Невиданное столпотворение было у опушки леса: сотни, если не тысячи мужчин и женщин собрались в огромный круг, в центре которого находился огромных размеров червь. Тело его было толщиной со ствол столетнего дуба, коричневая морщинистая кожа покрыта толстой черной щетиной, а в утыканной сотнями зубов пасти могла бы поместиться целая лошадь. Какой червь был длины, сказать было нельзя: из норы торчала лишь часть его тела.

Сперва Иэгрис разинув рот разглядывал это чудище, высоко возвышавшееся над толпами людей, но быстро пришел в себя и принялся расспрашивать окружающих, выясняя, что к чему. Со слов людей выходило, что к ним с далекого юга явился Румталехо – хозяин подземелий. Червь назвался торговцем и предложил жителям Лгорифара разнообразные товары, а в качестве платы брал любых животных, которых немедленно пожирал.

Лекарь не верил ни своим глазам, ни своим ушам.

- Горожане! – звонко и благозвучно заголосил червь. – Кто желает приобрести для себя или в подарок золотой перстень с чистой печаткой? Нанесите на него родовой герб, сделайте оправу для камня – как вашей душе будет угодно!
- Отдашь за пять кур?! – выкрикнул кто-то из толпы.
- Отдам! Запросто отдам! – отвечал Румталехо.

«Невероятно! – думал Иэгрис. – Разве только этот перстень поддельный – не может же хозяин подземелий и впрямь так продешевить?»

- А за семь?! – предложил кто-то другой.
- И за семь отдам! – отвечал червь.
- А за девять?! – орал третий.
- И за девять!

Сошлись на десяти, предложенных одним из скотоводов. Он сразу же велел дочери бежать домой, обезглавить десять кур и принести их сюда вместе с головами. Дочь его, плохо умевшая считать, по ошибке умертвила двенадцать, но скотовод не сильно расстроился.

Из складок кожи Румталехо высунулась длинная жилистая рука о четырех локтях и с тремя пальцами, сжимавшими золотой перстень. Покупатель принял его из рук чудища и передал своему знакомому – судя по наряду, торговцу – который положил перстень на весы.

- Это настоящее золото! – удивленно воскликнул тот.

По-видимому, все остальные были удивлены не меньше, чем Иэгрис, – так можно было судить по начавшимся вокруг него перешептываниям.

А червь в это время приподнял своё тело над сваленными в кучу куриными тушами и головами и изрыгнул на них прозрачную вязкую жидкость, от которой перья, пух, кожа и плоть птиц немедленно начали плавиться и превращаться в густую серую кашу. Раскрыв пасть, хозяин подземелий принялся втягивать в себя эту жижу, попутно продолжая говорить – Иэгрис понял, что голос Румталехо исходил из продолговатых отверстий в голове чудовища, которые сужались и расширялись в такт его речи.

- Есть ли тот, кто желает получить гривну с шеи вождя дальних земель? Его наследник продал величайшую драгоценность своего отца, чтобы расплатиться с долгами, и теперь любой сможет стать хозяином этого произведения кузнечного искусства!
- А браслеты есть?! - крикнул толстяк, стоявший рядом с Иэгрисом.
- А кольца?!
- А пряжки?!
- Всё есть! – отвечал хозяин подземелий. – Подходите и просите, а все, чего нет с собой, я принесу завтра в это же место и в этот же час!

Многие кинулись к червю и, крича и перебивая друг друга, просили его добыть различных драгоценностей и украшений. Румталехо спрашивал их имена, называл свою цену и обещал завтра же доставить все товары. Когда просители схлынули, он осмотрел толпу и, приметив в ней богато одетого парня, обратился к нему:

- Уважаемый! Не желаешь ли приобрести серебряную заколку, какой закалывают волосы и бороды благородные воины юга?
- А на что она мне? – усмехнулся юноша. – Они ей пусть и закалывают себе волосы, а мне и так неплохо!
- Но ты же носишь красивые одежды, чтобы видно было, что ты из знатной семьи? Так почему бы не дополнить свой облик?
- А по мне разве так не видно, что я не из простых?
- Не из простых? На юге бы так не сказали. Там бы сказали, что ты, пожалуй, из гончаров. У них обученные гончарному ремеслу неплохо зарабатывают, и уж наверно могут позволить себе такие одежды.
- А какое мне дело, что они там говорят у себя на юге? Пусть говорят, что хотят, я их не услышу!
- Как же так? Получается, что ты благороден, только пока кругом твоё племя? Пока дома сидишь – все видят, что знатен. А выедешь за ворота – и вот уже и не понятно, кто ты: потомок ли храбрых воинов или гончаров сын. А случится тебе путешествовать – как дашь понять, кто ты есть?

Те, кого он обозвал «простыми», принялись потешаться над юношей, отчего тот покраснел.

- Ах так?! – выкрикнул он. – А с заколкой, значит, им всё будет понятно?
- Разумеется! Потому и предлагаю её тебе!
- Ха, а они глупы, раз такой безделушкой можно их в родовитости убедить! Так пусть подавятся, беру! Почем отдашь?
- Возьму взамен кинжал, тот, что ты прячешь в сапоге!

Юноша немало удивился. Иэгрис следил за тем, как родовитый простачок нагнулся и в самом деле вытащил из сапога тонкий кинжал, снаружи совершенно незаметный.

- А как ты узнал, что он у меня есть?
- У меня зоркие глаза!

Лекарь посмотрел на два черных круга над пастью червя, каждый из которых был размером с человеческую голову. Странно. Неужели у подземного хозяина хорошее зрение, в отличие от других подземных жителей? Или оно просто немного... особенное?

- Забирай, он твой! Наш кузнец таких безделушек дюжину за день выковать может!

Червь извлек из своего чрева серебряную заколку, украшенную самоцветами, передал её юноше, и спрятал внутри себя его кинжал. В этот раз, однако, его рука возникла не в том месте, где раньше: теперь она отросла как будто немного ближе к голове. Или это была другая рука?

- Горожане! Не желает ли кто-нибудь продать мне знание? Я хочу знать, где в этой земле можно найти такой же прекрасный город, как ваш, чтобы и там предложить свои товары!
- Нигде! – донеслось со всех сторон.
- Другого такого не найдешь!
- И не ищи!
- А второй по величине и богатству? – настаивал Румталехо.
- Вавеннорт!
- Уфтакору!
- Да какой там! Зеулог, и только он!
- Уфтакору! – повторил червь, развернувшись к тому, кто выкрикнул это название. – Я уже слышал об этом городе – причем только хорошее! Ты! – Румталехо подался телом в сторону женщины в длинной серой рубахе. – Расскажи мне об Уфтакору, а я взамен дам тебе нож с рукоятью из оленьего рога, что некогда принадлежал прославленному в своих краях охотнику!

Женщина вышла из толпы навстречу хозяину подземелий и принялась рассказывать о рыночных площадях, высоких домах, каменных стенах и башнях, плодородных землях и обширных садах, а также о людях, которые всем этим владеют. В ответ она получила тот самый нож – Иэгрис не мог издалека разглядеть, насколько он хорош, но и покупатель, и продавец, кажется, остались довольны.

Торговля продолжалась. В обмен на оружие Румталехо просил серебряных и медных монет, за украшения люди отдавали ему животных: коз, овец, лошадей и коров забивали прямо здесь же и волокли к червю, который тут же принимался их поглощать, при этом продолжая предлагать и покупать. В его чреве нашлось также несколько кружек, тарелок и кувшинов, которые он раздал тем, кто сообщил ему о других крупных городах и указал дорогу туда.

Только теперь Иэгрис обратил внимание на городских стражников, собравшихся неподалеку: они пристально следили за толпой и за хозяином подземелий, но в торговлю не вмешивались.

Народ всё прибывал. В толпе Иэгрис заметил Керида – здоровенного рыжебородого молодца, что происходил из старого воинского рода. Лекарь знал его еще до переезда в новую столицу – десять лет назад они оба жили в Уфтакору. Там Керид прославился тем, что устраивал драку в каждом кабаке, в который заходил, за что был неоднократно бит плетьми. Ходили слухи, что именно за его буйный нрав мать и сослала его в Лгорифар – она хотела жить подальше от дурной славы своего сына.

- Почтенный! – обратился Керид к червю, в то время как последний принялся поедать очередную коровью тушу. – А что ты желаешь получить за десяток перстней, дюжину браслетов и гривен, а также за длинный меч с рукоятью из кости?
- Увы, таких мечей я не имею. Но могу предложить полутороострую саблю с позолоченной рукоятью!
- А почем отдашь?
- Все вместе? Это будет совсем недешево! Можешь ли позволить себе потратить две дюжины свиней?
- С радостью отдам их, хозяин подземелий! – отвечал Керид.
- Тогда мы договоримся. Однако тебе придется подождать до завтра, так как сейчас я при себе уже почти ничего не имею. Приходи в это же место в то же время вместе с остальными – и я доставлю всё, что обещал!

Иэгрис не мог и мечтать о лучшем стечении обстоятельств. Только вчера он думал о Сеолле, как вдруг… хотя, справедливости ради, он признавал, что в последнее время думал о Сеолле каждый день. Уж наверно в один из них должно было что-то случиться. Но неужели это и впрямь оно – решение его проблемы? Ясно было одно – возможность упускать нельзя. Да и что он терял в случае неудачи, в конце концов?

Приблизившись к Румталехо вместе с несколькими другими покупателями, лекарь дождался своей очереди и заявил, что желает переговорить с торговцем шепотом, так, чтобы не слышали другие, ибо его предложение слишком ценно.

- Как интересно! – воскликнул Румталехо, с грохотом опустив своё тело на землю и повернувшись к Иэгрису боком, – так, что отверстия, через которые он говорил, оказались как раз на уровне головы лекаря.
- Ты говоришь, что прибыл с юга, – прошептал Иэгрис. – А случалось ли тебе общаться с южными травниками?
- Разумеется! С кем мне только ни доводилось встречаться – вот уж не знаю! – тихонько насвистывал червь ему в ответ. – И с травниками тоже. О, ты один из них! Я чувствую! От тебя пахнет соками сотен трав… да и грибами тоже. Ты хочешь купить растения из дальних краев? Или, быть может, знания?
- Второе. Я хочу узнать о зельях, которые можно приготовить из здешних растений, но такие, которые мало кто знает в наших краях. Мы знаем несколько десятков свойств, несколько сотен трав, грибов, телесных жидкостей животных – но этого ничтожно мал и...
- Я понял тебя. У меня есть нужные тебе знания, и я готов их продать. Я расскажу тебе всё, что знаю, за трех коров или пятнадцать свиней. Это немало, но ведь нет ничего ценнее знаний, верно? И в конце концов: скот умрет и народится заново, а знания останутся навсегда...
- Нет. Я хочу предложить тебе другую сделку. В паре сотен шагов отсюда стоит мой дом, а прямо под ним – обширный погреб с земляными стенами, - Иэгрис при этом указал рукой в нужном направлении. – Если тебе будет угрожать опасность, но ты не сможешь или не захочешь покинуть наши края, то я позволю тебе укрыться в моём доме. А взамен на право искать у меня убежища ты расскажешь мне о секретах южных травников.
- Ну и ну! – отвечал червь, немного подумав. – Не видь я, что ты порядочный человек, подумал бы, будто ты хочешь меня обдурить и получить товар за бесплатно!
- Я предлагаю тебе убежище на случай невзгод. Неужели по-твоему это ничто?
- Убежище-то оно убежище, да вот только оно у меня уже есть, и лучше моего, пожалуй, уже не придумаешь.
- Как знаешь. Я назвал свою цену. Найдешь меня, если передумаешь.
- Особо не надейся, лекарь. Не думаю, что меня это заинтересует.

Знакомые и незнакомые люди в толпе дергали Иэгриса за рукава и хлопали по плечам, просили рассказать, о чем таком они шептались с червём, что червь ему предложил и что лекарь ему ответил, но Иэгрис всем говорил, что дал клятву не сообщать ни слова из того разговора.

Вернувшись к своему дому, он встретил нескольких страждущих, которым требовалась его помощь – снова кашли, ознобы и горячка. А ведь ему еще нужно было идти сегодня за травами в лес, на болото и на берег реки, а потом и на рынок – и всё это нужно было сделать до темноты. Хорошо бы еще Тенре не забыл про котелок.

***

Утром следующего дня Иэгрис проснулся, вновь разбуженный шумом снаружи. Люди на улице громко что-то обсуждали, кричали, спорили, а их лошади ржали, колеса повозок скрипели, молотки стучали – грохот стоял невыносимый. Иэгрис был вынужден встать с постели, хотя и ощущал, что совсем не выспался.

Занавески он решил пока не трогать – в доме и так было настолько светло, что щипало в глазах. На кухонном столе стояли две корзины с грибами. Это означало, что прошлым вечером Иэгрис захотел прилечь ненадолго, прежде чем разобраться с ними. Что ж, значит новый день начнется с чистки грибов. А часть съедобных сразу же пойдет на завтрак.

Поскольку в печи еще оставались чуть красные угли, Иэгрис попытался поджечь о них щепочку, но мощный удар, сотрясший весь его дом, выбил деревяшку из рук лекаря. Иэгрис замер и оставался неподвижен до тех пор, пока стены не перестали скрипеть и потрескивать. В первое мгновение он даже подумал, что началось землетрясение, но события вчерашнего дня тут же всплыли в его памяти.

- Неужели сработало? – прошептал он вслух.

Засветив-таки лучину от уголька, Иэгрис спустился в погреб и тут же ощутил неуместный здесь запах гнилого мяса, смешавшийся с запахом растений.

- Ты с ними в сговоре? – прошипел Румталехо откуда-то из темноты.
- Нет, кого бы ты ни имел в виду. Добро пожаловать в моё убежище, - Иэгрис не пытался скрывать злорадства. – Что привело тебя сюда?
- Ты будто не знаешь! А если не знаешь, то догадываешься, а?

Голос у Румталехо был не тот, что вчера, - этот был куда менее приятен, его звучание напоминало пение надтреснутого горна. Зато теперь оно не было таким натужным.

Иэгрис приблизился к хозяину подземелий. Огромная голова, торчавшая из стены, обладала поистине ужасающей пастью – теперь, когда Иэгрис видел вблизи эти бесчисленные ряды серебристых зубов, его пробирала дрожь.

- Они напали на тебя? Решили, что из твоего распоротого брюха можно добыть больше золота?
- Они поплатились за это! Рыжебородый теперь останется без правой руки. А быть может загноится и вовсе сдохнет.
- Ты убил кого-то?
- Может быть. Но не больше четверых. А потом на меня набросились все, хотя и видели, кто напал первым!
- Естественно, ты же тут чужак. Или у вас поступают по-другому?
- Везде поступают по-другому! – рычал Румталехо. – Меня сто раз пытались убить, но никогда прежде толпа не бросалась на меня из-за того, что я защищался! Где это видано, чтобы жертву казнили вместо зачинщиков?!
- А почему бы не казнить? Им-то с этого что?
- А по-твоему это не глупо?
- Когда своему подонку больший почет, чем честному чужаку? Нет. Несправедливо – да, пожалуй. Но не глупо. Тебе еще повезло, что вождь наш в отъезде, не то он бы тебе объяснил, что тут было по-настоящему глупо.

Иэгрис нащупал в темноте светец и вставил в него щепку.

- Так что? Надеешься, что кто-то из них всё-таки еще хочет получить своё добро?
- А я – своё. Жаль, что я не такой смышленый, как ты, и не просчитал всего наперед. Или не сговорился с кучкой разбойников. Но давай так: предположим, что мне все равно, в сговоре ты там с кем-то или нет. Я обещал кое-что некоторым людям, а они обещали кое-что мне. Если устроишь нам обмен, то я тебе выдам всё, что ты тогда хотел. Но если сдашь меня, то я твой дом в два счета с землей сравняю.
- А это уже разговор! Только давай тогда меняться постепенно: я тебе чуть-чуть – ты мне чуть-чуть. Вот я тебе позволил в свой дом гостем войти – открой мне секрет какой-нибудь. Ну чтобы я для начала убедился, что ты хоть что-то знаешь, а то мало ли.
- Да запросто! Только ты ведь и сам наверняка много знаешь. Перечисли всё, что тебе известно, а я тебе расскажу то, чего ты не назовешь.

Иэгрис нахмурился.

- Румталехо, ты меня до сих пор за идиота держишь?
- Попробовать стоило.
- Больше не пробуй, иначе сделки не будет. Сейчас принесу книгу и зачитаю тебе первое попавшееся название, а ты мне скажешь о нём что-то, чего я не знаю.

Сверху послышался стук, а потом и крики: «Иэгрис! Иэгрис!»

- Пострадавшие мои пришли… но давай сперва договорим. Так, книга…
- Стой. Не теряй времени. Красная осока. Что о ней знаешь?
- Знаю, что она у нас водится.
- Хм, и только? Тогда слушай. Если подряд стоят две теплые поры, то у неё завязывается маленький плод-костянка. У мякоти этого плода вкус, как у семян кедровой сосны, но сильнее, и он перебивает любой другой вкус и запах, даже чесночный, не говоря об остальных.

Иэгрис присвистнул.

- И часто на юге кого-то так травят?
- Постоянно. Яд без этой костянки там готовит только последнее дурачье. Ну что?

Иэгрис выглядел озадаченным. С рождения прожив в здешних болотистых краях сорок лет, он ни разу не слышал о том, чтобы кто-то хоть как-то использовал красную осоку. Если так пойдет и дальше, то он сможет получить огромное преимущество.

- Ладно, не стану лгать – удивил. Видимо, сведущ ты в наших делах.
- И во многих других. Так что, поможешь с обменом?

«Иэгрис!» – продолжали надрываться и стучать наверху.

- Помогу. Рассказывай, с кем у тебя уговор. Сюда народ водить не буду, чтобы внимания не привлекать. Сам к ним пойду. И не проси тебе сюда скот гонять – сразу говорю, что не стану.
- Само собой. Никакого скота.

Из темноты высунулась рука, сжимавшая овальный бронзовый ларь.

- Это для бортника Номикада. Знаешь такого?
- Знаю, где бортники живут, так что найду его.
- Взамен возьмешь дуплянку.
- Пчел будешь под землей разводить?
- А это уже не твоё дело. Захочу – буду и пчел разводить.
- Мда-а… взять-то возьму, а как я её тащить буду… ну да ладно, справлюсь. Давай сюда эту штуку.

Иэгрис взял ларь и по привычке надавил большими пальцами на крышку, пытаясь её приоткрыть, но та не поддалась.

- И чтобы по поводу товара ко мне никаких вопросов, - сказал хозяин подземелий, - договорились?
- Как скажешь.
- А я тебе один задам. Если бы эти гниды не пришли меня убивать сегодня, чтобы ты сделал?
- Купил бы трех коров и привел их к тебе. Ты ведь прав: ценнее знаний ничего нет.

Вопрос: Стоит продолжать?

1. Да		3	(100%)
2. Нет		0	(0%)
Всего:		3

@темы: фэнтези, проза, рассказ